Возвращенная публицистика. В 2 кн. Кн. 1. 1900—1917

Они потребуют «принципиального признания» (путем царского манифеста) целого ряда перечисленных ими «основных прав»: свободы печати, собраний и союзов, личной неприкосновенности, равенства перед законом и права петиций [208]. Когда царский манифест даст народу все эти права, отменит всякие незаконные административные распоряжения и даст амнистию осужденным за государственные преступления, тогда царь, признав в принципе «бессословное народное представительство», должен созвать представителей от земств и крупных городов, которые и порешат вопрос о проведении в жизнь всех вышеперечисленных принципов, т. е. выработают конституцию.

Итак, основная задача «земской политической партии» достаточно ясна: когда революцион. движение расшатает царизм, она выступит с требованием, чтобы ликвидация этого царизма и определение основ нового свободно-конституционного порядка было поручено никому иному, а представителям земств и городских дум, т. е. известной части земельных собственников и капиталистов. Стало быть, отказываясь принять участие в борьбе, направленной непосредственно на разрушение ненавистного всем порядка, наша либеральная буржуазия больше всего озабочена тем, как бы сделать, чтобы дело установления нового порядка досталось целиком в ее руки. Мы очень хорошо понимаем это стремление либеральной буржуазии. Для нас очевидно, что, отказываясь от участия в классовой борьбе, направленной против царизма, она тем более спешит подготовить свои силы для классовой борьбы против тех социальных групп, которые добиваются свержения самодержавия, чтобы установить новый политический порядок с наибольшей выгодой для их интересов. Конституционалисты пытаются организовать либеральную буржуазию не столько для борьбы за низвержение самодержавия, сколько для того, чтобы приготовить ее к борьбе за право безраздельно хозяйничать в России после победы народа над самодержавием.

Г. Струве скажет, что это — клевета. Он укажет нам, что «конституционалисты» мотивируют необходимость передачи дел выработки нового политического порядка земцам интересами... свободы. Они заявляют, что предоставить выработку этого нового порядка какому-либо избранному для этого специальному собранию — вне земских собраний — прямо-таки опасно. Кто будет созывать собрание? То же самое — все еще самодержавное — правительство? Но «создать канцелярским путем какие бы то ни было новые избирательные коллегии для выбора обществом людей, призванных осуществлять реформу, — значило бы начать с нарушения одного из самых основных принципов реформы». Конституционалисты готовы признать, что собрание представителей земства может оказаться недостаточно демократичным, но... «во всяком случае, такой путь вернее и лучше, чем тот «скачок в неизвестное», который представляла бы всякая попытка выборов ad hoc. [209], под неизбежным в таких случаях правительственным давлением и при трудноопределимом настроении непривычных к политической жизни общественных слоев» (курсив наш). Итак, «Освобождение» полагает, что для дела свободы надежнее будет отдать реформу в руки земства, так как кроме него налицо будут только два фактора: опытная в политических мошенничествах бюрократия и «непривычные к политической жизни» народные массы. Так ли это, однако? А где же будет организованная сила революционных партий — авангарда народных масс? Неужели существование этих партий, которые своей борьбой приведут к падению самодержавия, будет меньшей гарантией свободы выборов, чем какую представят наши земства, отказывающиеся вести активную борьбу с царизмом, чтобы «не сойти с почвы легальной и мирной деятельности»? Мы полагаем, что в революционный период, т. е. в период выработки нового политического порядка, единственно надежной гарантией против обманов и насилий реакционеров может быть только сознательность народных масс и организованность и решительность тех партий, которые вынесут на своих плечах дело освобождения. И тот, кто серьезно заботится о том, чтобы политический кризис, переживаемый Россией, разрешился не новым правительственным обманом, а действительным политическим переворотом, тот должен, во-1-х, содействовать политическому сознанию народных масс, а следовательно, развитию в этих народных массах интереса к политической свободе, а во-2-х, — способствовать усилению тех непосредственно борющихся с современным порядком революционных сил, которые своим натиском свалят самодержавие.

