Солдат удачи. Исторические повести

—

Кто строил эту крепость? — восхитился синьор Гвидо. — При подъёме мы все время едем к стене правым, незащищённым боком. На­падающий беззащитен! А лощина перед воротами — настоящая ло­вушка...

Просторный дом рэб Иосипа прилегал к городской стене рядом с кенассой, караимской синагогой. Во дворе их встретил молодой, ярко-рыжий караим. Он придержал стремя, помогая гостю сойти, и уч­тиво приветствовал отньора на хорошем тосканском наречии:

—

Рэб Иосип бен

Моше

счастлив видеть благородного синьора Спинола в своём доме. Пройдите в покои. Рэб Иосип сейчас выйдет.

Гости сели на подушки в комнате, богато украшенной коврами. На восьмиугольном столике стояло персидское блюдо с фруктами.

—

Этот наглый еврей мог бы и встретить меня, — раздраженно бросил синьор Гвидо. Но тут послышались грузные шаги, и в комнату вошёл хозяин.

—

Извините меня, ради Бога! — он учтиво поклонился. — Старые ноги плохо ходят. Я не успел спуститься, встретить вас. Боярин Шеин живёт в моём доме. Попросить его принять вас?

—

Вот это удача! — обрадовался синьор Спинола. — Буду Вам крайне благодарен.

—

Вы посланы герцогом Лодовико?

—              

Нет. Я еду по поручению банка св. Георгия для заключения тор­гового договора.

—

Торговля полезна всем. В Москве нужны умелые итальянские мастера: литейщики и рудознатцы, пушкари и врачи. А проехать туда куда проще через Кафу. Литва ведь мастеров в Москву не пропускает.

Не удивляйтесь, если боярин будет обращаться с вами несколько свысока. Он посол, а московиты весьма чувствительны к этим вопро­сам.

Иосип хлопнул в ладоши. Немолодая, худощавая женщина в чёр­ном шелковом платье и расшитой золотом душегрейке внесла кофе на серебряном подносе.

«Китайский фарфор! — ахнул про себя синьор. — Этот еврей богат, как князь!»

—

Я слышал, в Италии кофе вошёл в моду. Попробуйте, это на­стоящий йеменский. Да и наши сладости хороши. Я пойду, поговорю с боярином. Если что понадобится, скажите Исаку, — сказал хозяин и кивнул на рыжего. — Ещё раз извините меня.

Пока синьор Спинола смаковал кофе с прекрасными караим­скими лакомствами, рыжий Исак подсел к Ондрею:

—              

Ты из Кафы, дьякон?

—              

Да. Еду толмачом в Москву.

Рыжий вздохнул:

—

Повезло тебе.

—

В чём повезло-то?

—

Поедешь в дальние страны, увидишь незнаемое. Хотел бы и я побывать в тех краях. Да дядя не отпускает. Нужен я ему.

—              

Это рэб Иосип — твой дядя? Чудак ты, право. Я бы жил дома со своей семьёй, никуда бы не ездил, только радовался. Что ты там поте­рял?

—              

За пять веков до нас было здесь могучее Хазарское царство. От моря Хвалынского до Дуная простирались его владения. И славянские племена платили им дань. А хазары — наши предки. Потом русский князь Святослав покорил хазар. А после потопа монгольского их и следа не осталось. Я купцов расспрашивал. Но дальше, в полуночных странах, где Пермь Великая, Югра, Мангазея, может, там сохранились осколочки Хазарского царства? Туда монголы не дошли. Вот бы разыс­кать!

—              

Кто знает? Пермь нынче за Великим князем, я слыхал. А в даль­них-то краях всякое может статься.

Пришёл хозяин, сказал, что боярин примет синьора. Синьор Гвидо достал карманное зеркало и начал поправлять усы и причёску.

«Эк прихорашивается! — подумал Ондрей. — Красавцем себя счи­тает. Гордец. Мнит, что всякого обведёт вокруг пальца. Да больно вы­сокоумен. Гордость до добра не доводит».

Ждать пришлось долго. Наконец, их провели к русскому послу.

Боярин Дмитрий Васильевич Шеин сидел в высокой бобровой шапке. В палате, правда, было прохладно. Второго сиденья в комнате не было. За его креслом стоял седой дьяк в зеленом кафтане и моло­дой, худощавый подьячий.

