Африканский штрафбат

Теперь каждый день Нефёдов с надеждой ожидал, когда клюющий угощение ворон случайно наступит на спрятанную под кусочками лепёшки петлю, чтобы тут же рывком затянуть её на лапе «Жёрика». Но хитрющая птица обладала дьявольской осторожностью. Прежде, чем сделать шаг, ворон слегка поворачивал голову на бок, внимательно осматривая пространство перед собой, то одним глазом, то другим.

Иногда, горбоносый враг заносил свою лапу прямо над тем местом, где находилась петля! И Игорю уже казалось, что вот теперь-то уж он наверняка попадётся. Но хитрый бес в обличье птицы, казалось, издевался над ним. В самый последний момент он переступал через ловушку. Скорей всего ворон жил на этом свете очень давно, и много чего поведал на своём веку. Возможно даже, он умел читать человеческие мысли…

Однажды в ожидании чёрной бестии узник задремал. Игорю снилось, что на карниз как обычно приземлился «Жёрик». Некоторое время, склонив голову чуть на бок, он смотрит на спящего человека; затем пробирается через решётку и слетает на каменный пол. Осторожно, бочком ворон приближается к притворяющемуся спящим, и вдруг нахально делает попытку клюнуть его в правый глаз. Нефёдов бросается на ненавистную птицу, но та опережает его и возвращается на карниз.

– Я бы на твоём месте не торопился выклёвывать глаза тому, кто ещё жив, – словно человеку, угрожающе объявляет ему Нефёдов. Ворон презрительно смотрит на незадачливого ловца, раскрывает клюв, явно собираясь что-то ему ответить с сарказмом, и вдруг издаёт громкий изумлённо-испуганный «ка-ар!».

Открыв глаза, Игорь не сразу осознал, что происходит. Но вскоре до него дошло, что доселе неуловимый «Жорик» наконец-таки угодил лапой в роковую петлю, и теперь с громкими криками бьётся в решётке окна. Сверху на узника летели перья; завязанная на его запястье сигнальная верёвка от ловчей петли постоянно дёргалась, как леска с пойманной рыбиной на конце. Игорь рванул на себя скрученную из нескольких ниток верёвку, стараясь прижать птицу к решётке, и бросился к окну. Он даже успел схватить рукой край блестящего чёрного крыла. Отчаянно хлопая вторым крылом, сильная птица резко дёрнулась от человека. Самодельный самолов, удерживающий её за ногу, не выдержал и оборвался. Ворон слетел с карниза. Откуда-то из-под стены беспрерывно неслись его громкие сердитые причитания.

У Игоря в руках остался ком пуха и перьев. Чудовищное разочарование хватило молодого человека! Слёзы злости и жалости к себе сами брызнули из глаз. У несчастного было такое чувство, будто ему только что зачитали официальный приговор о пожизненном заключении. Как бы он не пытался уговорить себя, что вся эта история никак не может отразиться на его судьбе, что-то внутри подсказывало, что только что он выпустил из рук свой последний шанс обрести свободу…

Примерно с этого же момента пленного лётчика перестали водить на допросы. О нём словно забыли. Вскоре Игоря перевели в другую камеру, гораздо хуже прежней. Полуподвальное помещение имело крошечное оконце под самым потолком почти на уровне земли. Из этого сырого каменного мешка, куда едва просачивался солнечный свет, его прежнее обиталище показалось узнику не таким уж плохим. Но главное Нефёдов ясно осознал, что отныне заживо похоронен, как тот страшный косматый безумец из похожего склепа под лестницей.

Время как будто остановилось за этими толстыми стенами, сложенными из гигантских валунов. Похоже, узников в тюрьме содержалось немного, или же стены были настолько толстыми, что сквозь них не могли пробиться голоса обитателей соседних камер. Поэтому любой скип открывающейся соседней двери или звук шагов проходящего по коридору надзирателя становился событием. Единственное доступное Игорю удовольствие заключалось в том, чтобы сильно подпрыгнув, ухватиться руками за толстые прутья оконной решётки, немного подтянуться, и жадно вдыхать свежий воздух. Если повезёт, то можно было также поглазеть, пока хватало сил в руках, на ботинки изредка проходящих по тюремному двору людей, рисуя в собственном воображении, как могут выглядеть их обладатели. А какое это было блаженство почувствовать на своём лице солнечный лучик! В тюрьме понятие о роскоши кардинально меняется…