А, между тем, наши конституционалисты не делают ни того ни другого. Выступая довольно уверенно как представители всех прогрессивных элементов в России, они до такой степени проникнуты узкоклассовыми интересами одной социальной группы — помещичьего земства, что не пытаются даже связать выставленные на их знамени политические требования с социальными требованиями того рабочего класса, который, по словам самого г. Струве, «проснулся к свободе, требует ее и возьмет ее». В числе «свобод», признание которых в царском манифесте требуется конституционалистами, не упомянута свобода стачек. Даже это требование, в принципе признаваемое либеральными буржуа во всех странах, даже оно должно быть добыто силами самого пролетариата и только его — наши либералы не захотели, хотя бы из приличия, написать его на своем знамени! Требуя «самой широкой амнистии по всякого рода государственным преступлениям», они молчат об амнистии тех, кто осужден за стачки, рабочие и крестьянские беспорядки. В «Открытом письме от группы земских деятелей» (№ 1) о недавних крестьянских волнениях говорится в следующих фразах, которые заслуживают быть выжженными на лбу отставного социалиста, заведующего органом «земской партии»:

«Очевидно, революционная пропаганда в данном случае только и могла принести плоды на почве народного обнищания, невежества, непонимания элементарнейших основ гражданского права, бесправия и разобщенности культурных, мирных элементов общества от народа» (курсив наш).

Итак, агитация, впервые выводящая народные массы из векового политического сна, прививается и дает плоды на почве невежества! К крестьянскому движению, направленному против тех «основ» русского «гражданского права», которые узаконяют первобытнейшие формы кабалы и бесправия, относятся, как к какому-то нашествию варваров... Неудивительно, что те же земцы говорят об «общей почве классовых и эгоистических интересов, вздымающейся подобно ужасному вулкану, который может каждую минуту совершить самые ужасные опустошения». Испугавшись этого страшного вулкана, который в своем извержении, наверное, безвозвратно унесет в область прошлого и «аренду на отработки», и почтительность «мужичка» и много других прелестей сельской жизни, наши свободолюбивые помещики обещают содействовать «устранению правительственной и народной анархии и царящих у нас ужасных недоразумений, которые готовы толкнуть Россию на путь продолжительных и совершенно излишних страданий, насилий и кровопролитий», и в грозном негодовании на «близорукую и неумелую бюрократию» ставят ей в вину, что она «все расшатывает, в том числе и самодержавие, которому она якобы служит». Даже самодержавие! Да, чтобы добиться себе некоторых прав силами русского народа и не поступиться при этом в пользу крестьян ни одной десятиной земли — для этого не следует окончательно разрывать «даже с самодержавием»!

А поступаться своими экономическими интересами гг. либеральные помещики, видимо, не думают. Выговорив себе полномочие устроить судьбы русского народа в собрании земских представителей, они полагают, что им в свою программу вовсе не следует вводить тех «экономических» реформ, тех мер по «рабочему и аграрному вопросу», которые должны быть проведены после политического освобождения России. Это — дело тех парламентов, которыми нас наградит Земский Собор [210]. В настоящее время нужно говорить только о политических вопросах. Но и не о всех политических вопросах следует теперь говорить. Так, напр., вопрос «об избирательных правах населения» или об отношении народных представителей к монарху имеет несомненно «не только техническое, но и принципиальное значение». Но — «тем не менее, решать эти вопросы в том заявлении, которое должно наметить лишь ближайшие перспективы для выполнения нашей программы, значило бы, как нам кажется, делить шкуру не убитого еще медведя» (курсив наш). И в самом деле: чем «делить шкуру» политических прав с народом, почему бы, как выражается один товарищ в присланном нам письме, не взять ее целиком? Выступая в качестве представителей всей России, наши помещики не только не хотят связать себя обещанием поддерживать народ в его насущнейших экономических требованиях, они не берут на себя даже обязательства предоставить ему политическое равенство, немыслимое без равного и всеобщего избирательного права. И эти люди думают, что народ сочтет передачу «дела реформы» в их руки надежной гарантией того, что проливаемая им в борьбе за свободу кровь прольется не даром!