Пусть умрет

      - Да, вот такая вот незадача.

      - Так я это... может в другой раз?  – попробовал открутиться от встречи «нон грата» Максимов.

      - Ну что вы, Александр! Вы уж простите ради бога, что я вас так запросто, по имени?  – пресек его попытку настырный помощник бывшего депутата. – Марлен Марленович попросил меня лично стать на сегодня вашим гидом. А он постарается все же ненадолго заскочить. Да и вообще: как это – перенести! Нет-нет, и речи быть не может! Вы и так столько времени потеряли! По Москве, в пробках...

      Он с безнадежным видом повел рукой в сторону окна, за которым и существовали те ужасные пробки, которые осложняли деловую и личную жизнь москвичей, и, в частности, жизнь журналистов.

      - Вы уж не обижайтесь – сегодня придется меня потерпеть,   – с вежливым смешком добавил он.

      - Я прекрасно понимаю – дела. Никаких обид, Матвей Петрович, – в свою очередь вежливо успокоил его гость.

      - Да вы не расстраивайтесь, Александр. Я все покажу, расскажу. Я с Марленом вот уж лет сто как из одного котелка, так сказать… Когда он областью руководил, и позже, когда депутатствовал, был его помощником, правой рукой.

 Он повертел, но почему-то левой рукой перед носом Максимова.

      «Левша», – сообразил Максимов.

      - Знаю Марлена лучше, чем его собственная жена, ха-ха, – похвастался Корунд.

      Рассмеявшись, он хитро подмигнул, как бы приглашая собеседника в особый мужской клуб, в котором все мужчины заодно и знают друг о друге такие штучки, о которых женщинам, – и особенно в статусе законных жен, – знать никак не обязательно, а иногда даже и крайне вредно.

      – И коллекцию, которой вы заинтересовались, мы с ним вместе собирали. Так что, пожалуйста, не волнуйтесь...

      - А с чего вы взяли, что я волнуюсь? – поинтересовался Максимов.

      Со свойственной лишь журналистам интуицией он понял, что все идет по задуманному Проньиным и, между прочим, «гениально» предвиденному им же самим, Максимовым, сценарию: валять перед этим, невесть откуда взявшемся, гостем дурака и постараться получить как можно больше информации об истинной цели его визита, выдавая при этом как можно меньше информации о себе.

      «Итак, господа, – мысленно обратился к противной стороне Максимов, – принимаю ваш вызов и буду выстраивать действия сообразно возникающим обстоятельствам».

      - Прекрасно, прекрасно, – распинался тем временем Корунд, – так как? Давайте прямо к делу?!

      - Что ж, к делу – так к делу, – согласился гость.

      - Тогда не могли бы вы прояснить немного отчетливее – что именно все же привело вас к нам?.. Ах, да, – спохватился он, – что это мы в приемной... Прошу вас, проходите.

      Широким жестом и вежливым наклоном головы изобразив превосходную степень радушия, он указал взглядом в сторону кабинета. Кивнул секретарше, и та кинулась открывать дверь, вихляя задом.

      В кабинете Максимов осмотрелся. Другого он и не ожидал: мореный дуб соревновался с красным деревом, золото – с серебром, яшма с малахитом. На бюро у стены натуральный вернисаж – хозяин кабинета в обществе хорошо знакомых из телевизора личностей. В общем, ничего особенного – кабинет как кабинет.

      Утонули в глубоких креслах. Пахло кофе и дорогими сигарами, хотя никто поблизости не курил и кофе не готовил.

      - Скажите, Александр Филиппович, а мы с вами никогда не встречались? – криво взглянув на журналиста, поинтересовался бывший помощник бывшего депутата.

      Максимов отметил про себя, что лицо Матвея Петровича действительно отразило неподдельное напряжение в попытке вспомнить что-то, и ему почему-то показалось, что это не притворство и не дежурный вопрос. Он даже попытался сам вспомнить. Чем черт не шутит – может, и встречались когда-нибудь.

      Но ничего вспомнить так и не получилось, поэтому он ответил неуверенно – растягивая слова, явно демонстрируя, что дает себе еще немного времени подумать и вовсе не исключает такую возможность:

      - Извините, что-то не припомню... У меня память на лица не очень-то. Даром что журналист.

      - Я тоже не уверен. Но... мне показалось, что мы где-то встречались. – Корунд задумчиво посмотрел на гостя, лицо его помрачнело. – Где-то на юге. Х-мм... Извините, ассоциируетесь вы у меня с каким-то солнечным жарким местом.

      - Н-нет... Извините, не припоминаю.

 Матвей Петрович стряхнул наваждение, усмехнулся, но не над собеседником, а про себя, и пробормотал:

      - Ну да, ну да... Бывает же такое! Как это сейчас называется, модное такое слово... Вот, вспомнил, «дежавю»!  – а потом преобразился и тоном официанта спросил: – Кофе, чай?

      - От кофе, пожалуй, не откажусь.

      - А к кофе... может быть, что-нибудь покрепче? – скривил Матвей Петрович рот в панибратской ухмылке: мол, чего стесняться-то, свои люди, русские, как-никак.

 – Нет-нет, я за рулем. Только кофе и, если можно, молока, самую малость.

 Матвей Петрович заказал по селектору кофе и вопросительно уставился на Максимова.

      - Извините, теперь я весь внимание...

      - Я, разумеется, понимаю, – начал Максимов, – не все уважают нашего брата, но...

      - Ну, что вы, ей богу!  – энергично прервал его Корунд. – Недолюбливать журналистов давным-давно вышло из моды. Наоборот, уважающие себя люди и особенно фигуры значимые, – он многозначительно посмотрел в сторону бюро с фотографиями, – предпочитают дружить с вашим братом... Хе-хе…

      - Не может быть! Выходит, я всю свою жизнь заблуждался. Был, знаете ли, уверен в обратном.

      - Вот и ошибались! К примеру, в моем лице любой найдет искреннего почитателя вашей нелегкой профессии. И  я даже сказал бы: иногда небезопасной. Это ж сколько вашего брата полегло, а? Особенно в штормовые девяностые. – Он покосился в сторону собеседника и поцокал языком.

      На лице его состроилось выражение неподдельного сожаления и сочувствия павшим на поле брани собратьям гостя. Казалось еще немного, и он предложит тост за упокой души рыцарей пера и чернил. Но все же чем-то недобрым повеяло от слов этого Матвея Петровича.

      - М-да...  Ну да сейчас не те времена, – успокоил он журналиста.

      - Да-да, вы правы, мы, как гладиаторы на арене. Вам не кажется? Нас выставляют противоборствующие стороны, и мы друг с другом деремся на потеху публике, – ответил Максимов и заглянул в глаза сидящему напротив человеку.

      А глазки забегали. Задергались глазки, человек вздрогнул, сглотнул судорожно.

      «Эх-х, Марлен Марленович, –  мысленно обратился к Пронькину Максимов,  – потверже не мешало бы помощничка – «корунд» ваш не выдерживает. Самообладания у него маловато. Прокололся. Механизм потоотделения выдал с потрохами. Это, конечно, не доказательство, но уверенность, которую в меня он вселил – это тоже, должен вам сказать, на дороге не валяется...»

      А помощник, однако, тоже  – не без мыслей в голове: «Нет, неспроста он такими метафорами бросается... Пронюхал что-то, гад! Точно пронюхал! Что за намеки? Или случайное совпадение?».

      Голосом, демонстрирующим безразличие, Матвей Петрович поинтересовался:

      – Это в каком, разрешите спросить, смысле? Интересные у вас сравнения! В первый раз подобную метафору о вашей профессии слышу.

      – Ну как же. Одни за правых, другие за левых, третьи вообще не поймешь за кого. Сегодня за одних, завтра за других. Что закажут, понимаете. Так и бьемся.

      – Вот как? –  немного успокоился Матвей Петрович, а журналист продолжал:

      – Ну, метафоры метафорами, всё бывает, но в данном случае у меня сугубо мирная тема. Я… как, кстати, уже сообщил по телефону, работаю над циклом очерков о…, извините за банальность, сильных мира сего, а точнее, об их частной жизни – скрытой от посторонних глаз. А то ведь сочиняют разные небылицы!

      - И не говорите! Чего только люди не напридумывают!