Хамза

Байвачча боялся оставаться один - он ни на шаг не отпускал от себя Алчинбека. Что-то сломалось в его натуре после смерти Зубейды, какая-то глубокая трещина расколола мозг и волю.

Мозг стал тупым, воля - дряблой. Байвачче ничего не хотелось.

У него было только одно желание - пить, пить как можно больше, заливать водопадом алкоголя непрерывно нарастающий в голове огненный, звериный вой, душить спиртным возникающую каждую минуту в душе истерику.

Садыкджан никого не мог видеть. Сошедшая с ума Шахзода была удалена из города. Под присмотром старших жён и специально выписанного из Ташкента врача она сидела в далёком деревенском поместье.

Где-то ещё жила Зульфизар, но где? Байвачча не мог вспомнить. Её прятали в одном из пригородов Коканда Эргаш и Кара-Каплан, которым была выделена значительная сумма денег, чтобы они держали контроль и за любовницей, прелестей которой хозяин так и не успел оценить, и за повредившейся умом женой, спасая её от судебных инстанций, и за всеми остальными жёнами, караулившими Шахзоду.

Эргаш и Кара-Каплан всё время разъезжали из Коканда в далёкое деревенское поместье и обратно, буквально разрываясь от своих новых обязанностей. Пили оба, несмотря на высокую миссию телохранителей садыкджановских жён, возложенную на них вместе с предоставлением большой финансовой свободы, тоже вмёртвую.

Смерть Зубейды надломила байваччу, он всё забросил, дела шли вкривь и вкось, и только усилиями Алчинбека удавалось сохранить относительный порядок на заводе и в конторе.

Правда, иногда на Садыкджана нападало просветление, и он, опухший, разбитый, с чугунной головой, мающийся от похмелья, с отвращением читал и подписывал деловые бумаги и снова погружался в застойное пьяное небытие.

В ресторане было многолюдно. Все столики были заняты.

Байвачча и Алчинбек сидели в углу. Напротив них пыхтел сигарой старый партнёр Садыкджана, известный английский торговец хлопком мистер Уиллкинс.

- Я прошу снять с каждого пуда ещё пятьдесят копеек, - сказал англичанин.

Алчинбек перевёл.

- Гривенник, - мрачно сказал байвачча.

- Ноу, ноу! - замахал руками мистер Уиллкинс. - Это немилосердно!

- Налей, - приказал Садыкджан Алчинбеку.

Чокнулись. Выпили.

- Пятнадцать копеек, - буркнул байвачча.

- Сорок пять, - выпустил англичанин облако дыма.

- Двадцать.

- Сорок.

- Двадцать пять и ни копейки меньше! И выпьем за хлопок, который был моим, а стал твоим.

- Я уезжаю, - насупился мистер Уиллкинс.

- Уезжай! - стукнул байвачча кулаком по столу. - Русские купят!

- Я не понимаю, - лицо английского купца выражало обиду, - почему мы не можем договориться? Столько лет мы честно вели деловые отношения... Что случилось?

Алчинбек перевёл.

- Удержите мою цену, - шепнул ему Уиллкинс, - и будете иметь от меля презент. Тысячу фунтов.

- Вы чего там шепчетесь? - подозрительно наклонился вперёд Садыкджан. - Обмануть меня хотите? Не выйдет... Официант, шампанского!

- Мой хозяин пережил сильную душевную травму, - ответил англичанину Алчинбек. - Войдите в его положение... Я беру пятьсот фунтов, а вы соглашайтесь на тридцать копеек. Больше он не уступит.

Мистер Уиллкинс взял карандаш и быстро произвёл подсчёт.

- Хорошо, я согласен на тридцать копеек. Но вы получаете не пятьсот, а четыреста фунтов.

- Почему же четыреста? - возмутился Алчинбек. - Я и так сбросил вам из своей доли ровно половину.

- Четыреста пятьдесят, - горячо заговорил Уиллкинс, - и я подарю вам фамильный портсигар моего дедушки, который был с ним во время Трафальгарской битвы, когда великий Нельсон утопил весь флот Наполеона!

Байвачча с ненавистью смотрел на англичанина и Алчинбека.

Ему казалось, что оба они что-то затевают против него. Просветление кончалось. На байваччу надвигалась чёрная гора.

- Долго вы будете шептаться! - заорал Садыкджан, и половина ресторана оглянулась на их столик. - Мне противно на вас смотреть! Меня тошнит от ваших секретов!

