Малеска — индейская жена белого охотника (СИ)

— Малеска, — сказал он с колотившимся сердцем. — Малеска, мы должны расстаться. Твоё племя жаждет моей смерти, воины идут по моему следу! Ты слышишь крики? — добавил он.

Из леса донеслось дикое улюлюканье, и охотник, оттеснив Малеску, схватил боевую дубинку и приготовился к нападению.

Малеска подбежала к двери и с видом испуганной лани выглянула наружу. Вернувшись к мехам, она положила спящего ребёнка на голую землю; жестами она показала мужу лечь вниз и завалила шкурами его тело; затем она взяла ребёнка на руки, улеглась на куче и накрылась медвежьей шкурой, притворившись, что спит. Она едва устроилась, когда в вигвам вошли три дикаря. Тот, что держал горящий факел, начал поиски беглеца. Пока другие рыскали среди скудной обстановки, он приблизился к дрожащей индианке, ощупал меха и сдвинул медвежью шкуру, но всё, что он нашёл, — это Малеска с заспанным милым лицом и прекрасный младенец, лежащий у неё на груди. Дикарь, как будто укрощённый красотой девушки, осторожно укрыл её шкурой, что-то сказал своим спутникам, и они вышли из хижины, больше не тревожа её обитательницу.

Малеска притворялась спящей, пока не услышала, что индейцы снова ушли в лес. Затем она поднялась и сдвинула шкуры со своего мужа, который чуть не задохнулся под ними. Когда он встал на ноги, она дала ему в руки дубинку, взяла младенца и направилась к выходу из хижины. По её действиям Данфорт понял, что она хочет бросить своё племя и бежать с ним. Он никогда не думал о том, чтобы представить её белым в качестве своей жены, и сейчас, когда обстоятельства вынуждали его или расстаться с ней навеки, или забрать её к своему народу, он почувствовал сильнейшие угрызения совести. В нём боролись любовь и гордость. Ему представилась картина бесчестия — то презрение, с которым его родители и сёстры встретят его индейскую жену и ребёнка-полукровку, и у него не хватало мужества на то, чтобы из-за подобного брака пасть на самое дно. Эти противоречивые мысли промелькнули в его голове за одно мгновение, и когда индианка остановилась у двери, тревожно вглядываясь в его лицо и призывая следовать за ней, он резко сказал:

— Малеска, я пойду один; ты с мальчиком останешься со своим народом.

От этих слов несчастная индианка поникла духом. Она съёжилась и посмотрела на него с видом такого унижения и такого упрёка, что сердце охотника дрогнуло. Медленно, как будто её душа лишилась всех сил, она, волоча ноги, подошла к мужу, рухнула на колени и подняла ребёнка вверх.

— Грудь Малески иссохнет, и ребёнка некому будет кормить, — сказала она.

Это прекрасное дитя… эта молодая мать, униженно стоящая на коленях… эти большие тёмные глаза, померкшие от волнения, и этот голос, полный нежной мольбы… сердце мужа не могло вынести всего этого. Его грудь вздулась, из его глаз потекли слёзы, и, подняв индианку с ребёнком, он снова и снова целовал их.

— Малеска, — сказал он, прижимая её к груди, — Малеска, сейчас я должен идти, но когда пройдёт семь солнц, я вернусь; а если племя ещё будет желать моей смерти, возьми ребёнка и ступай в посёлок. Я буду ждать тебя там.

Индианка склонила голову в знак покорности.

— Белый человек — хороший. Малеска придёт, — сказала она.

Ещё одно объятие, и несчастная индейская жена осталась наедине с ребёнком.

Несчастная Марта Феллоус встала рано и нетерпеливо ожидала прихода своего возлюбленного, но прошло утро, приближался полуденный час, а Джонса всё не было. В душе девицы была тяжесть, и когда её отец пришёл обедать, её глаза были красны от слёз, а её прекрасное лицо потемнело от раздражения и печали. Она страстно желала спросить отца о Джонсе, но набралась смелости только тогда, когда он уже дважды наполнил пудингом и молоком свою коричневую глиняную чашку.

— Ты сегодня видел Артура Джонса? — спросила она наконец тихим, робким голосом.

Ответ, который она получила, был достаточным наказанием за вчерашнее глупое кокетство. Джонс ушёл из посёлка — ушёл, полный злости, не объяснившись, даже не попрощавшись. Это было действительно тяжело. Сердце маленькой кокетки заболело. Отец рассказал ей о приключении Данфорта среди индейцев и о том, что тот ушёл с Артуром Джонсом в ближайший посёлок в поисках помощи. Старик мрачно добавил, что прежде чем два храбреца вернутся с подкреплением, дикари, несомненно, спалят все дома и перережут всех жителей. На самом деле, такие страхи испытывали все его соседи. Тем не менее, их опасения были преждевременны. Часть индейского племени ушла в холмы на охоту и не ведала о роковом выстреле Джонса, который вызвал среди их собратьев такую враждебность; а те, что оставались, рассеялись в бесплодной погоне за Данфортом.

На пятый день после ухода посланников белые увидели очевидные признаки скорого нападения, и сейчас их страхи были уместны. Индейцы-охотники вернулись в свой лагерь, а отряды преследователей собрались в Страке. В сумраке на опушке расчистки появился индеец, как будто высматривая, что творится у белых. Вскоре кто-то выстрелил в англичанина, который возвращался с работы, и пуля прошла через тулью его шляпы. Сейчас не было сомнений в том, что война объявлена, и мужчины посёлка сошлись на торжественный совет, чтобы решить, какие меры предпринять для защиты своих жён и детей. Вскоре они закончили приготовления и, охваченные мрачными предчувствиями, собрались вокруг одного из самых больших домов; женщины и дети были внутри, а мужчины стояли снаружи, твёрдо решившись умереть за своих любимых. Неожиданно из леса послышались звуки — поступь множества ног и хруст кустарника, как будто большой отряд прокладывал себе путь через заросли. Женщины склонили мертвенно-бледные лица, взяли детей на руки и в ужасе ожидали нападения. Мужчины стояли наизготове, сжимая своё оружие. Их лица были бледны, а глаза горели суровой храбростью, поскольку они слышали за спиной приглушённые вздохи любимых. Звуки становились всё ближе и отчётливее, среди деревьев показались тёмные фигуры, а затем на расчистку вышла колонна мужчин. Это были белые, которых вели Уильям Данфорт и Артур Джонс. Поселенцы неистово закричали, бросили оружие и побежали встречать прибывший отряд. Женщины вскочили на ноги, одни плакали, другие смеялись в истерике, и все исступлённо обнимали детей.

Никогда в посёлке не было более желанных гостей, чем отряд усталых мужчин, который в эту ночь расположился в разных домах. После того, как были выставлены часовые, каждый поселенец вернулся в своё жилище с тремя-четырьмя гостями; все были в приподнятом настроении духа, кроме одного человека — Марты Феллоус; она, бедная девушка, была печальна посреди всеобщей радости, её возлюбленный не заговорил с ней, хотя в толпе она стояла рядом и однажды чуть не коснулась его. Джонс не пошёл в дом Феллоуса, как делал раньше, но вместо этого принял приглашение англичанина переночевать в его жилище.

С англичанином жила племянница, и некоторые считали, что она красивее Марты. Униженная девица думала о Джонсе и о ярких голубых глазах англичанки, пока сердце её не запылало от той же ревности, которую она высмеивала в своём возлюбленном.

— Я должна его видеть! Я должна видеть их обоих! — вскричала она, вставая с дивана, на котором лежала и мучилась ревностью с тех пор, как разошлась толпа; незамеченная отцом, который рассказывал остановившимся у него пятерым незнакомцам о своих охотничьих подвигах, она вытерла слёзы, набросила на голову шаль, взяла чашку — как будто хотела что-нибудь одолжить у соседей — и вышла из дома.

Жилище англичанина стояло на края расчистки, в тени деревьев. Марта почти дошла до входа, когда из укрытия в кустах выскочила тёмная фигура, грубо схватила её и поволокла обратно в лес. Испуганная девушка издала ужасный визг, поскольку свирепые глаза, смотревшие на неё, были глазами дикаря. Она не смогла повторить свой крик, поскольку негодяй железной хваткой прижал её к своей голой груди и, намотав её волосы на руку, собирался швырнуть о землю. В этот миг мимо её щеки просвистела пуля. Индеец усилил хватку, пошатнулся и, не выпуская Марту, упал на землю; мгновение он корчился в предсмертных судорогах… тёплая кровь хлынула на его жертву… она чувствовала под собой последние биения свирепого сердца… затем безжизненные руки расслабились, и она, обессиленная, распростёрлась на его теле.