Андрей Ярославич

И когда подскакали друг к другу, и разом спрыгнули с коней, обнялись искренне… Александр не спрашивал пустого и страшноватого — как это Андрей надумал, да зачем надумал…

— Чика! Андрейка! — будто хотел прозваниями ласковыми тепло обвеять душу Андрееву, и за себя, и за отца… — Ну, как я рад, что выбрался ты! В пути душе твоей полегчает…

И Андрей вдруг понял, что то, что он сейчас скажет, оно и есть правда, самая простая и правдивая сейчас.

— До того надоело, наскучило в Боголюбове сиднем сидеть; в мыслях своих колупаться и вязнуть в них До самой маковки… До того тоска заела меня, душу Мою погрызла!.. — И замотал по-ребячьи головой запрокинутой, осветив лицо ребячье округлое улыбкой облегчения…

Теперь ехали вместе.

Андрей узнал последние новости, которые не без важности были. Хана Батыя им уже не доведется увидеть, совсем недавно он помер. И едут они теперь к сыну Батыя, Сартаку. Андрей пожалел о смерти Батыя, потому что хотелось увидеть хана-полководца, едва ли не равного древнему Александру Македонянину. Другая новость, кажется, должна была встревожить Александра, но ничуть не встревожила, и сказал он Андрею о случившемся легко, как возрастные говорят о проказах буйных и дуростях мальчишьих. Брат их, отчаянный лихарь Михаил, прозванный Хоробритом, согнал ведь Святослава со стола владимирского, сам сел… Андрей подумал тихонько, будто Александр мог подслушать его мысли, почему это Михаил пошел на Святослава, когда Андрей отъехал; неужто боялся, что Андрей может Святослава поддержать… Или просто так боялся, на всякий случай, потому что все они боятся друг друга… А как хорошо и легко-радостно, когда все по-дружески, как сейчас у него с Александром… Но эти мысли о том, чтобы не ссориться им всем, дружиться, — это ребяческие мысли… Но даже самой малой битвы не было, Святослав убрался из града стольного, поджавши хвост… Конечно, Михаил думает, будто Александр не воротится из Орды. Ну, Андрей пусть непрозорлив в делах мирских, но этого Михаила иначе, как глупым мальчишкой, не назовешь! Пусть посидит на великом столе, порадуется… Андрей задумался: а сам-то он зачем едет сейчас, чего хочет?.. Получить удел? А какой удел?.. И зачем едет в тартарский город? Унижаться; удел выпрашивать? Разве ему этого хочется? А тогда зачем? Чтобы не упускать из виду Александра? Чтобы Александр не убил его неожиданно? Да Александр прикончит его, как только пожелает, нашлась угроза Александру — Андрей!.. Стало смешно… А нет, нечему смеяться… Угроза, угроза он Александру, и давно оба ведают о том. Повязаны они судьбою. И Александр его одолеет, но Александру будет больно…

«А что будет со мною — и думать нечего!..»

Ехали нескоро, ехали рядом.

— Ты слушай меня, Чика, — заговорил Александр. — Я тебя не оставлю. Ты только слушай меня, слушайся, — почти просил, умолял, — для тебя ничего дурного, позорного не будет в таком послушании…

Зыбкие какие-то слова, ненастоящие. Нет, не потому что Александр лжет, а потому что есть эта невозможность, невероятность… все равно как отец хотел во что бы то ни стало вырвать Андрея из когтей судьбы… И Александр напрасно смягчается и все пытается объяснить Андрею. Нет, не судьба Андрею слушаться Александра! С какою радостью слушался бы старшего брата… Но Александра-правителя, творителя страшного несметного войска во имя новой ночи, Андрей слушать не может! Сам ничего еще не надумал, не ведает, как возможно править… Но Александра слушать не может…

— Ты слышишь, Чика?

Андрей губы непослушные, будто закоченевшие без холоду, разомкнул…

— Да… — промолвил…

И не лгал, слышал Александровы слова…

Ах, какая длинная, долгая дорога была…

В простолюдных жилищах курных не ночевали. Шатер ставили, палатку. Костерок разводили, дичь жарили. Днями охотились немного. Уток обмазывали глиной, запекали, перья в глине так и оставались. Проезжали мимо каменных стен, что опояской вкруг больших городов. Мимо крепостей-городков малых деревянных. Берегами речными, высоко над водой текучей…

Однажды днем, когда отдыхали в шатре, явились воины, выставленные для охраны. Александр поднялся и вышел с ними. Затем заглянул в шатер и позвал Андрея. Андрей вышел в одной рубахе и портах, не полагая, что может быть что-то важное. В такой одежде он совсем юным казался, почти ребяческий вид имел.

— Вот он, — сказал Александр просто и повел рукою в его сторону.

Уж после Андрею сделалось понятно, что Александр захотел, чтобы эти люди увидали Андрея совсем юным, как бы невозрастным, чтобы особой надежды они на него не полагали.

Одеты они были в кожаные штаны и грубые рубахи. И поклонились Андрею, поднесли ему сотовый мед, шкуру медвежью выделанную и сокола совсем удивительного… Тотчас пожалел Андрей, что не взял в путь Аксака Тимку, вот кто сберег бы такую драгоценную птицу! Но Александр успокоил брата, птицу отдал в бережение одному из своих дружинников, сведущему в соколиной охоте. И тот сберег Андреева сокола, хотя на возвратном пути уж не могло у Александра оставаться никаких обязательств перед меньшим братом, так уж оно вышло…

Но пока Андрей дивился соколу, попробовал мед и тоже подивился — вкусен до чего… Заулыбался… Стал спрашивать у поднесших дары, что за люди… Ему отвечали на непонятном языке… Немного смутился. Тихо спросил Александра, стоявшего рядом с ним, кто же эти люди и чего хотят…

— Не признаешь их? — спросил Александр серьезно.

Андрей в недоумении качал головой.

— То родичи и подданные деда твоего — мордва, лесные жители. Они пришли поклониться внуку славного правителя Пургаса…

Андрей был благодарен Александру за то, что тот не сказал ни слова о матери Андрея. Но растерялся совершенно, не знал, как повести себя. Волнение охватило душу. Но даже таким, растерянным, совсем юным, в простой легкой одежде, он оставался каким-то странно и естественно величавым; это величие, легкое и естественное, гляделось в каждом движении, в каждом жесте, в легком наклоне головы… Он смотрел почти с болью во взгляде на своих нежданных гостей. Воспоминания о самом дальнем детстве, сначала совсем смутные, затем все более ясные, четкие, болью заполоняли сознание и сердце…

— Как ты узнал, кто они? Кто понимает их язык? — тихо спросил Александра.

— Дубул разбирает, — так же тихо отвечал брат, указав на одного из своих дружинников.

— Пусть переводит их речи…

Александр велел дружиннику переводить.

— Спроси их, — обратился к воину Андрей, — как они узнали обо мне и чего бы они хотели от меня…

Вышел рослый старик в меховой — волчьим мехом наружу — куртке поверх рубахи и заговорил. Андрей жадно вслушивался, но языка вспомнить не мог. Дружинник перевел:

— Он говорит, что, когда ты ступаешь на землю предков своих, о тебе земля говорит, и птицы лесные голосами своими подают весть о тебе, и звери лесные бегут вдоль пути твоего, и деревья клонятся перед тобой…

— Это красиво!.. — проговорил Андрей с увлечением, но и с грустью. Ах, не все ли равно, откуда о нем узнали! Ведь этот путь — не тайна…

— Что я могу сделать для рас? — Андрей решительно и взволнованно обратился к своим гостям.

Дружинник перевел его вопрос и то, что ответили гости, перевел Андрею.

— Они просят, чтобы ты, когда возмужаешь, избавил бы их от необходимости, тягостной для них, — платить большую дань хану…

— Я буду пытаться сделать это, — отвечал Андрей и обернулся к дружиннику. — Скажи мне, как это будет на их языке. Я хочу сказать им это на их языке…

Дружинник сказал, и Андрей повторил его слова.

Гости снова поклонились.

Андрей посмотрел на Александра.

— Надо их отдарить, а мне нечем, ты знаешь… — сказал искренне и горестно.

Но тут заговорил предводитель пришедших с дарами. Он говорил громко и, должно быть, складно на своем языке. И несколько раз взмахнул рукой. Андрей посмотрел на переводчика, и тот снова начал переводить:

— Он говорит, что им чужих даров не надобно, что самый простой дар от тебя дороже им самого драгоценного чужого дара!..