Маршал Конев

32

Несмотря на трудности военного времени, на изнурительную работу с утра до ночи, Галя Нечкина была счастлива. Каждый день снабженец встречал её у проходной, и они шли к ней домой, сытно если, строили планы на будущее. Влюблённые хотели получить отдельный домик или обменять свои комнаты на хорошую квартиру. Мечтали купить мебель, чтобы создать дома красоту и уют. И у их будущего ребёнка будет свой уголок, где он с малых лет привыкнет поддерживать порядок, будет хорошо учиться...

Но однажды жених пришёл какой-то сумрачный, и, только они присели на скамейку в сквере, Галя услышала странные слова:

— Надо же, такая беда свалилась...

— Что случилось?

— Да жена завтра приезжает. Так некстати.

— О чём ты говоришь? Кто приезжает?

— Да жена моя. Прослышала где-то, что я здесь пришвартовался, и прислала телеграмму: еду, мол, с двумя ребятишками. Она у меня шустрая. На всё способна...

— Какая жена? Что за ребятишки?

— «Какая», «какая»... Говорю ж тебе — моя жена и мои дети...

— Но ты же заверял, что холост...

— Мало ли что можно говорить...

Галя сначала побледнела. Потом краска стыда залила лицо, стало нестерпимо душно.

— «Шустрая»... — повторила она почему-то именно это слово. — «Шустрая»... А я, я? Какая я? — Девушка резко встала, ударила снабженца по щеке. Потом круто повернулась и побежала прочь.

— Галя, куда же ты?! Галя!.. — вскочив, закричал ей вслед Затылкин.

Галя даже не обернулась. Он опустился на скамейку и обхватил голову руками. Ему подумалось, как трудно будет выпутаться из этой некрасивой истории: Галя может обо всём рассказать на заводе, и тогда беды не миновать...

Посидев минуту, Затылкин, обуреваемый новыми планами, поднялся.

— Что ж, — проговорил вслух, — так даже лучше. Уеду с женой, которая вернулась из эвакуации, снова в Бердичев, где она заведует отделом рабочего снабжения и живёт, пишет, хорошо. Работа и мне, надеюсь, там найдётся.

Рассуждая так, Затылкин забыл о том, какую злую шутку сыграла с ним судьба. Ещё на фронте познакомился он с разбитной дивчиной из транспортной роты. И как-то надолго уединился с нею... По этой причине в урочный час не отдал подчинённым нужного распоряжения, и на передний край в тот день не доставили пищу. Делу придали серьёзный оборот. Доложили командиру дивизии. Тот распорядился отдать снабженца под трибунал, а перед тем приказал ему лично доставить питание бойцам прямо в окопы.

Но, как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло: осколок от шального снаряда задел Затылкина в начале пути. Рана оказалась серьёзной, и его списали «по чистой». Уволенный из армии, снабженец пристроился неплохо. Да, видно, кто-то из «друзей» позавидовал ему и сообщил жене о похождениях немолодого ловеласа. Теперь надо выкручиваться из нелёгкого положения. Правда, делать это ему приходится не впервой: опыт у него по части разных комбинаций немалый.

Галя не спала всю ночь. Наутро явилась на завод разбитая, с тёмными кругами под глазами. Подружка Клава сразу заметила её необычный вид и пристала с расспросами. Девушка рассказала ей о случившемся. Подруга по-своему начала её утешать:

— Ну ничего. Хоть и немного, но пожила в достатке. Увидела свет в окошке, и хватит. Чего же другим-то на пути становиться?..

— Я и не становлюсь! — вырвалось у Гали. — Я же не знала, что он женат.

— Вот ребёнок, конечно, ни к чему. Тут ты промашку дала.

Галя, закрыв лицо руками, заплакала навзрыд.

— Господи, успокойся! — воскликнула Клава, глядя, как в рыдании содрогаются плечи подруги, и заключила: — Почему ко мне ни один не льнёт? Я бы ему душу-то помотала. Не стала бы миндальничать да переживать...

Придя домой после двух непрерывных смен, Галя почувствовала себя совершенно обессилевшей. Прилегла на кровать, но уснуть не смогла и решила пойти к реке освежиться.

От воды веяло прохладой, и ей полегчало. Она присела на камень, нагретый за день, и невольно вспомнила Николая Паршина, его письма. Выходит, она предала его. Как она посмотрит ему в глаза, когда он вернётся с фронта? Какой позор! Лучше уж не встречаться, лучше не жить...

С этой страшной мыслью Галя вошла в воду. Она знала здесь все повороты реки, глубокие места и круговерти, с которыми не справлялись даже опытные пловцы. Но, не помня себя, поплыла именно туда, где вода, пенясь, крутилась в буйном водовороте.

С первых минут река подействовала на неё освежающе, и к девушке постепенно возвращались сила и ясность мысли. Она всё упорнее боролась с усиливающимся водоворотом, стараясь решить свою судьбу в противоборстве со стихией. «Выплыву — буду жить, не выплыву — значит, не судьба», — рассуждала она. Вдруг вода с неимоверной силой подхватила Галю и понесла вниз по течению, закружила. Не имея сил управлять телом, она вдруг подумала: «Ты захотела умереть? Ты сама себе судья. Но зачем же губить другую жизнь, которая ни в чём не виновата? Зачем? Имеешь ли ты право распоряжаться этой жизнью? Нет, не имеешь такого права!..»

А река крутила и тянула тело на дно.

— Не имеешь! — крикнула она, показываясь над водой.— Не имеешь!..

Водоворот всё сильнее затягивал несчастную женщину. Она на мгновение показалась над поверхностью реки ещё раз, но уже беззвучно: в лёгкие хлынула вода...

На заводе гибель Гали посчитали несчастным случаем, погоревали и вскоре забыли о происшедшем. Только подруга её знала, что с фронта Гале идут письма от Николая Паршина. Их скопилось уже больше десятка, и как-то, собравшись с духом, Клава ответила на все разом. Но сказать правду не смогла, сообщила лишь о том, что знакомая Паршина недостойна его, что гуляет с каким-то снабженцем и потому, мол, не отвечает. И всё. Что значит «гуляет»? Кто этот снабженец — ни слова.

Николай получил письмо из рук Наташи Кругловой, которую недавно по её просьбе зачислили в артиллерийский дивизион санитаркой. Прочитав его, Николай помрачнел.

— Возвращайся, Наташа, в медсанбат, — проговорил он. — Спасибо тебе. А мне надо побыть одному.

Вечером за ужином он был особенно суров и неразговорчив. Только перед сном сказал замполиту:

— Да, Пётр, не все прошли через Колтовский коридор: тяжёлым оказалось испытание...

Замполит не понял этой таинственной фразы, но переспрашивать не стал, решив, что комбат вложил в неё какой-то свой, ему одному понятный смысл.

Так оно и оказалось в действительности.

Как незаживающая рана, снова стали бередить душу отношения с Галей. Два года она молчала. Ни письма, ни весточки. Но ведь Паршин часто переходил с фронта на фронт — письма могли затеряться. Могли. Но он писал ей и из госпиталя. Она не отвечала. Потом почему-то вернула аттестат. Полгода им пользовалась, вроде признала его право ей помогать. И вдруг неожиданно... такой шаг. Значит, нашёлся другой, тот, что поближе, ненадёжнее его, фронтовика, который в любую минуту может распрощаться с жизнью. Это ясно. Вот почему она пошла на полный разрыв. А может, кто-то из них ошибся? Она или он? Когда и в чём?

Над головой с воем пролетела мина и разорвалась где-то сзади. Пулемёт, стучавший слева, неожиданно замолк, будто захлебнулся...

Находясь на наблюдательном пункте артдивизиона, Наташа видела, как поднимались залёгшие было под пулемётным огнём бойцы в атаку. Она поставила ногу на сделанный в окопе выступ, но тут совсем рядом с воем и грохотом разорвалась вторая мина. Наташу обдало землёй, и она инстинктивно, вобрав голову в плечи, присела. Новый взрыв заставил её вздрогнуть.

— Вот черти косолапые! — ругнула она немцев.

Под миномётный огонь противника попал целый батальон, в расположении которого находился НП дивизиона. Среди солдат могли уже появиться раненые. Чего же она сидит в окопе? Надо помочь санитаркам батальона оказать помощь раненым. Пересилив себя, Наташа снова, не глядя, нащупала ногой приступочку и, переметнувшись через бруствер, пригибаясь, побежала к черневшей впереди воронке от снаряда. Свалилась в неё, поправила сползавшую набок санитарную сумку и стала выползать на край ямы, ещё хранившей тепло недавнего взрыва. Неподалёку послышался стон, и она, выбравшись из воронки, поползла на этот зовущий голос, торопясь вмешаться в начавшуюся уже борьбу между жизнью и смертью.