Внук Бояна

Наконец-то у Ярослава проснулась жажда деятельности.

Ветер крепчал, и ночь чернела. Вот удача! С полуденного края на степь навалился туман. Юрко с радостью подумал, что удальцам всегда везет. Пора выступать!

Яришка пересела на запасного коня, своего гнедого скакуна- вела на привязи: приготовила для князя.

Осторожно выбрались из камышей. Ветер затих. Было слышно, как шумели половецкие вежи, сюда, до самой Волги, доносились пьяные выкрики, песни, грохот барабанов.

Отряд смельчаков, зайдя из степи меж табунами и огибая в темноте скопища людей, двигался тайно вдоль рядов темных землянок и кибиток.

Встречные люди спрашивали: кто такие? Чьи кони? Юрко спокойно или шутливо отвечал, что это добыча, отбили у русичей — они же теперь на своих печках сидят... А воины — посланцы хана Беглюка — едут на праздник.

На горе молельня, идолы чернеют у входа, за ними мерцает священный огонь, тени от истуканов мечутся по земле, будто там за кисейными занавесами сами шаманы раскачиваются в святой пляске в честь великого бога Кама.

Из тьмы показался белый шатер. В нем горит светильник, полог откинут... Сердце у Юрко так и затрепетало: князь в шитом кафтане сидит у светильника, склонившись над листами. Прочтет и смотрит во тьму, задумчивый и грустный. Не уйти отсюда, не сбежать... Страж ходит взад-вперед, богатырский воин с копьем и саблею. Лук и колчан со стрелами за спиной в любой момент вскинет на руку, и полетит без промаха ядовитая стрела.

У Юрко закипела кровь от ярости, хлестнул коня, в несколько скачков очутился у шатра. Силы неравные — страж пеший, п в два взмаха сабли с ним все было покончено. Но он успел крикнуть. У молельни тайная стража высыпала толпой, ударили в бронзовое било. Резкий, дрожащий звон разнесся и осекся в тумане, заглох. Ближние половцы услышали, кинулись бежать за конями...

Князь Ярослав выскочил из шатра, листы прячет за пазуху потертого кафтана.

— Скорей, княже! Садись на конь! — Подал Юрко меч в шлем.

— Юрко? Друг! Жив!..

Яришка из рук в руки передала князю повод...

Отряд было поскакал по склону, но позади уже грохотал топот коней, а сбоку мчались воины степной охраны.

— Держись плотней! — скомандовал Юрко, и они лавой кинулись на прорыв.

Зазвенели удары сабель. Юрко яростно бросился вперед, черные фигуры половцев падали перед ним, как снопы. Вдруг он заметил, что громадный половецкий богатырь устремился к князю. От его ударов валятся донские удальцы. Вот он взмахнул саблей над головой Ярослава...

И откуда тут взялась Яришка! Пришпорила коня, одним скачком очутилась возле князя и вскинула свой легкий щит. Тяжелая сабля половецкого батура рассекла щит надвое. Юрко со злостью, наотмашь полоснул врага ниже шлема. Крикнул:

— Держись за мной! — А сам еще яростнее кинулся вперед пробивать путь. И все следил за князем и Яришкой. Но вот отстали половецкие воины на своих мелких лохматых лошадях...

Дальше скакали тесной ватагой. У Яришки кружилась голова от потери крови. Рана болела, но перевязку сделать некогда. Она видела: рядом скакал князь, и это придавало ей силы. Исполнен завет богов — князь спасен.

Позади в черноте еще долго раздавались пьяные крики и гиканье погони. Но поредевший отряд смельчаков, как только вырвался на степной простор, так будто и рассеялся в туманной тьме ночи. А след и совсем дождем замыло.

...Яришка умирала на рассвете в глубокой зеленой балке. По дну долины бежал прозрачный ручей, в нем Юрко размачивал целебные травы, что привезла Яришка с собой в кожаном кошеле. Но уже ничто не могло спасти ее: кровь ушла. Глаза девушки туманились. В синем утреннем свете было видно, как она, тяжело дыша, смотрела на князя глазами, полными любви и преданности.

— Прощай, — еле слышно шептала она. — Помни: великие боги избрали тебя сыном... Верю: ты поднимешь всю Русь. И ты верь... Перун поможет тебе. Не отрекайся от него... И я помогла бы, я многое бы сделала... Но боги не любят отступников. Прощай, мое счастье, мой брат...

Она взглянула на Юрко.

— Прощай, брат названый. Не всем дана желанная доля. У тебя песни — твое счастье... А я полна вашими радостями. Прощайте, други!.. Прощай, Кузяша, добрый лада мой... Прощай, Берегиня, дева-мать... Бесплодно ухожу я...

Яришка трудно и глубоко вздохнула, голова ее бессильно упала на руку князя, и он поцеловал ее остывающий лоб. Но она еще шептала:

— Твой конь — дар Всеславы... Она помогла спасти тебя… Люби ее, как любит она тебя... А я не зря ли клялась богам?.. Горем сердце сковывала... Все ложно!

Тихо-тихо умирала она...

Саблями вырыли могилу. Молча стояли вокруг, не сводя глаз с юного храброго воина. Кто-то сказал:

— Отважный был воин... Смел дерзостно. Чей род? От кого он такой?

И Юрко шепотом ответил:

— От земли донской, буйной...

А туман все гуще накрывал степь, мелкий осенний дождичек моросил мельчайшими брызгами, он будто оплакивал погибших, обессилев от слез. Нет многих... Нет милой Яришки...

Заговор

После празднества звездопада Беглюк долго был нездоров. Он осунулся, постарел. Часто подходил к обрыву, садился на ковер и глядел на синие кущи заречных лесов. Хан вспоминал Юрко и все более чувствовал, что в сердце его, пожалуй, больше приязни к русичу, чем ненависти.

— Славный был батур, — шептал он. — Кто знает, может быть, певец потом остался бы у меня? Но упущенную стрелу не вернешь! А в народе его считают сыном бога Кама... Велики тайны божеские! Ведь сохранил его бог Кам, а для чего?

Беглюк стал безразличен к Асапу, будто тот — простой воин. Князь сразу почувствовал это. Теперь он решил добиваться давно задуманного...

Вечером, когда по становищу зажигались огни, Асап ехал верхом мимо кибиток. Люди падали перед ним на землю, старые воины приглашали подсесть к кострам, но он, не задерживаясь, двигался дальше, пока впереди не показалась расшитая кибитка, стоявшая на громадных колесах. Несколько знатных батуров сидело возле костра. Асап оглядел их все они были его друзьями. При виде князя батуры повскакали, чтобы шумно приветствовать его, но он махнул рукой — велел им сидеть.

— Я вижу, твоя кибитка, Сангор, ждет похода? — подсаживаясь к костру, сказал Асап дюжему носатому батуру с коротким чубом.

— Ждет давно, — ответил тот недовольным голосом. — Мои кони всегда наготове. И мы, батуры Смерти, полны дум о большой войне.

— И напрасно! До похода еще черный ворон побелеет. Великий хан отказался от похода.

— Как? Почему? — посыпались удивленные вопросы. — Опять всю зиму лежать в кибитках? Как медведи лапу сосать? Чувствовать, как остывает сердце и холодеет кровь?

— Таков удел дряхлого хана.

— Плохо, когда у хана стареют душа и мысли!

— Хану нельзя распускать слюни, — горячо сказал кто-то из молодых батуров. — Мы не хотим сидеть на привязи как телята! Победу и радость приносят беспокойство и большая добыча!

— Мы живем походами! — поддержали другие. — Пойдем на Русь!

— С кем пойдем?! — пожимали плечами старшие. — Только мы, батуры Смерти, думаем о больших походах. Остальные обленились, довольствуются малыми набегами, нежатся в кибитках.

— Мы заставим всех быть храбрыми! — Асап поднялся. — Вспомните неуловимого Боняка. Его ждут переяславцы, а он рубится у Золотых Ворот Киева. А еще через день он у Чернигова! Вот какой нужен вождь!

Батуры наперебой принялись расхваливать смелую мудрость Асапа, вспоминать его прославленные набеги.

Нагнувшись к Сангору, Асап шепнул:

— В полночь буду у могилы храброго Турога. Пусть батуры Смерти приедут с тобой всей ватагой.

...Ночь была лунная. Голубоватый отблеск на ковыльной степи раскинулся широким разливом — чем дальше, тем гуще — и пропадал в синем сумраке равнины. Черными хлопьями с писком проносились летучие мыши. Тренькали сверчки, будто вся степь звенела. На невольничьем просяном поле выли голодные собаки, на болоте стонала выпь.