Море согласия

— Собака! — прорычал он. — Собака!

Ермолов вынул пистолет. Мадатов опередил командующего — не целясь, выстрелил арестованному в живот. Казаки тотчас подхватили убитого и вынесли из каземата.

— Ты... — Ермолов взглянул на второго горца, и зарядил пистолет. Второй посмотрел на генерала с насмешкой и презрением. Ермолов понял, что занимается унизительным делом — стреляет в беззащитных: так красноречива была улыбка пленника.

— Этого повесить на оглоблях, — хладнокровно сказал генерал и перевел взгляд на Франциска. Тот заскулил, задвигал руками, порываясь встать на колени, но казаки не давали ему опуститься. Ермолов взглянул на Мадатова, спросил: — Годится?

Мадатов подумал, произнес сдавленным голосом:

— Предатель смерти достоин... Ну, да ладно. Оставьте, Алексей Петрович... Надеюсь, мы с ним сговоримся...

На следующее утро Мадатов с казаками и Франциском выехали из Дербента. Немного позже командующий проводил в Баку оренбургских гостей.

РАПОРТ

Лейтенант Остолопов, приплыв в Баку, поставил свой шкоут на бридель (Бридель — мертвый якорь). Мест для стоянки у причала не было. Сойдя на берег, лейтенант сразу направился к себе в отель, отдохнул немного и сел писать рапорт.

Он мог бы изложить истинную причину своей отставки. Мог бы прямо сказать о краденой муке, о действиях лейтенанта Басаргина, но счел нужным умолчать: не позволяла совесть. Он написал: «Ввиду того, что шкоут дал течь и дальнейшее плавание на нем невозможно, настоящий доставлен мной в бакинскую гавань. Просьба, провизию экспедиции погрузить на другое судно и переправить в залив Красной косы. Что касается дальнейшей моей службы, то прошу, из-за постоянной болотной лихорадки перевести на Балтику или же вовсе дать отставку...» Ему показалось, что доводы его неотразимы. Он свернул рапорт и отправился в морской штаб...

Лейтенанта Николаева он нашел в таможне у Александровского. Господа преспокойно попивали чай и были весьма довольны собой. С прибывших купеческих судов удалось сорвать хороший куш — об этом и шел толк. Появление Остолопова напугало обоих.

— Как?!

— Откуда? — вскрикнули оба в один голос и встали с кресел.

— Да вот так, — немного нервничая, ответил лейтенант. — Надоело все: и море, и вы со своими торгами...

— Ну-ка, отвечайте конкретнее, милый! — приказал Александровский. — Изволь доложить, по какой причине возвратился из экспедиции...

— Уплыл — и все тут... Какая, к черту, причина... Не хочу пачкаться в вашей муке... Я не кухарка... Я— моряк...

— О какой муке он говорит? — сказал с недоумением полковник.

— А дьявол его знает,— усмехнулся Николаев. — Понятия не имею.

Остолопов побагровел от столь неожиданного поворота дела, вынул из кармана рапорт и положил на стол.

— Честь имею, господа... — Он козырнул, повернулся и вышел. Скрипнули штиблеты, да звякнул о дверь кортик...

Вечером, раздираемый тоской, лейтенант долго бродил по набережной. В Каспии разгуливал штормяга. Волны шумно налетали на берег, шипели и фырчали, словно дерущиеся кошки. У причала взлетали на волнах суда, скрипели палубные надстройки. Набережная была безлюдна. Но Ос-толопову как раз и не хотелось никого видеть. Кроме Люси. А ее рядом не было. Девушка не знала о его приезде... «Жизнь — полушка стертая, — мрачно повторял он про себя одну и ту же фразу. — Полушка стертая... Полушка...» Так у него раньше бывало с похмелья, когда сужались мозговые сосуды и мысли состояли из двух-трех слов или из куплета какой-нибудь песенки. Сейчас он был трезв, но чувствовал себя хуже, чем после самой тяжелой пьянки...

Он возвратился в отель, разделся в лег. Засыпая, сосредоточенно думал о Люсеньке. Ему казалось, сейчас она придет...

Люсенька пришла утром. Простучав каблучками по коридору, она, как вихрь, ворвалась в его холостяцкую комнатушку и кинулась в объятия.

