Печенежские войны

— Откуда мне знать.

— Где он?

— Говорят, пропадает в ночлежке какого-то красильщика. Злые языки твердят, будто иногда по ночам к нему является дьявол в облике заботливой красотки. Это, конечно, выдумки, однако кое-кто сомневается, поскольку иначе не объяснить, как бедняга ухитряется добывать пропитание, если все от него отвернулись, боятся, точно прокажённого.

— Погоди-ка, постой… — Юноша напряг память. — Красильщик тот… с серьгой в ухе?

— С серьгой ли в ухе, с кольцом ли в ноздре, мне откуда знать. Я ведь с тобою был на краю света, не сидел тут.

— Слушай, Андрей, — взволнованно молвил Улеб, — кажется, я знаю того красильщика. Сам когда-то прятался в его сарае с подлым Лисом. Вниз от дома Калокира, потом свернуть направо в проулок. Попытаюсь его отыскать!

— Нужны тебе лишние хлопоты? — удивлённо буркнул моряк.

— Жди меня, — бросил Улеб и проворно сбежал по сходням на сушу.

— А вдруг это не тот! — донеслось с корабля вослед.

— Проверю! Жди!

Путь от Золотого Рога до улицы Меса бывший раб не забыл и через тысячу лет. Ноги сами привели его к городскому дому дината через лабиринт шумных кварталов.

И в доме, и в маленьком дворике при нём царило слишком радостное, откровенно весёлое оживление, обычно не свойственное домочадцам чёрствого Калокира.

На крыльцо выскочило миловидное создание в нарядном балахоне. Стрельнув глазками в незнакомого воина, молоденькая пухлощёкая работница вприпрыжку помчалась в глубь двора и скрылась в погребе, оставив после себя тонкий аромат розового масла, которым до лоска было натёрто её темнокожее личико.

Когда шустрая мавританка пробегала обратно с маленькой круглой корзинкой, наполненной душистой зеленью, Улеб поймал её за руку.

— Что за праздник у вас, егоза? Уж не поминки ли по хозяину?

Она смеялась, сверкая белыми зубками. С бесцеремонным и доверчивым любопытством рассматривала незнакомца, вид которого, бесспорно, производил выгодное впечатление. Сообщила ему:

— Наш тиран в Адрианополе. Отныне не нами ему помыкать, а солдатами.

— А скажи-ка, милейшая, не слыхала ли ты о судьбе человека по имени Велко чеканщик? Он когда-то был здешним невольником.

— Велко, Велко… — мавританка поморщила лоб. — Не тот ли это булгарин из Расы, которого хозяин поймал вместе с Марией, когда они пытались улизнуть из фессалийского кастрона… Ну да, с ними был ещё один похититель.

— Лис! — вскрикнул Улеб. — Говори, что известно о них!

— Знаю не больше других, — настороженно ответила она, заметив, как по лицу пригожего незнакомца разлилась внезапная бледность. — Мой дружок, Акакий Молчун, рассказал бы тебе подробней, но его, увы, тоже нет здесь. Хозяин послал его за Марией.

— Если я тебя правильно понял, дева, на которую посягал Велко, жива и невредима, а что сталось с ним самим? И куда подевался его напарник Лис?

— Не будь на тебе одеяния воина, — заметила она, — я решила бы, что предо мной ритор, ищущий разгадку красивой любовной трагедии.

— Из нас двоих сейчас, пожалуй, ты больше напоминаешь ритора, — отрезал Улеб, хмурясь. — Оставим красноречие. Мне нужно знать, где Велко и где подлый Лис.

— Не хочу говорить о покойниках. — Юная мавританка обиженно выпятила губки и даже сделала несколько шагов по направлению к дому, но обернулась на печально застывшего воина.

С площади Константина долетали громкий шорох шагов и голоса. По мостовым деловито стучали колеса повозок и копыта лошадей. Густые сумерки пали на город.

Девушка поставила корзинку на крыльцо и приблизилась к Улебу, который всё ещё задумчиво стоял на месте, ткнула пальчиками в поникшие его плечи:

— Отчего голову повесил, рыцарь? Ты спрашивал, и я ничего не скрыла от тебя.

— Лис его погубил… — молвил Улеб. — Фи, какой ты! — Она легонько стукнула юношу кулачком в толстокожий щиток на груди. — Сам схватил меня, а теперь замечать не желаешь.

— Прости, — произнёс он словно в забытьи.

С тем и двинулся прочь.

