Чудо пылающего креста

3

Когда Констанцию случалось посещать их раньше, — а в последнее время такое происходило все реже и реже, — маленькая вилла наполнялась весельем и смехом, пока они задерживались в триклиниуме [28], или столовой, чтобы насладиться вином и сладкими пирожными. Сегодня дела обстояли иначе: мать с отцом словно бы кто-то вынуждал к фехтованию с обнаженными мечами, при том что никто из них не хотел поранить другого. Наконец после долгого молчания, когда, казалось, у обоих иссякло желание говорить, Константин не выдержал больше натянутой атмосферы.

— Отец, а где ты будешь цезарем? — полюбопытствовал он. — Здесь, в Иллирии?

— Нет, сынок. Мне дали префектуру Галлии.

— Варварский край! — вскричала Елена.

— Ну что ты, Елена, Галлию больше не населяют варвары, — возразил Констанций. — Ведь Юлий Цезарь завоевал ее более трехсот лет назад, во времена республики.

— Одна только беда: Цезаря околдовала царица Египта Клеопатра, и он выпустил галлов из-под своей власти. С тех пор никто не смог приструнить их как следует.

— Дворец мой будет в Августе Треверов — в Галлии его называют просто Треверы, — пояснил Констанций. — Но главной моей заботой будет то, что творится еще дальше на запад. Мятежный император Караузий похваляется, что скоро станет править Галлией и Британией.

— Нам Лукулл рассказывал о нем, — оживленно подхватил Константин. — Держу пари, отец, что ему долго не продержаться, когда ты возьмешься за него.

— Надеюсь, надеюсь. — Констанций протянул руку и взъерошил темные волосы сына. — А, я вижу, ты в курсе этих дел?

— Лукулл сказал, что Караузий обманул доверие императора после того, как был назначен начальником римского флота в Британии.

— Караузий действительно принял командование флотом, который охраняет Фретум Галликум [29] — канал между Британией и Галлией, — и воспользовался этим, чтобы объявить себя императором, — подтвердил Констанций.

— Но почему император Диоклетиан так долго ждет, чтобы расправиться с этим узурпатором, тогда как ты мог бы это сделать за несколько месяцев? — недоумевал Константин.

— Было заявлено, что Британия слишком далеко, — сказал Марий, — но настоящая правда в другом: военачальников, завидующих твоему отцу, так много, что они убедили Диоклетиана держать Констанция в должности губернатора провинции, вместо того чтобы дать ему префектуру, как заслуживает потомок императора.

— Ну нет, — мягко возразил Констанций. — Ведь прошло всего лишь двадцать лет с небольшим с тех пор, как Клавдий Готик разбил тевтонов неподалеку отсюда после того, как те наводнили страну до границ Македонии и Греции и взяли даже Кипр и Крит. Нужно было прежде всего обезопасить границу по Дунаю и затем взять под контроль границу по Рейну. Теперь, когда Рейн прочно в руках Максимиана, мы можем перебросить наше внимание в другие точки.

— Неужели всегда должны быть войны и страдания? — Елена почти не вмешивалась в этот оживленный разговор, если не считать ее замечания насчет варваров.

— Мы не можем позволить им вытеснить нас с территории Римского государства, — сопротивлялся Марий.

— Но ведь первоначально она принадлежала им. Мы все вместе могли бы жить в мире, если бы только уважали права друг друга.

— Что за речи я слышу от супруги цезаря и «сына августа»? — Марий осекся. — Я хочу сказать…

— Ты права, Елена. — У Константина возникло странное ощущение, что отец заговорил лишь для того, чтобы помешать дяде Марию сказать что-то лишнее, хотя мальчик и представления не имел, что могло бы открыться, если бы тот продолжал говорить. — Свыше пяти столетий назад Сократ и Платон знали ответ на вопрос о сохранении мира, но мы — люди и, боюсь, чаще всего не способны уберегаться.

— Христиане верят, что Сын Божий отдал свою жизнь в качестве выкупа за всякого, кто верой в него пожелал бы заслужить право на вечную жизнь, — сказала Елена.

— Должен признаться, что их убеждения мне по душе, — заявил Констанций, — хотя они и отличаются от тех основ, на которых держится разделяемый некоторыми из нас культ Митры. Впрочем, я не уверен, что они удовлетворительны как средство управления империей.