— Аполлон. Милый... — шептала она и прятала голову у него на груди. — Я так ждала тебя.. Так ждала...— Люсенька тут же отстранилась от него и сжала кулачки у подбородка: — Ой, что же я! Мне же в аптеку... Подожди, Аполлошенька... — Она убежала, оставив Остолопова в недоумении и вскоре вернулась с лекарством.

— Что это?— спросил он, принимая из ее рук пузырек.

— От лихорадки... лекарство, — улыбнулась девушка.— Папа сказал, что ты заболел лихорадкой... Вернулся с того берега в сильном бреду и подал рапорт об отставке...

ОстоХопов рассмеялся, не поняв сразу суть высказанного. А когда дошло, насупился.

— Значит, за больного приняли? Молодцы, ничего не скажешь.

— Выпей лекарства, Аполлон, — жалостливо сказала Люсенька.

— Какое еще лекарство? — неожиданно вспылил он. — Пусть они сами лечатся.. А я здоров... Я им докажу... Сейчас же. — Он сорвал с вешалки фуражку и вышел из комнаты. Люсенька крикнула ему вслед, но он не оглянулся.

Остолопов прошел во двор Кирасирского полка. По желтой, усыпанной морским песком аллее, направился к штабу — широкому приземистому зданию с деревянным крыльцом.

— Бурчужинский у себя?— спросил он часового.

— Так точно-с, — отчеканил тот, пропуская моряка. Ворвавшись к начальнику гарнизона, Остолопов начал объяснять, что подал рапорт об отставке. Майор, морщась, выслушал моряка, пояснил с охотой:

— Есть две разновидности лихорадки: трясучка и внутренняя... У тебя, судя по твоим желтым белкам, внутренняя... Ломает ведьма изнутри, аж кости выворачивает и никакого средства против нее. — Он вынул из шкафа бутылку с ромом и налил по полстакана, себе и Остолопову. — Только этим ее, гадюку, вытравлять... Будь здоров. — Бурчужинский чокнулся с лейтенантом и выпил. Остолопов выругался и тоже выцедил всё до дна.

— А насчет отставки... — Майор пожал плечами. — Сюда легко угодить, а отсюда не вырвешься.

— Все равно уеду, — заявил лейтенант. — Добьюсь своего... К черту!

Вышел он от майора часа через два, пошатываясь.

В тот день Остолопов запил. Дня четыре кряду, без передыха прикладывался к рому. Заходил в русскую ресторацию и татарские духаны. Утром просыпался с головной болью и все время видел возле кровати Люсеньку. Как только он открывал глаза, девушка брала с окна пузырек и начинала отсчитывать в стакан капли. Лейтенант пил — черт с ними, с каплями...

Прошло больше месяца. Однажды утром к Остолопову пришел посыльный из штаба и сообщил, что его вызывает Бурчужинский. Моряк возрадовался — майор неплохой собеседник и добряк отменный. Тотчас Остолопов отправился в гарнизонный городок и предстал на пороге кабинета начальника.

— Входи, лейтенантт! — позвал майор. — Знакомься... Интересуются тобой приезжие господа.

— Имею несть... председатель следственной комиссии Каминский, — назвал себя высокий, сухой чиновник в форме юриста.

Два других — товарищи председателя — тоже назвали свои фамилии, но лейтенант не слышал, был удивлен — чего бы ради заинтересовались им юристы. Неужто о той, старой истории с дуэлью вспомнили?

— Садитесь, господин лейтенант, — сухо, но вежливо предложил Каминский.

Начальник гарнизона взглянул на него, сказал, надевая фуражку:

— Ежели буду нужен, господа, я к вашим услугам...

А пока... отправляюсь по своим делам...

— Пожалуйста, пожалуйста, господин майор, — так же вежливо отозвался Каминский и перевел взгляд на Остоло-пова. — Мы заняты проверкой таможни, — сообщил он. — Почему и к вам имеем несколько вопросов. Будьте любезны, господин лейтенант, выслушать.

Остолопов побледнел, чувствуя, что затевается неладное. Другой чиновник, что сидел сбоку, спросил:

— Когда и где вы приняли командование шкоутом «Святой Поликарп»?

— Здесь, в Баку... В середине июля сего года...

— Не было ли на корабле посторонних предметов, господин лейтенант? — спросил третий чиновник.

— А если были, то какие товары? — сказал опять Каминский.

Остолопов подумал, что взяли под перекрестный огонь, иуды. Хмыкнул недовольно, спросил: