Послание из пустыни

А когда Иосиф вернулся из северных лесов, Захария спросил у него, нельзя ли мне погостить у них еще чуток:

— Они с Иоанном замечательно играют. Обоим только полезно. Я вижу, им нравится вместе.

— Да пожалуйста, — сказал Иосиф. — Мария еще не отошла от последних родов. Если, конечно, Иисус вам не в тягость.

— С двумя не труднее, чем с одним.

— Во всяком случае, в их возрасте, — подтвердил Иосиф.

Елисавета выставила угощение — вино, сыр, хлеб.

— Как житье-бытье на севере?

— Не лучше нашего, — отвечал Иосиф. — Голодают. Уж больно налоги везде высокие.

За вином старики засиделись допоздна. Они сидели у костра под звездами и беседовали о римлянах. Вскоре Иосиф набрался достаточно для излюбленной истории про Сепфорис. Он говорил о своем грехе бездействия, грехе, в котором можно упрекнуть всех иудеев. «Мы слишком бездеятельны», — сказал он. Захария терпеливо слушал, но мнения придерживался иного:

— Кое-кто все же действует… или намерен действовать. Как сказано у Иезекииля: «А священники из колена Левиина, сыны Садока, которые во время отступления сынов Израилевых от Меня постоянно стояли на страже святилища Моего, те будут приближаться ко Мне, чтобы служить Мне, и будут предстоять пред лицем Моим, чтобы приносить Мне тук и кровь, говорит Господь Бог» [3].

И Захария поведал о chassidim risonim — людях действия, что живут в пещерах в пустыне Иудейской.

— Ибо спасение придет из пустыни. Там явит себя Спаситель наш. Я всегда испытывал тягу к этим людям, но остался жить в Иерусалиме ради Елисаветы… и ради себя. Иначе я бы поселился в Хирбет-Кумране.

— Значит, это я тебе помешала, Захария? — переспросила со своего ложа убеленная сединами Елисавета.

Он покачал головой:

— Я сам себе помешал. Все-таки в их учении много такого, чего я не принимал. Они казались мне слишком строгими. Если человек в субботний день упал в воду, его, видите ли, нельзя спасать… Еще чего… Они называют меня отступником. Ну и пусть. Они что-то делают, и да благословит Господь их труды.

У Захарии был красивый голос, отчего каждое его слово запечатлевалось в памяти. Рядом с этим человеком ты чувствовал себя в полной безопасности. Мне всегда хотелось, чтобы у Иосифа было много дел, чтобы его переговоры о покупке материалов затягивались и я оставался в гостях как можно дольше. Захария обучал нас не только священным текстам, но и писать на песке. И тогда на вздуваемом ветром песке, по которому шастали куры с петухами, появлялись крупные детские каракули. Он был хорошим наставником и во время этих уроков на берегу, под старой смоковницей, закладывал в наши потаенные уголки крупицы своего опыта. Мы с Иоанном не только подражали речам Захарии, но стремились к ответственности, которой, как нам казалось, было проникнуто его учение.

Однажды мы притворились молодыми людьми, задумавшими поступить в монастырь на берегу Мертвого моря. С посохами в руках, с котомками за плечами мы степенно взбирались на холм позади дома.

Будучи старшим, Иоанн взял на себя роль монастырского служителя.

— Шалом, милый юноша, и да пребудет с тобой Господь.

Он встал передо мной, широко расставив ноги и меряя меня суровым взглядом.

— Что понудило тебя проделать столь неблизкий путь, сын мой?

— Хочу присоединиться к вашей братии, — отвечал я, еле сдерживая смех от непривычных слов.

— И как ты это понимаешь?

— Пришли последние времена, отче, и я не могу долее терпеть греховный Иерусалим, хочу вступить в вашу покаянную общину и, пребывая среди избранных, сражаться с сынами тьмы.

— Достойные речи, сын мой. Но сначала тебе придется провести здесь год без вступления в монашеский орден, только исполняя заведенные у нас правила… Если ты докажешь, что поддаешься воспитанию, настоятель допустит тебя в общину. Имение свое ты должен передать нам.

Я подобрал с земли несколько камней, и Иоанн торжественно принял их от меня.

— Деньги пойдут в общую кассу. На них мы будем ковать оружие для окончательной победы над сынами тьмы. А теперь — на колени!

Я упал ниц. И тут налетел вихрь.

— Пойдем домой, Иоанн, — взмолился я. Мне не нравилось, что глаза засыпает песком.

— Ты смеешь обращаться ко мне на «ты», отступник? Напротив, мы удалимся в пустыню, дабы нас не смущали искушения мира.

Мне стало боязно, ведь он даже не улыбался.

— Ты говоришь, словно взаправдашний монах. Давай лучше кто дальше кинет камень, а? С трех попыток…

Он неспешно повернулся лицом к пустыне.

— Ты будешь кидать первый, — продолжал я. И испуганно прибавил: — Если, конечно, хочешь…

В ту пору я всегда старался держаться в виду деревьев. Теперь же мы настолько углубились в пустыню, что они казались совсем крохотными.

— Пожалуйста, давай не пойдем дальше.

— Никто не имеет права прерывать брата своего посередине речи.

— Иоанн!

Он лишь прибавил шагу, отчего мне не было видно его лица.

— Там львы!

— Они с нами не справятся.

— Постой, Иоанн! Куда мы?

— Искать уединения и приготавливать путь Господу!

Может быть, он шутил? Может быть, он любил играть еще больше моего? Тогда почему он ни разу не обернулся ко мне? Я едва ли не бегом бежал за ним и все же подобрал камень — на случай, если окажется, что Иоанн это понарошку. Чуть погодя камень сам собой выпал из руки. Ветер между тем крепчал. Я замотал лицо полой плаща, чтобы уберечь глаза от песка.

Через некоторое время я набрался храбрости спросить:

— Ты когда-нибудь заходил так далеко?

Нас окружали сплошные барханы. Нигде ни деревца, ни проблеска озера вдали.

— Всякий шаг бывает новым. Ты ведь хочешь стать своим среди людей действия, сын мой?

— Да, Иоанн, — пролепетал я, стараясь не отставать. Ноги мои оскальзывались, из носа текло, в глаза набился песок и принесенный ветром мусор, один я ни за что на свете не нашел бы дороги назад. Я получал истинное удовольствие на берегу озера, когда мы учились у Захарии, безмерно гордился тем, что не обманул его ожиданий. А теперь… Под этим меркнущим небосводом. С этим загадочным Иоанном. Ведь что я, собственно, знал о нем? Какие движения души, какие мысли разделял?

Мы заблудились и уже никогда не попадем домой.

И тут… посреди пустыни, неумолимо простиравшейся во все стороны до самого горизонта… Иоанн вдруг оборотился и предстал передо мной таким, каким я его еще не видывал.

— На колени! — строго приказал он. — Ты — новый Мессия!

Во мне что-то оборвалось.

Почему он так сказал? Я насупился, пытаясь уразуметь, что Иоанн имеет в виду. Мессия — это ведь не я! Мессия еще должен явиться. Из другой страны или с небес.

Какая глупая игра! Иоанн несет бред, лишь бы распоряжаться другими. Теперь я тебя раскусил, подумал я. Теперь мне не страшно.

Однако что за чудные он произнес слова… Словно Мессия может прийти изнутри. Вырасти, наподобие зародыша, в живом человеке.

Словно я был женщиной и мог выносить в своем чреве кого-то еще. Но я был мужчиной и без колебаний отмел эту мысль.

И вдруг на меня напал страх. Такого страха я не испытывал никогда прежде. Смерть. Это похоже на смерть. Смерть всегда касается других, а не тебя, пока…

Трепеща, я взглянул наверх и встретился с непримиримым взором Иоанна. В его глазах не было и тени игры.

— Пожалуйста, Иоанн…

— Тебе предстоит долгий и трудный путь. Вот почему тебе надо удаляться в пустыню и подолгу пребывать там…

— Иоанн…

— Клянись! — продолжал он, вешая мне на плечо свою котомку с провизией. — Клянись всегда почитать Господа и исполнять обязанности свои пред человечеством, клянись ненавидеть и обличать нечестивых. Клянись никогда не похваляться властью твоею…

Тут я разозлился и кинулся на Иоанна. Я повалил его на землю, сдавил ему шею, уселся на него верхом и диким голосом заорал: