Гамлет XVIII века

о допустил соблазн в себе. Вывалилась работа из рук и целый день не знал я, что делать. Тогда вошел в дверь ко мне юноша и, не сотворив молитвы, сказал: „Соблазнился ты, но доверься мне, я исправлю тебя”. Я же отвечал ему: „Уйди отсюда и не приходи никогда, потому что ты не от Бога”. И сказал мне: „Жаль мне тебя – ты губишь работу, а меж тем мой ты уж!” Я же ответил ему опять: „Божий я, а не твой, дьявол!” И сказал мне: „По справедливости дал нам Бог держащих гнев и злопамятных. Ты же три недели продолжаешь гневаться”. Я же сказал ему: „Лжешь”, – а он мне опять: „Распаленная геенна не имеет памяти. У тебя зло к нему. Я же к помнящим зло приставлен и ты уж мой”. Когда я услышал это, пошел к брату и поклонился ему во имя любви, вернувшись, нашел сожженными работу свою и рогожницу, на которой поклоны клал».

Денис Иванович закрыл книгу. Затем он еще долго ходил по вышке, наконец решительно остановился, пошел к лестнице и спустился, не торопясь...

Лакеи вскочили и вытянулись при его появлении.

– Зиновий Яковлевич у себя? – спросил Радович.

Лакеи, не выдержав, переглянулись между собой.

– У себя, – ответил Адриан, поставленный за старшего после исчезновения дворецкого Якова.

– Поди доложи, что я хочу видеть их! – и Денис Иванович в собственном доме остался ждать, как проситель на лестнице, пока Адриан ходил докладывать.

– Просят, – сказал Адриан, вернувшись.

Корницкий занимал несколько комнат отдельной квартиры на нижнем этаже дома с ходом на общую парадную лестницу. Денис Иванович давно, ребенком, бывал тут у него и, когда вошел, не узнал комнат. Они казались ему по воспоминаниям гораздо больше, но некоторые вещи он сейчас же узнал: аквариум у окна, с золотыми, дорогими рыбками, огромный кусок малахита, лежавший на столе, и подвешенные к люстре часы в виде шара с музыкой, особенно занимавшие его в детстве. В комнате никого не было, но по движению тяжелой портьеры Денису Ивановичу показалось, что за ней стоит Корницкий, выжидает и смотрит на него потихоньку.

Прошла долгая, тихая минута, пока портьера колыхнулась и вошел Зиновий Яковлевич. Он остановился перед Денисом Ивановичем, закинув голову и дерзко и вызывающе смотря на него. Он не спросил, но вся фигура его говорила:

– Что вам угодно?

Денис Иванович, чувствуя, что ему неприятно глядеть на этого человека, отвернулся было, но сейчас же заставил себя обратиться к Зиновию Корницкому.

– Я примириться с вами пришел, – проговорил он.

Зиновий Яковлевич быстрым взглядом оглядел его с головы до ног.

– Да. Примириться... совсем, – повторил Денис Иванович, не понимая, что с таким, каков был Корницкий, никак не могла произойти чувствительная сцена примирения. – Я простить пришел.

– Я не просил у вас прощения, – мотнув головой, пожал плечами Зиновий Яковлевич.

– И все-таки я пришел простить. Если вам когда-нибудь нужно это будет, вспомните, что я вас простил... И отец простил...

У Радовича от умиления стояли слезы в глазах, он махнул рукой, закрыл ею лицо, повернулся