Дорога на Берлин

Придвинуть войска к границе и даже ввести их в Саксонию для обеспечения ее границ русское правительство намеревалось еще раньше, но Австрия протестовала против этого, опасаясь, что такой шаг раздражит пруссаков.

Теперь сказалось сделанное упущение. Русская армия, обремененная обозами, двигалась очень медленно, к тому же главнокомандующий Апраксин боялся рассердить наследника престола слишком энергичным наступлением. Человек бесхарактерный и беспринципный, Апраксин полагал, что должен прежде всего считаться с настроениями двора. Зная, что Елизавета Петровна серьезно больна, он хотел снискать расположение вероятного завтрашнего императора Петра Федоровича и потому всячески оттягивал вторжение в Пруссию. Но эта тактика вскоре была разгадана, и от Апраксина категорически потребовали более решительных действий.

В июле 1757 года русская армия была, наконец, готова к открытию кампании. Как раз в эти дни Елизавета Петровна назначила заседание Конференции для обсуждения и принятия важных решений.

Конференция была образована в 1756 году в качестве высшего органа для решения политических вопросов. В состав ее входили: канцлер Алексей Петрович Бестужев, его брат Михаил, вице-канцлер Воронцов, великий князь Петр Федорович, графы Петр и Александр Шуваловы, генерал Апраксин, Трубецкой и Бутурлин.

В случаях, особенно важных, на заседаниях Конференции присутствовала Елизавета Петровна. Так и в этот раз, когда все собрались, гофмаршал возвестил о прибытии императрицы.

Крупная, полная, чем-то неуловимо напоминавшая своего отца, она медленно прошла среди почтительно склонившихся вельмож и уселась, шурша тяжелым шелковым платьем, в позолоченное кресло.

— Уф, жара какая! — произнесла она отдуваясь. — Велите кваску со льдом подать.

Оглядев всех присутствующих и подняв брови, сказала:

— А что же племянника моего, Петра Федоровича, нет? Ему, как наследнику короны моей, надобно присутствовать, когда столь важные сентенции выносятся. Да и супругу его заодно позовите. Она все равно от него обо всем разузнает.

В ожидании великого князя государыня обратилась к одному из братьев Шуваловых:

— Александр Иванович! Ты мне не раз докладывал, что наместник в городе Владимире есть непомерный мздоимец. Намеднись мне какая мысль пришла: велела я послать ему в подарок от меня кошелек, да не обычный, а длиной в полтора аршина, — она затряслась от хохота, — француз Пюше специально изготовит. Наместнику тот намек, полагаю, понятен будет.

Александр Шувалов занимал должность начальника Тайной канцелярии. Сознание громадной власти чувствовалось во всей его манере. Дородный, богато одетый, он держался с неизменной важностью и значительностью. Выслушав императрицу, он вежливо улыбнулся и ответил рокочущим баритоном:

— Уж как не понять! Впредь наперед поверни, того делать не будет.

С людьми своего круга Шувалов предпочитал изъясняться по-французски, но, считая нужным платить дань родной речи, он стал следовать модному обычаю (заимствованному высшим светом у солдатства) вставлять в речь присловки.

— А ты, Михаил Илларионович, — проговорила Елизавета, приветливо глядя на меланхолического, болезненного вида вельможу, несмотря на жару кутавшего горло мягким шарфом, — ты, слыхать, все хвораешь?

— Для графа Воронцова лучшее лекарство — это служение Мельпомене, — вмешался в разговор новый собеседник. Это был Олсуфьев, хранитель казны Елизаветы Петровны, ежедневно встречавшийся с нею и пользовавшийся ее неограниченным доверием. Он провел много лет при иностранных дворах, отлично знал итальянский, французский, шведский и норвежский языки, был, несмотря на щегольскую внешность, очень деловит, и государыня весьма считалась с его мнением.

— Адам Васильевич предпочитает музыку, а я — театр, — улыбнулся Воронцов. — Но мы оба служим музам.

— На днях мне маркиз Л'Опиталь рассказывал, — лукаво сощурился Олсуфьев. — Приезжает он вместе с графом Михаилом Илларионовичем в его дворец, чтобы партию в памфел сыграть, навстречу выскакивает секретарь. Граф его спрашивает о новостях. Тот ответствует: «Изрядно! Только вот виконт и герцогиня нехороши. По вашему приказанию сегодня их на конюшню водили. Виконту дадено тридцать розог, а герцогине — пятнадцать». Л'Опиталь таким разговором был совсем ошарашен, уже и за себя опасаться начал. Но тут он сообразил, что речь идет об актерах графского крепостного театра, изображающих виконтов и герцогов. И коль скоро он за свою спину перестал опасаться, то и предался с хозяином картам.

Императрица безудержно смеялась, в изнеможении откинувшись на спинку кресла.

— Ты не серчай на него, Михаила Ларионович, — сказала она, заметив на лице Воронцова кислую гримасу. — Он шутит. А впрочем, всем известно, что твои актеры, как дворяне, живут: и сыты, и поены, и домишками хорошими владеют. Ну, а ты что молчишь, Петр Иваныч? Все о короле Фридрихе думаешь?

Шувалов повертел в руках разрезальный нож слоновой кости с перламутровыми и серебряными инкрустациями и сощурил левый глаз. Это было верным признаком, что он готовит «mot» [4]:

— Один восточный мудрец, видя, что осел ест фиги, велел слуге прогнать его. Но так как слуга не торопился, осел успел съесть все фиги. «Ну, — сказал мудрец, — дай ему теперь вина».

Петр Иванович Шувалов, сенатор и генерал-фельдмаршал, слыл богатейшим человеком в империи. Он получил от императрицы право монопольного вывоза за границу различных продуктов и ежегодно отправлял в Бордо два груженных доверху корабля, привозя оттуда взамен вина. Ему принадлежали богатые рудники в Сибири и множество поместий. Любивший похвастать и покрасоваться, Петр Иванович держался с еще большей важностью, чем его брат. Его манией было заказывать свои портреты, и с этой целью он постоянно держал в своем доме несколько иностранных и русских художников. Одевался он всегда с утонченной роскошью, а сейчас, ради торжественного заседания Конференции, надел на себя столько бриллиантов, что напоминал, как успел язвительно шепнуть Олсуфьев, великого Могола.

Туманная острота Шувалова, видимо, не пришлась по вкусу императрице. Она нахмурила брови и отрывисто спросила:

— Что же, по-твоему, мы Фридерика столь много упустили, что теперь уже поздно спохватываться? Так ли твою притчу понимать надлежит?

— Навряд так. Ведь все наши действа в отношении короля прусского предпринимались всегда с согласия графа Петра Ивановича. Не мыслю, чтобы он теперь самого себя хотел высечь, — раздался вдруг чей-то голос.

Человек, произнесший эти слова, до сих пор упорно молчал, со скучающим, даже немного презрительным видом присматриваясь и прислушиваясь к происходящему. Эту фразу он сказал тихо, словно про себя, в уверенности, что она будет всеми расслышана. Так оно и случилось.

Услышав реплику своего заклятого врага, Шувалов покраснел и закусил губу.

— Будет сейчас баталия, — шепнул Олсуфьев сидевшему рядом с ним Волкову, но в этот момент распахнулась дверь, и в зал вошли великий князь с великой княгиней.

Все, кроме императрицы, встали, приветствуя их. Петр быстрой, подпрыгивающей походкой подошел к Елизавете, поцеловал у нее руку и, усевшись в указанное ему кресло, начал тотчас же болтать ногой, пристально рассматривая носок лакированного сапога. Екатерина неторопливо, но и не слишком медленно прошла через комнату, также поцеловала руку у государыни и, улыбнувшись всем присутствующим, опустилась в кресло, которое Бестужев придвинул ей.

— Откроем, пожалуй, консилиум, — сказала, вдруг мрачнея, Елизавета. — Алексей Петрович, читай.

Бестужев поднялся и, подвинув к себе красную сафьяновую папку с бумагами, бесстрастно начал свой доклад:

— Семнадцать лет тому назад, в мае месяце одна тысяча семьсот сорокового года, на прусском троне воссел король Фридерик Второй, а осенью того же года пламень войны уже был зажжен в Европе. Воспользовавшись смертью австрийского императора и воцарением дочери его Марии-Терезии, Фридерик предъявил вовсе не принадлежащие ему права на область Нижнюю Силезию, вторгся в нее и по прошествии года завоевал ее. В 1742 году в его руки перешла, окромя Нижней, Верхняя Силезия и Глац, и хотя через два года война возобновилась, но опять успешно для Фридерика, коему помогали войска короля Людовика. Австрийское правительство было вынуждено признать завладение Силезии Пруссией. В обращении ко всем европейским правительствам мы указывали, что король прусский не заботится перед целым светом лжецом себя показывать, сколь скоро этим своих видов достигать думает.