Вардананк

День открыл глаза. Диштрия вздохнула и пошла обратно к дому.

Армянская конница была возмущена. Беспримерное унижение, которому подвергся Гют, потрясло и всадников и князей-командиров. Люди, безропотно шедшие за Азкертом на войну с кушанами, тяжело переживали оскорбление, которое он им нанес.

В шатре начальника конницы Гарегина Срвантцяна собрались армянские князья, обсуждая, как им ответить на удар. Все чувствовали – и это было в первый раз, – что не отплатить нельзя…

– И правильно делают! – произнес с горечью князь Гарегин. – Спарапет у Марвирота спасает персидскую державу, вдали от родины мы годами воюем с кушанами в защиту персов, платим им дань… И вот…

Прислонившись к столбу, поддерживающему шатер, скрестив на груди руки, взволнованный князь с горькой улыбкой глядел вдаль.

– Многого мы не доделали!.. Не собрали войска… не присоединились к нахарарам…

– Хорошо поступили наши, послав мятежный ответ! – воскликнул Арсен.

– Ответное послание доказывает, что наши очнулись, – сказал Гарегин. – Великие события происходят на родине. Наши решили восстать. Нужно и нам готовиться. С нами могут сыграть недобрую шутку.

– Возможно, – ответил Арсен.

– Пока не поздно, мы должны начать, – заявил Гарегин.

– Но как?.. – почти одновременно откликнулись все присутствующие.

Гарегин ответил не сразу. Он испытующе оглядел всех и четко произнес:

– Отказаться служить им!..

Храбрый юноша, всегда бросавшийся в самую гущу боя, поразил всех своим смелым предложением.

«Храбрецы находчивы»! – думал Арсен, глядя на него.

Подобное предложение в устах любого другого показалось бы ему неприемлемым, но с Гарегином он согласился тотчас же, ибо верил в его отвагу.

– Нам нужно быть готовыми, нужно поскорей принять решение! – продолжал Гарегин. – Нас могут попытаться обезоружить, окружить, перебить… Мы должны быть наготове, чтоб отразить все эти попытки.

Гарегина знали, ему верили, и его предложение было принято.

Князь Нерсэ, который старался не упустить ни одного его слова, проговорил:

– Беда неминуема, князь. Следовательно, мы должны быть готовы встретить ее… Веди нас, я лично согласен!..

– Мы все согласны! – откликнулись остальные князья.

– Посоветуй, как и когда действовать? – спросил Арсен. – Судьба готовит нам большое испытание. Встретим же опасность, как подобает воинам!..

– Не надо думать, что Азкерг так уж неуязвим, – продолжал Гарегин. – Византия бессильна перед ним, поскольку она боится гуннов. Но Азкерт боится и гуннов и кушанов! Наш удар, который, как я надеюсь, сейчас готовит Спарапет, будет весьма чувствителен. Увидите, мы еще будем сражаться бок о бок с гуннами!

– Вполне возможно, – согласился Арсен. – Спарапет позаботится обо всем.

Этот обмен мыслями незаметно для самих собравшихся внес успокоение в их души. В первый раз они осознали, что их преследуют именно за то, что они – армяне; в первый раз они осознали нанесенное им оскорбление; и дух их воспрянул вместе с чувством оскорбленной национальной гордости.

– Эх, князья! – вздохнул Гарегин. – Разве осмелился бы этот злобный зверь так поступить с Васаком Мамиконяном?.. Доблесть Васака Мамиконяна умерла в нас… Надо, чтоб она воскресла!

– Раз мы его вспоминаем, значит, она воскресла! – воскликнул Арсен. – Не умер Васак Мамиконян!..

– И не умрет никогда! – отозвался Нерсэ.

– Господь правый нам судья! – отозвались и остальные. Князь Гарегин поднял руку и торжественно произнес:

– Объединяемся и даем обет сражаться не отступая!

– Сражаться не отступая!.. – в один голос отозвались князья.

Они обнимали друг друга, целовались и давали клятву в верности. Все почувствовали, что теперь они – сила, которую ничто не может сломить.