— Уж не христианка ли ты, Елена? — строго спросил Марий.

— Нет, но вполне могла бы ею стать.

— Не делай этого, — посоветовал Марий. — Галерий их ненавидит. Теперь, когда Диоклетиан сделал его цезарем, я только и жду, что он со дня на день начнет преследовать сторонников этого еврейского раввина.

— Но почему? — возмутилась Елена.

— Политика! Что же еще? Для установления нового двора и содержания своих прихлебателей Галерию придется повысить налоги. А чтобы отвлечь внимание людей от таких вещей, самое лучшее — вовремя найти козла отпущения, и чем он будет чернее, тем лучше.

— Но зачем преследовать людей, которые безвредны? В учении Христа нет ни слова, побуждающего одного человека причинить боль другому.

— Марий говорит не совсем то, что хочет сказать, — постарался успокоить ее Констанций. — Диоклетиан считает, что раздел империи на четыре префектуры, с сильным правителем в каждой из них, поможет предотвратить войны и кровопролитие между теми, кто правит в каждом отдельном регионе. Что ж, пока он жив, может, так оно и будет. Но Максимиан слаб, и у него есть честолюбивый сын Максенций…

Вырвавшийся у Мария хрип отвращения прервал его на полуслове.

— Ты имеешь в виду эту змею, которая прячется в траве, только и дожидаясь момента, чтобы выпустить свое жало?

— Не каждому везет иметь такого прекрасного сына, как тот, что подарила мне Елена, — согласился Констанций, снова ероша волосы Константина, — Что же касается Галерия, то он, несомненно, желал бы править всей империей после того, как Диоклетиан снимет с себя мантию августа, а это значит, что он постарается убрать меня всеми доступными ему средствами.

— Бьюсь об заклад, что именно Галерий убедил императора отправить тебя в Галлию, — не унимался Марий, — Он знает, что нет ничего сложнее, чем вести военные действия в таких неспокойных водах, как пролив между Галлией и Британией. И если экспедиция против Караузия истощит силы рейнских гарнизонов, франки наверняка снова нанесут удар в южном направлении.

— Значит, Констанций, тебя посылают в Галлию и Британию не только по причинам военного характера? — встревожилась Елена.

— Говорил я тебе, что нет никакого смысла обманывать ее или мальчика. — Марий повернулся и сказал, обращаясь прямо к Константину: — Вот почему на тебе лежит такая ответственная задача, Флавий.

Константин — лишь близкие члены семьи звали его Флавием — выглядел озадаченным.

— Дядя Марий говорит тебе по-своему прямо и без околичностей, — стал объяснять отец, — что ты завтра едешь с ним вместе в Никомедию, где начнешь свое обучение военному делу.

Эта новость ошарашила мальчика, ибо даже в самых что ни на есть розовых мечтах он не видел себя в Никомедии — может, только несколькими годами старше.

— И что каждому захочется найти в тебе изъян, потому что когда-нибудь твой отец станет августом, — добавил Марий.

— А он там будет в безопасности? — тревожно спросила Елена.

— Диоклетиан обещал мне, что права моего сына будут защищены, — успокоил ее Констанций. — Я настоял на этом, прежде чем согласился на его обучение в Никомедии. Естественно, к нему будут относиться не более благосклонно, чем к другим учащимся там молодым людям.

4

Глубоко за полночь Константин проснулся. Перед тем ему не сразу удалось заснуть — взволновало известие, что он скоро станет учиться военному делу и начнет восхождение на вершину власти, которое, как он втайне надеялся, принесет ему пурпурную мантию цезаря или даже августа.

За тот час или дольше, пока он лежал без сна, Константин пришел к ряду решений. Во-первых, он должен стараться учиться изо всех сил, чтобы его наделили полномочиями трибуна и назначили на должность командира. Затем он должен заслужить уважение императора Диоклетиана, ибо каждому было известно, что, когда престарелый правитель сложит с себя свой сан, тот, кто был цезарем, станет августом и в свою очередь назначит себе в замену другого цезаря. Отрезвленный этими думами и серьезностью возложенной на него ответственности, он наконец погрузился в сон и даже не проснулся, когда в ту же комнату — ведь вилла была не очень велика — вошел дядя Марий, чтобы лечь в приготовленную для него постель.