— Погоди! — Босые её ступни быстро-быстро прошлёпали по гладким булыжникам мостовой, она догнала его, смущённая, прошептала тихонько: — Хочу ещё рассказать…

— О чём?

— Не знаю. Спроси что-нибудь.

— Всё узнал, больше нечего.

— Про Акакия рассказать?

— Сто лет он мне снился, твой Акакий.

— Ну тогда… тогда просто так… поцелуй.

Улеб чмокнул подставленную ею щёку и зашагал вниз по улице Меса.

Все предметы, прохожие, редкие и чахлые деревца в обведённых каменными зубцами приствольных кругах, освещённые уличными светильниками, бросали длинные тени. Бродячие собаки сварливо пожирали выбрасываемые из окон остатки людского ужина. Мелкие торговцы запирали свои лавчонки, перекликались и балагурили, хвастаясь друг перед дружкой дневной выручкой.

Вот и памятный проулок.

Улеб торопился, почти бежал, придерживая у бедра ножны. Узкое ущелье между стенами старинных зданий с крохотными витражами окошек было пустынным и тёмным. Даже луна и звёзды не заглядывали сюда: пристройки верхних этажей смыкались, закрывая небо.

Он с трудом разыскал еле различимую дверцу в глухой и высокой ограде, постучался. Дверца отворилась, брызнув светом. Улеб шагнул через приступку, отстранив какого-то человека, и очутился перед довольно обширным пространством. Это была анфилада двориков, обособленных дощатыми сооружениями с широкими дымоходами на плоских крышах. Там и сям полыхали костры. Чумазые полуголые мужчины маячили между верёвками, на которых висели мокрые холсты, перемешивали шестами зловонное варево. Женщины с тщательно подвязанными волосами и в длинных кожаных перчатках, сидя на корточках, толкли и перетирали в порошок какие-то коренья и травы, молча, остервенело, как стирают слишком грязное бельё.

Улеб сразу понял, что оказался там, куда стремился. Правда, он не мог припомнить, чтобы в этой преисподней так же кипела работа, когда несколько лет назад Лис затащил его сюда вместе с Жаром. Впрочем, это неважно.

Твёрдая Рука шёл от котла к котлу, от огнища к огнищу, из сушильни в сушильню, потоптался и возле каменных штат, на которых женщины приготавливали красящий порошок, но нигде не обнаружил человека, хоть отдалённо напоминавшего Анита.

Появление вооружённого юноши в редкой одежде из дублёной крокодиловой кожи с изящными воинскими наплечниками вызвало настоящий переполох, и владелец красильни не замедлил явиться.

— Чем могу услужить? — осклабился он, сверкая серьгой в ухе. Он не узнал Улеба.

— Мне нужен Анит Непобедимый.

— Ага! — обрадовался красильщик. — Наконец-то! Я устал проклинать день, когда согласился принять этого грубияна. С тех пор как ваши люди приказали мне не спускать с него глаз, я совсем измучился. Поскорей уведи его. Но почему ты один? Ах, зачем остальные не вошли с тобой! Нрав у Анита вспыльчивый, он силён как буйвол, будь же с ним осторожен. Или ты… — Красильщик вдруг испуганно всплеснул руками и залепетал: — Умоляю, о великодушный, не руби его тут, уведи подальше. Чернь и так глядит на меня волком. Многие ещё помнят его и чтят. Мне же он безразличен, я ипподрома не посещал и никогда не совал нос в высокие дела.

Твёрдая Рука сказал с нарочитой свирепостью:

— Где этот негодник?

— Во-о-он в той ночлежке. — Длинный палец красильщика был таким кривым, что определить по нему точное направление возможно лишь очень сметливому глазу. — Раньше там содержались дровишки, а теперь содержатся людишки. — Молодой воин не оценил каламбура, и красильщик спохватился, поспешил добавить: — Чтобы не оскверняли по ночам священные паперти храмов, я приспособил для них, убогих, помещение. А беру взамен сущий пустяк Что дадут, и ладно.

Именно здесь, на задворках красильни, прятались Улеб и Лис, отсюда в первое утро свободы бывший боец палестры выехал на своём верном Жарушке, переодевшись странствующим франком и не подозревая тогда, что судьба ещё раз приведёт его в это неприглядное место.

Улеб остановился под лучиной, не решаясь войти туда, откуда пахнуло спёртым воздухом и просачивались вялые голоса, сопение спящих вповалку, хруст соломы под беспокойно ворочавшимися во сне бедолагами. Внутри ночлежки было черно.