Князья разошлись по своим шатрам. Вышел и Арсен. Его волновали новые мысли, никогда ранее не приходившие ему в голову. Конечно, любовь к родине жила в нем всегда, но сейчас он почувствовал, что готов, не задумавшись, отдать жизнь за родину. И тут же возник перед ним образ девушки, которую он любил. Что будет с Хоришей, если война разлучит их? А что разлучиться придется, в этом сомневаться нельзя было. Арсен знал, что будет в первых рядах, как только война разразится. Он не простит оскорбления, нанесенного армянскому народу Азкертом. Надо не быть человеком, не иметь ни малейшего чувства собственного достоинства, чтобы стерпеть подобное унижение национальной гордости. Нет, Арсен будет именно в первых рядах сражающихся!

Он не мог заснуть. Арсен вновь вышел из шатра и оглядел горизонт. Вон там, по ту сторону мрачной пустыни, лежит путь к отчизне. Спит сейчас народ армянский – старики и дети, женщины и юноши, молодые и старые… Спят тысячи тысяч живых существ, которым грозит уничтожение. Чем виноваты трудолюбивые крестьяне, вкушающие короткий час отдыха после утомительного дневного труда на своей пашне? Чем виноват грудной младенец, который, проснувшись, сосет грудь матери? Разве в этом просторном мире не хватит места для всех?..

Арсен смотрел в сторону пустыни, и перед его глазами вставал величавый, спокойный Масис – символ свободы его отчизны. У Масиса учатся люди на его родине высоко держать голову!

Арсен вспомнил свое детство, родной замок, няню с ее сказками об Артавазде, Ваагне, Арташесе… ее рассказы о Васаке Maмиконяне, о доблести, проявленной им в боях против персидского царя Шапуха…

На востоке засияла утренняя звезда. Арсен глядел на нее, и перед его глазами раскрывался уже не огненный символ любви, а пламя, которое зажжет пожар войны. Кровью веяло от этой звезды…

– Война!.. – прошептал Арсен и потряс кулаком.

Да, война против ненавистного, злобного Азкерта, надменного деспота, задумавшего растоптать своей грязной пятой Армению! Война против придворных вельмож, разжигающих его ядовитую ненависть к Армении…

Война!.. Под развалинами этой войны он, быть может, потеряет ту, которую так горячо полюбил…

Пусть родина даст ему силы!..

Он вошел к себе в шатер и лег. Душа его раздваивалась.

Прозвучали хриплые звуки персидской боевой трубы: то был сигнал побудки; он призывал тысячи воинов сбросить сон, идти на воинские упражнения, быть может, двинуться в поход…

Кушаны наводняли все пространство за восточными горами. Они были подобны грозовой туче, несущей гибель.

Князья вышли из шатров. Видно было по их лицам, что никто не спал в эту ночь.

Гарегин сказал:

– Я решил так: послать гонца к Спарапету и известить его, что мы вместе с родиной и будем за нее биться.

– Хоть сегодня! – воскликнул Арсен.

– Согласны! – отозвались князья.

Необходимо было спешить с отправкой гонца, ибо могло случиться, что с объявлением похода на кушанов им немедленно пришлось бы приступить к действиям. Нужно как можно скорей сообщить на родину о принятом решении и подбодрить соотечественников, давших клятву противостоять грозной персидской державе.

Значение Кодака в кругу персидских вельмож все возрастало. Гют заметил, что Кодак начинает относиться к нему свысока, поскольку с Гютом никто уже не считался и даже близко к нему не подходил. А Кодака вызывали часто, с ним даже советовались. Догадки Гюта подтверждались еще и тем, что Кодак все более замыкался в себе и уже не обо всем считал нужным ставить Гюта в известность. Это было оскорбительно, но Гют ничего сделать не мог. Он был здесь всего лишь не допущенным ко двору чужеземцем, послом, не оправдавшим доверия. А Кодак проделал огромную работу. Прежде всего он восстановил доброе мнение о Васаке, выставив его инициатором в вопросе отречения от веры; затем он сумел пошатнуть и доверие к Деншапуху, – Михрнерсэ уже колебался в своих дальнейших намерения относительно него; это было ясно из его настойчивых и многочисленных расспросов о деятельности Деншапуха.

Но и у Кодака был здесь могущественный соперник, который мутил воду и спутывал его расчеты. Этот враг был вхож к Михрнерсэ, часто совещался с ним, имел большие связи среди персидских вельмож. То был Варазваган – зять и кровный враг Васака, отрекшийся от веры, предложивший Ми онерсэ свои услуги и бывший в его руках опаснейшим орудием против Васака. Он жил в Нюшапухе и часто наведывался в лагерь к персидским военачальникам, стремясь через них сблизиться с командующим персидским войском Мушканом Нюсалавуртом и через него добиться представления Азкерту.