Царев город

Положение Бориса становилось опасным. Наследника

V царя нет, сам вот-вот преставится. Бояре и*князья, конечно же, его и сестру из Кремля уберут. Надо что-то предпринимать.

И Годунов придумал тайное посольство в Вену.

Двое доверенных послов подвели Годунова. Они в Вене взяли к королю переводчика Посольского приказа Якова Заборовского, который давно шпионил в пользу Польши. Суть тайного посольства состояла в том, чтобы договориться с австрийским двором о браке принца и Ирины в случае смерти царя. Брак этот поможет возвести австрияка на русский престол и тем самым сохранить место Годуновых у трона. Такой договор состоялся, но Заборовский немедленно же передал о нем польскому королю. А Стефан Баторий сразу же поставил об этом в известность главу про-польской партии Андрея Шуйского.

В то злополучное утро Ирина снова заговорила об указе. Царь совсем было поправился, оделся в средний наряд, чтобы вместе с Годуновым читать деловые бумаги. Не успел он устроиться в кресле у стола, как вошел слуга и доложил, что на неотложный прием просится Андрей Шуйский. Царь настроился на деловой лад. Вошел боярин Андрей, брови нахмурены, сутул, глаза злые. Поклонился, коснулся рукой пола и без здравствования сказал:

— Принес я тебе, великий государь, весть о тяжелой измене, но пока тут Борис Федорович, говорить о ней не буду-

— Мне скажи. Государь еще не оправился, — Ирина встала, намереваясь вывести Шуйского, чтобы поговорить с ним, не беспокоя Федора.

— И тебе не скажу, государыня. Выйди и ты.

— Да что это такое делается?!—воскликнула Ирина.— Государь только с одра смертного встал, а его снова туда уложить хотят. Если весть о измене — неси ее в Тайный приказ!

— Выйдем, сестра,—спокойно сказал Годунов, — Сколь таких вестей сюда таскали Шуйские да Мстиславские — не перечесть. И все выеденного яйца не стоят. Опять, наверное, лжа какая-нибудь. Государь тоже привык. Пусть.— Годунов, крупно шагая, пошел к выходу, Ирина поглядела на царя. Он лениво махнул рукой, дескать, выйди, я все одно Шуйским давно не верю.

Годунов сказал правду, Шуйские и Мстиславские множество раз пытались вредить Годунову и Ирине, а более всего Щелкаловым. Сначала пустили по Москве слух, что Борис Годунов уморил дочь царя. Дескать, пытался заменить ее при рождении сыном одного стрельца и при этом простудил, а подучил его тому дьяк Щелкалов. Потом у царя появилась некая жонка, которая якобы видела, как Ирина блудодействовала с младшим Щелкаловым, и оттого у нее пошли дети, а раньше, мол, не было. Царь жонке не поверил.

Были доносы о подготовке отравления государя, о заговорах против него Щелкаловых, но царь верил во всем жене и шурину.

— Ну, говори, князь Андрей, — сказал царь, когда они остались одни.

— Все знаем мы, государь наш милостивый, как ты любишь жену свою, голубицу Иринию Федоровну. Но ведомо стало нам — отныне она не жена тебе!

— Чевой-то ты несешь, князь Андрей? А кто она?

— Сосватана красавица наша за австрийского принца Ганса, и злодеи-Изменники токмо смерти твоей ждут.

— Кем... сосватана?

— Шуриным твоим, Борисом.

— Да ты, князь, поди, врешь?!

— Не вру. Вели позвать толмача из Посольского приказу Янку Заборовского. Он за дверьми стоит.

— Веди.

Вошел Заборовский, упал на колени перед царем.

— Говори, кто государыню сватал? — царь дышал отрывисто, говорил зло.

— Двое было, государь, от Бориса Федоровича. Имен мне не сказали, но я толмачил их разговор в Вене. Видит бог, не вру, тому король свидетель.

— Как было дело?

— Сказывали послы слова Годунова: «Государь-де на ладан дышит, а царица-де— молодая, великолепная. И ежели принц стать мужем ее захочет — будет он на московском троне».

— Король согласился?!

— Он сказал: «Государь-де пока жив, но если умрет— шлите сватов».

— Ирина о сем знает? — царь встал, оперся- на посох, подошел к Шуйскому.

— Не ведаю. Однако, без ее согласия как же было можно...

— Ну, князь Андрей, и ты, толмач, если солгали — обоих на плаху.

— Верь, государь. Об этом не токмо нам, королю польскому Сизигмунду ведомо. Вся Европа об этом знает. Да и Москва. Только ты один в неведении.

После того, как князь и толмач вышли, царь оперся обеими руками на посох, склонил голову на кулаки, долго стоял в молчании. Потом крикнул:

— Бориско! Где ты?

Годунов вошел в палату без страха, он и впрямь не знал, что его доверенные брали с собой толмача, и встреча с ним в переходе не взволновала его. За Годуновым вошла Ирина, и вслед за ней появился Спиридон. Он поравнялся с царицей, что-то зашептал ей на ухо. И тут царь вдруг поверил, что жена его давно путается с этим дьяком, и ревность, может быть впервые в жизни, больно хлестнула по сердцу.

— Спирька, вор! — взвизгнул царь. — Пошел вон!

Щелкалов резко повернулся на каблуках, выскочил за

дверь. Ирина глянула в глаза мужа, ужаснулась. Они были округлены, и в них плескалась злость, какую не раз она видела у царя Ивана. Федор поднял посох над головой и, потрясая им, заплакал:

— Блудня! Блудня! И ты иди вон. Я-то тебе верил, любил больше, чем себя, а ты...

— Опомнись, государь! — Годунов подошел к Федору, хотел его подвести к креслу, но царь крикнул:

— Изыди, сводник! Не тронь меня, поганый!

— Да неужто ты меня к Спиридону приложить мог, Феденька? — Ирина тоже заплакала. — Уж сколько раз клевета сия меж нами, не задев, проходила. Разве я...

— Невестушка прынцева. При живом-то муже, а? Вы бы сперва схоронили меня, а потом бы уж и сватов слали.

— Кому ты поверил, государь! — Годунов силой усадил Федора. — Какие сваты, какие сводни?

— Жену мою за прынца Ганса составал ты, Вельзевул черный!

— Андрюшка — лжец, еще и не то мог сказать.

— А толмач это сватовство толмачил. Вот на этом самом месте клялся в том он...

— Погоди, государь! — Борис выскочил за дверь, велел догнать Шуйского и толмача и вернуть немедля. Возвратившись, задыхаясь, он проговорил: — Вот... сейчас... мы их... спросим, вот спросим.

Вскорости два стрельца ввели под руки Заборовского.

— А князь?

— Ушел, не дался князь. Мы и не посмели...

— Ладно, идите. А ты, Янко, скажи, когда я тебя сва* тать посылал и кого?

— Ты не посылал, да я и не сватал.

— Что же ты, аспид, только что тут врал?!—царь вскочил с кресла, подбежал к перепуганному Заборовскому.—■ Или я ослышался?!

— Сватали другие... Я только толмачил?

— Кто другие? — Годунов задал вопрос нерешительно, с хрипотцой.

— Имен они мне не сказали.

— Ну и ну! — голос Бориса окреп. — Как же ты, толмач государева приказа, с какими-то проходимцами поехал в Вену?

— Да не поехал я, Борис Федорович. Я уж в Вене был, уж домой собирался уезжать, вдруг посылают из дворца: «Королева-де послов не понимает, надо перетолмачить». Я пришел, они с королем уже говорили по-немецки сносно. Клянусь честью, послов я этих в Москве видывал, но поименно не знал. А они, ссылаясь на тебя, Борис Федорович, матушку-государыню за принца Ганса сватали.

— Видишь, государь, до чего недруги мои дошли. За моей спиной каких-то пройдох послали, чтобы единым махом убрать меня, жену твою, да и тебя. Но, видит бог, я весь Посольский приказ подниму, сам в Вену съезжу, но узнаю, кто и кем туда был послан. А ты, государь, успокойся.

Ирина подошла к царю, обняла его, а он, как капризный ребенок, воскликнул:

— А что он тебе на ухо шепчет, словно девке какой!

Убери его, Борис!

— Федя, родной мой! Ты же сам просил его медведя для забавы поймать. Вот он мне и шепнул, что зверина готова.

— Отчего тайно, на ушко?

— Чтобы Борис не слышал. Знаешь, он такие забавы зело не любит.

А Годунов сурово добавил:

— Спирьку уберу сегодня же. Обнаглел совсем. Да и дядю его пора долой.

Конечно же, никто в это утро, как и в последующие дни, об указе для Ноготкова не вспомнил.

I