Разомкнутый круг

Екатерина тяжело вздохнула, окинув взглядом свою талию. «Опять есть! – подумала она. – Я и так ужасно располнела на блинах, но игра стоит свеч…» – Забывшись, по-гусарски щелкнула пальцами.

Ромашов, пытаясь скрыть удивление, взглянул на нее. Не растерявшись, она велела лакею принести попить и благосклонно улыбнулась генералу. «Какая женщина! – восхитился тот. – Вот он, высший свет… знают себе цену и не теряются в любой обстановке. Как было бы здорово, ежели бы она приняла участие в моей девочке…» – подумал Ромашов.

– Владимир Платонович, – обратилась к нему Голицына, – мы с мужем имели счастье увидеть вас с дочерью на балу в Зимнем и непременно решили нанести визит столь заслуженному генералу, но увы, муж не успел – служба!..

– Понимаю, понимаю… – млел Ромашов.

– …Так вот и пришлось делать визит одной, – закончила она мысль.

– Господи! – поднялся с кресла генерал. – Это для меня великая честь, величайшая… – чуть не прослезился он. – Машенька, Мари, да где же ты? – чтобы скрыть смущение, зычно закричал Ромашов и покраснел от своей неловкости.

«Солдафон, он и есть солдафон, хоть ему фельдмаршала присвой!» – подумала княгиня, очаровательно улыбнувшись вошедшей простоволосой белокурой девочке в домашнем шелковом платьице.

– Позвольте представить вам мою дочь! – облегченно произнес генерал.

– Мари! Вы почему не одеты? – строго спросил он, обращаясь однако к сухой гувернантке, стоявшей позади дочери.

«Обыкновенный мужлан!– сделала вывод Голицына. – Ничего не понимающий в приличиях…» – и, подойдя к девочке, положила ей на плечо руку, та попыталась сделать книксен, засмущавшись под взглядом княгини.

«В свое время она превратится в замечательную красавицу – украшение салонов!» – подумала Екатерина и поцеловала девочку в лоб.

– Относительно дочери и ее родителя совершенно с вами согласна, мон шер! – делилась впечатлением от первой встречи Голицына.

Максим с упоением слушал ее.

– Мари действительно вам понравилась? – в волнении задергал щекой с черной родинкой.

«Господи! Какой он, в сущности, еще ребенок…» – ласково подумала княгиня.

– Да, мой Ромео! Ваша избранница очаровательна и обещает в недалеком будущем превратиться в пленительную фею… А батюшка ее и взаправду заурядный, вульгарный и бестактный тип!

Максим в замешательстве обернулся, пытаясь увидеть этого самого «Ромеу», чем привел княгиню в веселое настроение.

– Это вы – Ромео, мой дружок! – подойдя к стеллажу с книгами, она достала с полки небольшой томик в телячьем переплете и изящно раскрыла на нужной странице. – Сочинение английского драматурга господина Шекспира, – протянула книгу Рубанову. – Настоятельно рекомендую прочитать!

«И вообще я займусь вашим воспитанием…» – решила она.

– Помимо кутежей и гусарства гвардейский офицер должен свободно говорить по-французски, прекрасно танцевать и непринужденно чувствовать себя в салоне, то есть уметь сказать даме приятное, а для этого вам предстоит много прочесть! – Уверенная рука ее широким жестом охватила ряды книг. – Вы должны знать, когда и кому следует поклониться, и успеть в нужный момент подхватить оброненный платок… Ваша родная казарма этому не научит, следовательно, стану учить я! Надеюсь, вы согласны? – после небольшой паузы, нахмурившись в ожидании, произнесла она.

– Право! Я даже не смел просить об этом… – запинаясь, произнес юнкер, принимая книгу из рук княгини.

На секунду он задержал ее руку в своих и вдруг благодарно припал к ней губами. Расчувствовавшись, княгиня погладила его светлые волосы и по-матерински поцеловала их. «Как жаль, что у меня нет своих детей!» – вздохнула она.

Весенний переход под Стрельну как всегда обрадовал конногвардейцев. Как и весь полк, юнкера были оживлены и веселы.

– Опять к вдовушке? – поинтересовался у Оболенского Максим.

– Ну уж нет! – сунул тот янтарный чубук в рот и через минуту блаженно выдохнул облако дыма, в котором запросто можно было бы замаскировать взвод кирасир. – Что-нибудь попроще подберем…

Домик юнкера сняли не в Стрельне, а в близлежащей деревушке, подальше от бдительного ока Вебера и купеческой вдовы с дочерями. Но как оказалось, насчет женщин беспокоились напрасно. Зимой вдова и дочери поочередно выскочили замуж… Дочки покинули Стрельну, а их мамаша, забросив скобяную торговлю, заправляла в трактире под названием «Жареная курица».

Двое дядек поселились по соседству с молодыми конногвардейцами, а Шалфеев снял угол в Стрельне, поближе к прошлогодней молодке, на чем и погорел… В конце июля уже играли свадьбу.

Перепивший вахмистр все приставал к жениху насчет какого-то рапорта, а в самом конце гуляния грозился невесте самолично проверить… Правда, никто из гостей ничего не понял, а спекшегося вахмистра положили спать на. попоне, в саду под яблоней.

– Даже пьяненький о службе думает! – хвалили начальника кирасиры. – Вишь чего, и у невесты выправку аль амуницию проверить желат… А Шалфеев – ерой! Вон каку видну кралю царским носом унюхал! – смеялись они.

Рубанов подарил своему дядьке последние пятьдесят рублей. Оболенский и Нарышкин – по такой же сумме.

– На обзаведенье по первости хватит! – радостно наложила руку на деньги вновь испеченная Шалфеева.

– Что, брат! – ржали гвардейцы. – Самого главного командёра на шею себе посадил…

После свадьбы эстандарт-юнкера стряхнули пыль с уставов и принялись вспоминать, что они когда-то читали.

– Братцы, а я кроме названия ничего не помню! – затосковал Оболенский. – Похоже, не бывать мне корнетом…

– Полагаю, тебе сразу подпоручика дадут! – успокаивал его Рубанов.

– До вахмистра бы дослужиться! – безнадежно вздыхал князь.

Нарышкин не отвлекался на пустые разговоры и усердно грыз военную науку.

Через несколько дней юнкера сдавали один из главнейших в своей жизни экзаменов.

«Ротмистр в ужасном настроении – не сдадим!» – паниковали они.

Будто случайно за день до экзамена в Красном появился папà Оболенского и о чем-то долго совещался с бароном. Отпрыска в этот приезд он игнорировал и денег не дал ни гроша, чтобы любимый сынуля хоть на экзамен явился трезвым.

Рубанова догнало письмо от княгини – с курьером привезли из Стрельны. В письме она настоятельно просила посетить в Петербурге ее дом. «Зачем? – недоумевал Максим. – Может, собирается пораньше из деревни приехать?»

На экзамене решили присутствовать сам командир Конного полка Янкович, весь прошлый год воевавший со шведами в армии Буксгевдена, исполнявший обязанности командира Арсеньев и какой-то штабной чин.

– Все! Крышка! Тут даже моему ангелу-хранителю не совладать… – опустил руки Оболенский.

– Конечно не совладает, потому как вечно с похмелья у тебя! Прости господи мою душу грешную, – перекрестился Максим.

Оболенский неожиданно обиделся за своего ангела, а Нарышкин, напротив, развеселился, представив страждущего херувима.

Но княжеский ангел, как всегда, оказался на высоте… Вечером к юнкерам зашел Вайцман и, строго настроив их на завтрашний экзамен, подал Оболенскому листок с тремя вопросами и ответами на них.

– Чтобы к утру знали, как «Отче наш», – уходя, распорядился он, – а то опять опозоримся перед командирами.

На следующий день полковник Арсеньев до седьмого пота гонял Рубанова и Нарышкина по уставам, проверяя их знания, и выдохся вместе с ними, не задав князю ни единого вопроса.

Григорий Оболенский бодро ответил на три заданных ротмистром вопроса, заслужив благосклонную улыбку полковника, и теория на этом закончилась. В практических же вопросах – скачке, рубке, стрельбе и прочем – князь не уступал своим друзьям, а может, был и лучше их. Молодые кирасиры стали уже бравыми вояками на втором году царской службы!

Словом, 19 августа приказом по полку эстандарт-юнкерам присвоили первое офицерское звание – стали они корнетами русской гвардии! Прослезившийся папа Оболенского не пожалел денег, и по приезде в Петербург целую неделю корнеты ныряли из кабака в кабак, обмывая офицерские погоны, пришитые дядьками на их юнкерские колеты.