Драккары Одина

Но, как бы там ни было, уже после праздника Йоль, в месяц Торре, у Стейнара собралось немало воинов, готовых в назначенный день выступить против Харальда Весельчака. Держать такое количество викингов долгое время — себе в убыток, поэтому Стейнар-ярл намеревался напасть на врага со дня на день, но выжидал, надеясь получить от разведчиков добрый знак.

И вот, в серый мрачный день, день, когда сумерки ползут по земле уже с самого полудня, к ярлу Стейнару прибыли гости: десяток всадников, все на хороших лошадях, вооруженные мечами, копьями и секирами. Когда первый из всадников, коренастый широкоплечий мужчина в малиновом плаще, со­скочил с лошади и снял шлем с высоким забралом, Стейнар сразу узнал его. То был Арнольв, один из приближенных к конунгу Харальду Хорфагеру хедвингов.

—   Приветствую тебя, ярл!

—Я рад видеть тебя, Арнольв! — изобразил участие на своем лице Стейнар, и с легким усилием улыбаясь.

Что привело сюда этого человека? Момент, честно говоря, был выбран неудачно. Или? Стейнар унаследовал от своего отца, Асмунда, умение улавливать оттенки интриг в бесконеч­ной вражде северных кланов.

Арнольв конечно же не мог появиться здесь просто так, из каких-то собственных побуждений, так как они со Стейнаром никогда особенно не были близки. И это могло означать только одно: Арнольв приехал сюда по приказу своего вождя, конунга Харальда Прекрасноволосого...

Когда гостей усадили за пиршественный стол, Арнольв по­ведал Стейнару-ярлу последнюю новость: Харальд Весельчак присягнул на верность его королю и, значит, как и Стейнар, стал его верным союзником.

Взгляды обоих мужчин встретились. Стейнар понял все, о чем умолчал посланный королем гонец.

О мести придется забыть, если он не хочет разделить участь тех, кто пошел против воли Хорфагера.

Глава 4

Последнее предсказание Эгиля

В год 884-й от Рождества Христова, когда сын Людовика Немецкого, имевший к тому времени титул короля Италии и Германии, стал королем всего Западно-Франкского королев­ства, в Хвита-фьорде произошли серьезные перемены. Сын Стейнара-ярла — Рагнар, участник двух морских походов в Валланд, задумал жениться. Избранницей его была дочь одного из князей у восточного побережья Балтики. Выбор его удивил и ярла и Гейду, так как в этом было что-то странное. Рагнару в ту пору исполнилось уже двадцать две зимы.

Свою любовь он повстречал на рынке в Хедебю, куда ездил по просьбе отца за новыми рабами. Эта девушка была там в обществе своего отца и его людей, и ее яркая красота сразу запала в душу старшему сыну ярла Стейнара. Но отец девушки отнесся к восторгам молодого норманна сдержанно. Он предложил Рагнару посетить его владения, а там, на месте, поговорить обо всем более обстоятельно.

Поначалу Стейнар пытался отговорить своего сына, но тот оставался непреклонен. Говорил, что если отец не поможет ему, он будет искать счастья, полагаясь на собственные силы. И Стейнар уступил.

Он отдал Рагнару один из недавно отстроенных драккаров, носившим название «Око Дракона».

Рагнар получил средства для снаряжения судна и его команды. Вместе с ним он посылал Инегельда, Колбейна и Виглифа, к тому времени ставшего одним из его верных дружинников.

Олаф, который был младше Рагнара на два года, с за­метной ревностью следил за всеми приготовлениями. И это не укрылось от внимательных глаз Стейнара. Он понимал, что Олафу нужно набираться опыта, так как вряд ли он когда-нибудь станет ярлом, но уготована ему судьба викинга. А значит...

Он предложил Олафу сопровождать Рагнара в его путе­шествии, и тот с радостью согласился. С ним отправлялся и Хафтур. Его неизменный учитель и второй приемный отец. Хотя старому викингу было уже более шестидесяти зим, его руки еще крепко держали оружие.

За несколько дней до отправки судна в Балтику, Стейнар долго говорил с Инегельдом.

— Скажу тебе честно, Инегельд, не нравится мне это путешествие, — задумчиво теребил бороду ярл. — Рагнар сам на себя не похож, никогда не видел его таким, будто его околдовали...

— Молодость, — отозвался Инегельд, в глубине души также не одобрявший поведение сына ярла. — Все пройдет...

