Цитадель

— Отец Савари? — прищурился патриарх, — это какой?

— Вы должны его помнить, ваше святейшество, замечательный проповедник, и сейчас вся сила его проповеднического дара направлена на то, чтобы тихо препроводить нашу высокородную дурнушку за крепкую монастырскую ограду.

— Что же вас привлекает в Изабелле? Не скрою, мне импонирует ее живость и обаяние. Но нигде не бродят слухи, что она готова служить Госпиталю также ретиво, как этот ваш отец Савари.

— Вы правы, ваше святейшество. Но зато всем и давно известно, что при полном равнодушии к нам, слугам болящих, она очень не лежит сердцем к проводникам паломников. Не выяснил, почему именно, но очень уж ей не милы рыцари Храма Соломонова. И эти сведения надежны.

— Вот оно что, — сказал патриарх.

— Да. И такой человек при гуляке Гюи, может оказаться союзником.

— При дворе принцессы в Яффе недавно появился небезызвестный Рено Шатильонский, — сказал де Сантор, — клянусь стигматами св. Агриппины, появился он там не по своей воле. Это, как раз, тот случай когда за внешне случайным фактом, стоит чужая и враждебная нам воля. Довольно нам размышлять о том, что будет после смерти Бодуэна IV в Иерусалимском королевстве.

— Кто-то хочет расстроить налаживающийся брак Изабеллы и Гюи? — спросил его святейшество.

— Кто-то, — фыркнул де Сантор.

— Давно пришло это известие? — спросил у монаха великий провизор, в голосе его была озабоченность.

— На рассвете, сегодня.

— Насколько я знаю, этому вертопраху вынесен смертный приговор, — удивился патриарх.

— Смертный приговор ему вынес всего лишь король, — мрачно пошутил Д'Амьен.

— Но, насколько я понимаю, мы не пойдем ни против королевского, ни против божеского закона, если поможем привести его в исполнение, — сказал де Сантор.

— Что вы придумали?

— Среди известных забияк и лихих рубак есть несколько больших должников нашего ордена, и мы можем сообщить им, что появилась возможность рассчитаться, не прибегая к помощи денег.

— О ком именно вы говорите?

— Маркиз де Бурви, барон де Созе, шевалье де Кинью. Кого из них вы предпочли бы отправить для этого дела?

— Отправьте всех троих и скажите им, что сверх того, что будут списаны долги, им еще будет заплачено.

— Я понял вас, мессир.

— И спешите, де Сантор, мне кажется вы и сами еще не поняли всей важности этого известия.

Патриарх Гонорий, покряхтев, поднялся со своего места.

— Думаю все же, граф, что мы слишком много времени посвящаем размышлениям о шипах еще даже не посаженых роз?

Вместо великого провизора ответил де Сантор.

— Если мы не будем думать о послезавтрашнем дне, завтра мы станем бедствовать.

— И, тем не менее, в словах его святейшества есть своя правда, — сказал Д'Амьен, сглаживая оттенок невежливости промелькнувший в тоне монаха, — и в дне нынешнем есть предметы для размышления. Я говорю о нашем, Богом спасаемом, монархе. На словах он искренне хочет избавиться от засилья тамплиеров, но весьма заметно, что в душе он этого ужасно боится.

— Да, вы правы, — согласился его святейшество.

— Наши действия в ближайшее время будут таковы: завтра или послезавтра я отправлю в Рим тайную петицию, ее появление есть прямой результат нашей сегодняшней встречи. После этого мы станем готовиться к следующему шагу. Бодуэн IV обнародует указ, причем обнародует самым законным образом, в присутствии всех знатных и влиятельных людей Иерусалима, в присутствии выборных от всех портовых городов и всех приорств. В частности, в указе этом будет сказано, что отныне вся городская стража будет набираться из числа рыцарей ордена иоаннитов. К городу будут переведены отряды Раймунда и Конрада. В случае, если после обнародования указа, тамплиеры попытаются выразить неудовольствие, а нам очень бы этого хотелось, люди Раймунда и Конрада войдут в город, оцепят Храм с капитулом, и резиденцию де Торрожа. Всем градоначальникам, всем комтурам иоаннитских крепостей, будут разосланы соответствующие приказы. Надеюсь, нечто подобное вы сумеете, ваше святейшество, внушить своему клиру, и в этот день во всех церквях Святой земли зазвучат соответствующие проповеди. В один день, может быть даже в один час, с безраздельным господством храмовников, по крайней мере у нас в Палестине, будет покончено.

— И скоро ли наступит этот день? — поинтересовался его святейшество.

— Одно я знаю точно — он наступит, — отвечал великий провизор.

Во времена второго крестового похода был такой случай. Сарацины сельджуки, под командованием султана Ахмата, осаждали небольшую крепость под названием Градин. Через месяц после начала осады, ее защитники, латинские рыцари, были на грани полного истощения. Еды не было давно, вода в пересохших колодцах заканчивалась, выдавали ее по одной чашке в день, несмотря на то, что стояла изнуряющая палестинская жара. Большинство рыцарей не могли даже встать, лежали обессилевшие в тени стен в ожидании скорой и неминуемой смерти. Сарацины уже предвкушали победу, ожидая, что крепость сама, как созревшее яблоко, упадет им в руки. Они знали, что Градин представляет собой склеп, наполненный живыми скелетами.

И вот, когда истощение и отчаяние воинов христовых достигло крайней степени, к ним явился священник местной церкви, история не сохранила его имени. Оказывается, помимо пастырских наклонностей, он имел еще и наклонность к археологии, и во время осады, он потихоньку рылся в земле рядом с восточным приделом своей церкви. По старинным пергаментам он узнал, что где-то в этом месте должно быть захоронение св. Бонифация шестисотлетней давности. Священник сказал, что он, кажется, набрел на какой-то склеп и просил о подмоге. Несколько крестоносцев, способных передвигаться, пошли вместе с ним и три ночи раскапывали землю. Усилия их были вознаграждены — состоялось обретение мощей св. Бонифация. Это событие произвело невероятно сильный эффект. Люди, готовившиеся умирать, не только встали на ноги, но и смогли взять в руки оружие. Душевный порыв их был так силен, что они выбежали из стен крепости, рыдая от нестерпимого счастья, и всю многократно превосходящую силу сарацинскую обратили в паническое бегство.