Синьор поклонился, взмахнул алым с золотом беретом, и спро­сил о здоровье Великого князя и государя всея Руси Ивана Василь­евича. Государев титул они с Ондреем вытвердили перед встречей наизусть. Не дай Бог хоть в букве ошибиться! Ондрей толмачил. Боя­рин встал, поклонился малым поклоном и спросил о здравии государя Миланского Лодовика.

«Этот варвар пытается унизить меня, генуэзского патриция! — подумал синьор Гвидо. — Ничего! Видали мы спесивых господ».

Спинола сделал вид, что не замечает заносчивости боярина, и был «сама любезность». Скоро боярин оттаял, стал говорить охотнее. Торговый договор с прославленным банком сулил России явные вы­годы.

—              

Венецианцы считают, что, кроме них, нам и товаров фряжских купить негде, тем более, и добрых мастеров не сыскать, — молвил он. — Придётся им хвост поджать да цены скинуть. Доложу Великому госу­дарю. А уж там, как он решит, так и будет.

Из крепости синьор возвращался довольный.

—

Этот важный боярин — крепкий орешек, — говорил он Онд- рею. — Не беда, и не таких удавалось приручить, а при случае, и вокруг пальца обвести. Толмачил ты бойко, не запинался. Разузнай у москови­тов, влиятелен ли Шеин при дворе, близок ли к государю.

Рэб Иосип предупредил, что завтра с утра состоится отпуск, про­щальная аудиенция посла Шеина ханом Менгли-Гиреем. Отпуск будет на площади перед ханским дворцом. Однако перед этим посла позовут внутрь для разговора.

—              

Я договорился, — сказал старик. — Хан замолвит о вас доброе слово Шеину.

Утром, вместе с другими купцами, синьор въехал в Кырк-ор через южные ворота. Миновали караимский город, проехали ещё одни ворота в могучей внутренней стене и оказались в Ханской ставке.

На небольшой площади перед дворцом собралось всё посоль­ство, купцы и охрана, возглавляемая Исмаил-беем.

Ждали, не сходя с сёдел. Вот из дворца вышел толмач хана и при­гласил посла. Ждать на жарком южном солнце было тяжело. Невысо­кий, широкоплечий татарин подъехал к Ондрею и спросил насмешливо:

—              

А ты, урус мулла⁵, что здесь делаешь?

—              

Я толмач, — ответил ему дьякон. — А ты кто?

—              

А я Сафи-бей, есаул Измаил-бея. Охранять вас буду. Страшно ехать через степь?

—

Ну, коли нас хранит такой богатырь, то бояться нечего.

Сафи-бей засмеялся.

—

Молодец! Правильно говоришь, — он поправил саблю в укра­шенных серебром ножнах и отъехал на свое место.

Толмач хана поманил синьора Спинолу. Вместе с ним прошёл во дворец и Ондрей. Чернобородый, чем-то озабоченный хан восседал на резном помосте, покрытом мягкими подушками, в тенистом дво­рике. Пониже, тоже на подушках, сидели пятеро смуглых стариков в роскошных халатах.

«Главы родов», — сообразил Ондрей.

Посол стоял перед ханом, за ним — дьяк и молодой подьячий.

—

Так весной, только лёд сойдёт, Великий государь отрядит ка­симовского царевича и своих воевод разорять улусы Саид-Ахмеда, — сказал посол и оглянулся на молодого подьячего. — Чего запнулся, Степка? Толмачь! А ты, хан, отпусти с весны своих молодцов на Украину.

«Молодой — толмач у Боярина», — отметил про себя Ондрей.

Хан важно кивнул.

—

Отряжу. Дорога на

Украйну

нашим молодцам ведома. И пере­дай брату моему, Ивану Васильевичу: дружба наша с Москвой неру­шима, как луна на небе. И за поминки спасибо. Рысья шуба согреет меня в степи, как поеду зимой на охоту. А ещё, боярин, едет с тобой знатный фрязин⁶ из Генуи, — хан показал на синьора Спинолу. — Сей фрязин — мой друг. Пусть Великий князь его пожалует. Ну и ладно. Доб­рый путь.

Все низко поклонились хану и пошли на площадь. Хан вышел на балкончик. Измаил-бей на тонконогом, красивом жеребце подъехал к балкону и склонился перед ханом.