Даниил Московский

   — Даниил брат твой.

   — Мне ль то не ведомо? Известно и иное: Даниил и Иван Переяславский друг к другу зачастили. Спроста ли?

Анастасия промолчала.

   — Не осуждаешь ли меня, княгиня?

   — Как могу я судить тя, великий князь, ты перед Богом за все деяния свои ответ понесёшь.

Князь насторожился, уловив в словах жены скрытый смысл. Не намекает ли она на то, как великокняжеский стол добыл? Заглянул ей в глаза, но ничего не понял.

Светлицу покинул с неясной тревогой. На Красном крыльце остановился. По княжьему двору бродили ордынцы, возле поварни несколько татар выжидали, пока дворский выдаст им хлеб и иную провизию. Вскоре, нагрузившись, они убрались за мост, где белел шатёр Четы. Князь Андрей видел, как там разгорался костёр, подумал — еду ордынцы варят. Солнце клонилось к закату, и горела заря.

По ступеням, припадая на больную ногу, поднялся тиун [70], проворчал:

   — Орда ненасытная, этак по миру пойдём, княже, эвон сколь пожирают.

Князь отмахнулся:

   — Не тебе говорить, Елистрат, не мне слушать, аль иное присоветуешь?

Тиун плечами пожал, а Андрей Александрович своё:

   — Даст Господь, покинет мурза Владимир.

   — Поскорей бы.

   — Ордынцам в еде не скупись.

   — Мерзопакостные, — буркнул тиун и спустился с крыльца.

Князю Андрею и без тиуна известно, но как иначе поступать, коли он силой ордынскою держится. Пока хан к нему благоволит, кто из удельных князей может ему супротивиться?

Неспокойно по городам и сёлам Залесской Руси. Известие о приезде баскака взбудоражило люд. Удельные князья на совете долго решали, как ханский гнев от Руси отвести, да не пришли к согласию. Князь Андрей предложил князьям собрать дань и привезти её во Владимир, но получил отказ. Князья заявили: ханский выход баскаки взяли ещё на Рождество, а вдругорядь они, князья, ордынцам не пособники.

И тогда великий князь послал собирать дань самих ордынцев, а для безопасности приставил к ним гридней...

Объехали сборщики даже южную окраину Суздальского княжества, а в субботу явились в Суздаль.

Вваливались татары в дома и избы, шарили по клетям, выгребали зерно и всё, на что глаз ложился, грузили на высокие двухколёсные арбы. Противившихся били, а дружинники великого князя на всё взирали бесстрастно.

Ударили суздальцы в набат, собрался люд у белокаменного собора:

   — Мужики, берись за топоры и ослопины!

   — Круши ордынцев!

Гридни толпу оттеснили, дали баскаку с обозом Суздаль покинуть. Но по дороге во Владимир ордынцев остановили лесные ватажники. Пока к баскаку подмога подоспела, мало кто из сборщиков дани в живых остался.

Мурза ворвался в хоромы разъярённый. Брызгая слюной, кричал:

   — Конязь Андрей, в Суздале твои холопы баскака убили и выход забрали!

Побледнел Андрей Александрович, а посол, бегая по палате, сверкал глазами:

   — Хан пришлёт воинов, и мы разорим твою землю, города урусов сровняем с землёй, и пламя пожаров будет освещать нам путь!

Выждав, пока мурза стихнет, князь Андрей вставил:

   — Ты посол великого хана, а мы — его холопы, так к чему хану зорить своих холопов, чем платить хану дань будем? А тех, кто поднял руку на баскака и сборщиков выхода, я сам накажу достойно.

   — Хе, — хмыкнул мурза, — ты хитрый конязь, но я хитрее тебя.

   — Мудрый мурза Чета, ты возвратишься в Орду с хорошими подарками для тебя и твоих жён.

   — Хе, я подумаю.

Князь Андрей взял его руку:

   — Пойдём, посол, в трапезную, изопьём общую чашу, чтоб была меж нами дружба...

В конце месяца августа из Владимира на Суздаль выступил великий князь. Суздальцы не сопротивлялись, открыли ворота. Андрей Александрович велел гридням сечь и казнить непокорных, дабы впредь не смели идти против воли великого князя.

Переяславский князь Иван племянник московскому, но годами они мало разнятся и живут между собой в дружбе. Даниил при случае с радостью наезжал в Переяславль, а Иван — частый гость в Москве. Бог не дал Ивану детей, и он привязан душой к сыновьям Даниила Юрию и Ивану. Как-то сказал переяславский князь:

   — Ты, Даниил Александрович, помни: коли помру я, княжество Переяславское за Москвой оставлю...

Кто-то из недоброжелателей Ивана передал те слова великому князю Андрею Александровичу. И затаил он зло на переяславского князя. Иногда мысль появлялась: не извести ли князя Ивана? Однако подавлял такое желание, молва и так чёрная о нём, Андрее, гуляет. А то скажут, у брата старшего, Дмитрия, великое княжение отнял, теперь сына его Переяславского княжества лишил...

«Ладно, ужо погожу», — сам себе говаривал Андрей Александрович.

...Из Суздаля великий князь направился в Ростов. Для неумеренных коней дорога заняла два перехода. Переяславль князь Андрей объехал стороной, не захотел встречаться с Иваном.

Ростов Великий открылся издалека. Стенами дубовыми прижался к озеру Неро, башнями стрельчатыми прикрылся, храмами в небо подался. А по крылам посады рвами опоясаны да валами земляными, поросшими колючим кустарником.

Копыта застучали по деревянным мостовым, местами подгнившим, давно не перемощённым. Завидев великого князя Владимирского, стража распахнула ворота, и по брусчатке Андрей Александрович въехал на княжеский двор, тихий и безлюдный. Никто здесь великого князя не ждал. С той самой поры, как распри одолели князей ростовских и брат пошёл на брата, впусте княжеские хоромы...

Прибежал старый тиун князей Ростовских, придержал стремя. Андрей Александрович грузно ступил на землю.

   — Почто, старик, не встретил?

   — Упредил бы, княже. Сейчасец потороплю стряпух.

   — Передохну с дороги, тогда и оттрапезую.

Сон был короткий и тяжёлый. Брат Дмитрий привиделся. Будто огонь лижет крепостную стену, а на ней Дмитрий стоит в алом корзно [71] и говорит:

   — Что, Андрей, смертью моей доволен? Того алкал, когда великое княжение у меня отнимал? Моим корзно любуешься? Так это кровь моя...

Пробудился князь Андрей: голова тяжёлая и на душе муторно. Попытался успокоить себя, сказав мысленно: «Не убивал я тя, Дмитрий, своей смертью ты умер. Всем то ведомо. Кто попрекнёт меня, разве что сын твой, князь Переяславский, неприязнь ко мне держит. А чего ожидать от него? »

Не успел князь Андрей опочивальню покинуть, как явился боярин Аристарх, старый товарищ его детских игр:

   — Князь Андрей, там люд собрался.

   — Чего надобно? — спросил недовольно.

   — С жалобой на баскаков.

Опоясавшись, Андрей Александрович вышел. Увидев его, народ заволновался, загалдел.

   — Тихо! — гаркнул боярин Аристарх. — Пусть один сказывает, а не сторылая толпа!

Наперёд выбрался крупный мужик в войлочном колпаке и домотканом кафтане, поклонился:

   — Великий князь, аль у нас две шкуры? Зачем дозволил баскаку брать дань повторно?

   — Кто ты? — грозно спросил князь Андрей и насупил кустистые брови.

   — Меня, великий князь, весь Ростов знает. Староста я ряда кузнечного, и кличут меня Серапионом.

   — Да будет те, Серапион, ведомо и всему люду ростовскому — дань собирали волею хана. Коли же хан укажет, то и два и три раза в год платить станете.

Толпа заволновалась, надвинулась:

   — Твои гридни с ордынцами были!

   — По неправде живёшь, князь!

Андрей Александрович шагнул назад, подал знак дружинникам, и те, обнажив мечи и выставив щиты, двинулись на толпу. Когда двор очистился, князь велел боярину Аристарху:

   — Выступаем немедля, ино и Ростов, как Суздаль, покараю.

Подошёл тиун, спросил удивлённо:

   — Так скоро, княже? Стол накрыт.

Князь Андрей ответил сердито:

   — Людом ростовским сыт по горло я, старик.

Лет полсотни тому назад могучий хан Батый, внук величайшего из величайших полководцев Чингисхана, повелел заложить в низовье Волги-реки столицу Золотой Орды город Сарай. Место удобное, рукава реки обильны рыбой, а по камышам во множестве водятся дикие кабаны и иное зверье, а в степи щедрые выпасы с табунами и стадами. По степному раздолью кочуют орды. В весеннюю пору, когда сочные зеленя в цветении клевера и горошка, в одуванчиках и ярких тюльпанах, в степи ставят ханский шатёр, а вокруг него шатры его жён и сановников. Здесь ханы вершили государственные дела, принимали послов и зависимых князей, творили суд и расправу.