- Он согласен на тридцать копеек, - пытался успокоить байваччу Алчинбек. - Он берёт всю партию и на следующий год приедет опять.

- Мой друг, - положил англичанин руку на плечо Садыкджана, - я торгую с вами только из-за своей искренней любви к вам... Каждая поездка сюда, в Туркестан, через всю Россию отнимает у меня два года жизни. Легче добраться до края света, чем преодолеть чудовищные расстояния русской империи. Пожалейте меня! Пойдите мне навстречу, мой друг. Тридцать копеек - это моя последняя цена. Я стану нищим, если добавлю ещё хоть одну копейку. Я не смогу больше торговать хлопком...

- Да чёрт с ним, с этим хлопком! - дёрнул на себя скатерть Садыкджан. - Хлопок, хлопок!.. Провались он в преисподню!.. Согласен на тридцать копеек, но ещё полдюжины шампанского пусть берёт за свой счёт!

- Дюжину! - благодарно затряс Уиллкинс руку байваччи. - И ужин за мой счёт!.. Но только, друзья, мы должны сейчас же поехать на завод и посмотреть хлопок. Летом у вас шли сильные дожди...

- Не хочу на завод! - капризно надул губы байвачча. - Провались он в преисподню!.. Ненавижу все заводы, весь хлопок, всех баб, людей, рабочих, собак, Эргаша ненавижу!..

- Но, не посмотрев хлопок, я не подпишу чек...

- Хочу на завод! - вдруг встал Садыкджан. - Пора навести порядок!.. Я люблю рабочих!.. И женщин люблю... Где Эргаш?

Чёрная гора отодвигалась. Байвачча тряхнул головой.

- Едемте, господа, - сказал он уже нормальным голосом. - Алчинбек, где машина?

- У подъезда.

Гора снова придвинулась.

- Ну, пошли, Британия... У-у, колонизатор проклятый! Почему индусов из пушек расстреливали? Привязали к пушкам... и - пополам!..

- Хелло, Туркестан! Хелло, Россия!

- Слушай, Джон Буль-Буль... Ты папуасов любишь?

- Люблю, мистер Садыкджан, очень люблю!

- А их - тоже из пушек?.. А потом меня к пушке привяжешь? Я ведь тоже туземец...

- О сэр, как можно?

- Знаю я вас!.. И королеву вашу знаю!.. Она кумыс любит?

- Очень любит. Каждый день пьёт чай с кумысом.

- А у вас в Англии кумыс есть?.. Приезжай на следующий год вместе с королевой. Прокачу на верблюде, шашлык будем жарить, плов сделаем...

- Благодарю, сэр...

- А ты попугаев любишь?

- Обожаю.

- Алчинбек, где машина?

- Сюда, сюда...

Висевший в воздухе хлопковый пух напоминал хлопья снега.

Оседая, он накрывал собой тюки и грузчиков. Людей почти не было видно, слышны были только их выкрики.

Хамза работал вместе с казахом Сабитом. Вместе они непрерывно загружали арбы, подъезжавшие одна за другой.

Сегодня выдавали зарплату. Из-за неё-то и разгорелся весь сыр-бор. Слово за слово, разговорились, и Сабит спросил у Хамзы:

- Хамза-ака, мне хочется узнать у вас... Почему нам, узбекам и казахам, платят в три раза меньше, чем русским? Что мы, хуже работаем?

- Эх, Сабит... - похлопал его по плечу Хамза. - По-моему, делают это нарочно. Всё дело в том, что нас хотят поссорить с русскими.

- Какая от этого польза хозяевам?

- Они считают, что если мы будем получать меньше, а русские больше, то в конце концов мы должны возненавидеть их. Ибо они народ, разбирающийся в своих правах, а мы - смирные, тёмные и послушные, подобные баранам.

Молча продолжали работать. Пока нагружали одну арбу, вторая стояла уже наготове... Сабит, вытирая пот со лба, снова спросил:

- Нам с вами по полтаньга, а им по полтора таньга. Чем же они лучше нас?

- Ничем не лучше, но я же сказал тебе - они разбираются в своих правах, а мы нет. Конечно, хозяевам завода выгодно иметь дело с такими дешёвыми в цене рабочими, как мы с тобой. Была бы их воля, они вместо русских нанимали бы только нас.

Неожиданно он опустил на землю очередной тюк - от заводских ворот к нему шёл доктор Смольников. Рядом с ним семенил какой-то мальчик.

- В чём дело? - спросил Сабит.

- Отдохнём немного, - тревожно сказал Хамза и пошёл навстречу доктору.