— Все пройдет, — повторил Стейнар, глядя на огонь в оча­ге. Крепкий эль никак не брал его. Он тяготился мыслями о сыне, но понимал, что тот стал взрослым мужчиной, которого не удержать пустыми уговорами. — Но смотри же внимательно за ним, Инегельд, не позволяй делать глупостей и постарайся сам составить мнение об этой девушке.

Я все сделаю, ярл, — с готовностью кивнул Инегельд. — Сдается мне, что этот князь и сам не горит желанием отдавать свою дочь... Кто мы для них? Они называют нас норманнами, считая бродягами и разбойниками.

— Не горит желанием? — неожиданно вскричал Стейнар, вскакивая со скамьи и посмотрев на собеседника со вспыхнув­шей безотчетной злобой. — Этот князь будет лежать у моих ног, если он только...

— Не сердись, ярл, — попытался успокоить его Инегельд. — Я не это имел в виду... — он смутился, не зная, чем усмирить злобу ярла. — Ты же сам сказал, что тебе не нравятся то, как Рагнар влюбился в какую-то девицу.

— Мне не нравится, потому что в этом есть что-то кол­довское, — пояснил, успокаиваясь, Стейнар. Он сел и подлил себе эля. — Я знаю, сколько девушек в округе смотрят на Рагнара, но он не приметил ни одну. И вдруг влюбляется с первого взгляда. Как будто она вся из золота. Хотел бы я по­смотреть на нее...

Ободренный своим будущим участием в плавании по Свейскому морю, Олаф целыми днями упражнялся с мечом и секирой, как будто отправлялся в набег. Но Хафтур смотрел на него глазами, в которых светились радость и одобрение. Он-то куда лучше и Олафа, и Рагнара знал о том, что любой выход в море — это риск. Что их ждало там, о том знали только норны. Двадцатилетний Олаф был такого же роста, что и Рагнар. Но старший сын ярла явно шире в плечах и тяжелее. Оба были красивы, но каждый — на свой лад.

Их мальчишеские драки ушли в прошлое, но Рагнар по- прежнему держался с Олафом с легким высокомерием, хотя они общались гораздо чаще, чем раньше.

Но Рагнар держался как будущий ярл и совсем не хотел, чтобы Олаф Рус забывал об этом. Угловатый, по-девичьи стройный Бриан относился к обоим одинаково ровно, и никто не смог бы уверенно сказать, что Рагнара он любит больше, чем Олафа, ведь последний никогда не подчеркивал своего физического превосходства. К Бриану он питал почти брат­ские чувства. Это был второй человек для него после Хафтура, а третьим неизменно оставался финн Айво. Хотя тралям запрещено было носить весло и оружие, Стейнар-ярл, помня о его привязанности к Олафу, решил отправить его вместе ним и Рагнаром. Размышляя о превратностях судьбы, ярл вспомнил о том, что Айво неплохо владел луком, а это могло пригодиться. И тогда он решил дать ему свободу. Теперь финн не был рабом. Радостный Айво поклялся Стейнару в верности и любви.

— Я умру раньше, чем твои сыновья, ярл! — сказал он, преклонив перед ним колени.

Дочь ярла, Ингрид, стала еще красивей, но теперь она была дальше от Олафа, чем когда-либо. Ее ждало свое бу­дущее. Стейнар искал для нее подходящего мужа, чей род был не хуже его собственного. По преданию, скандинавские конунги вели свою родословную от самого Одина, хотя все это терялось где-то в темных глубинах далекого прошлого, каждый считал, что именно его род — самый древний, близкий богам. Ни один из предков Стейнара-ярла, насколько он знал, не был конунгом, однако он полагал, что его предки ничуть не хуже остальных. Тех, кто правил в Фолде, Хедемарке и других областях Норвегии Ингрид теперь относилась к Олафу, как к своей первой девичьей любви, временами при­зрачной, временами — реальной, но безвозвратно ушедшей в прошлое. Сам Олаф принял это со спокойствием человека, не привыкшего многого требовать от жизни. Он был такой с детства, когда одиночество крови стало его уделом. Он был свой и не свой. Он был близок и далек, так как никто в селении не знал его настоящих родителей, а это всегда на­кладывает особую печать на человека. Тайна его появления теперь мало кого интересовала здесь, но она по-прежнему оставалась тайной.