Надзиратели давно стали единственными людьми из внешнего мира. Их было двое – морщинистых чернокожих служак, работающих всегда бессменно в паре. Возможно, они и были когда-то молоды, то есть, согласно законам природы, так оно и было. Вот только Игорю трудно было представить тюремных стражей цветущими парнями. Престарелые ключники настолько удивительно вписывались в мрачную атмосферу старой цитадели, что как будто являлись естественной частью её многовековых стен.

Утром к Игорю приходил один из тюремщиков – неразговорчивый и угрюмый. Он ставил на пол ведро с чистой водой для умывания и питья, а также миску с похлебкой, рядом клал кусок ячменной лепешки, деревянную ложку. А, уходя, что-то сердито бормотал себе под нос, забирая отхожее ведро.

Его напарник являлся вечером. Он казался Игорю более дружелюбным. Иногда в его взгляде даже появлялось что-то похожее на сочувствие к молодости, обречённой заживо сгнить в этом каменном мешке. Казалось этот второй надзиратель даже не прочь переброситься парой слов с чужестранцем. Впрочем, день за днём он ограничивался только короткими дежурными вопросами. А между тем, жизнь узника уныло «капала» чередой однообразных серых дней.

Даже цирюльник не был вхож в эти мрачные стены. Несчастный узник постепенно превращался в заросшего, дурно пахнущего оборванца. Но самое страшное, что в нём угасала надежда. Отчаяние сковало его душу не сразу. Вера уходила из него постепенно, а с нею молодого сильного парня покидала жизненная сила. Впрочем, перед тем, как окончательно сдаться, он дал выход собственной ярости, напав на угрюмого надзирателя.

В этот момент руках у Нефёдова была миска с горячей похлёбкой, которую тюремщик только что налил половником из большого бака, что привёз на тележке с тюремной кухни. Резко развернувшись к надзирателю, Игорь выплеснул содержимое миски ему в лицо. Надзиратель охнул от неожиданности и закрыл лицо ладонями.

Игорь набросился на тюремщика. Ярость его была такова, что Игорь непременно удавил бы старикашку, а потом снял с его ремня связку ключей.

Сильные пальцы стальными тисками сжимали дряблую шею надзирателя, на чёрной коже его морщинистого лица выступило множество капелек пота. Позвать на помощь охранник не мог, из коридора его сдавленный хрип было не услыхать. Игорь, который в прежней жизни и мухи бы не обидел, с восторгом смотрел, как трепыхается взятый им за горло враг. И тут появились солдаты. Они набросились на русского и начали жестоко избивать его. От сыплющихся со всех сторон ударов Игорь утратил представление о реальности. В его голове только резко грохотало: БАМ, БАМ, БАМ.

Нормальное восприятие окружающего мира вернулось к Нефёдову лишь, когда охранники устали молотить его тяжёлыми армейскими ботинками и отошли в сторону перекурить. Рядом с распластавшимся на полу пленником, пошатываясь на ватных ногах стоял тюремщик. У него было лицо совершенно счастливого и одновременно потрясённого человека. По щекам тюремщика текли слёзы. В душе жестоко избитого парня шевельнулось чувство жалости к старику. А вот тюремщик не думал прощать узника, который чуть не спровадил его на тот свет.

Когда в следующий раз он привёз кастрюлю с обжигающей похлёбкой, то вместо миски предложил налить её заключённому прямо в ладони. Перед этим Игоря в наказание три дня не кормили и страшный голод сводил его с ума. Поэтому парню не оставалось ничего другого, как подставить руки, чтобы получить порцию супа. У него несколько раз слезла кожа с ладоней…

Теперь склонного к побегу заключённого заковали в кандалы. Обыкновенные вещи – еда, умывание в тяжелых цепях и колодках превратились в сложное утомительное занятие.

Но и этого мстительному тюремщику было мало. Однажды он зло сообщил, что из этой тюрьмы никого никогда не выпускают. Глядя узнику прямо в глаза, старик веско пообещал: