Черный караван

— Вот железо… или сталь… Но если я брошу их в эту пыль, то самое большее через полгода их уже не узнаешь — заржавеют. Так же, по-моему, и человек. Его участь зависит от окружающей среды. Если эти люди не живут, а прозябают, без знаний, без профессии… Откуда взяться тут светлому уму, живой мысли? Уму тоже нужна пища!

Новенький фаэтон, запряженный парой лошадей, подкатил к нам. В фаэтоне сидели Дохов и Екатерина. Они, как видно, заметили нас издали. Дохов выпрыгнул из фаэтона, снял шляпу и поклонился:

— Господин полковник… Что это вы ходите пешком? Или что-нибудь случилось с вашей машиной?

— Нет, машина в порядке. Мы с капитаном решили немного поразмяться. Да и погода нынче недурна.

— Да, дышать можно. Мы с мадам Екатериной ездили по лавкам…

Кэт сидела, забившись в угол фаэтона. Она хмурилась и, казалось, была недовольна. У меня почему-то защемило сердце, словно в нем пробудилась ревность. Отчего, почему? Не знаю… Мне хотелось услышать ее голос. Но я сразу не нашелся даже что сказать. В этот момент Дохов взял меня под руку и, отведя в сторону, зашептал:

— Господин полковник… Как вы думаете, если я явлюсь на сегодняшний прием с мадам Екатериной, это не будет неприлично?

— Нет, нет… Напротив, даже очень хорошо.

— Тогда я прошу вас, пригласите ее сами…

Я знал, как щепетильна Екатерина по части соблюдения приличий. Поэтому быстро перевел разговор на другую тему и только после того, как Дохов уселся в фаэтон, выполнил его просьбу:

— Господин министр! Не забудьте: приезжайте ровно в семь с мадам Екатериной. Мы ждем вас обоих.

Дохов важно нагнул голову:

— Непременно будем.

Прием начался ровно в семь часов вечера. Из сотрудников миссии генерал пригласил только меня и секретаршу— мисс Элен. Дохов явился с Екатериной. Генерал еще не видел ее, но знал, что я с нею близок.

За ужином начались официальные тосты. Сперва краткую речь произнес генерал. По своему обыкновению торжественно, подчеркивая слова, он говорил о том, что большевизм — угроза всему человечеству, что Великобритания всемерно будет бороться с большевиками, что заключение дружественного договора с правительством Закаспия открывает новую страницу в истории Туркестана. Затем он поднял бокал за здоровье главы Закаспийского правительства Фунтикова, за здоровье министра иностранных дел Дохова.

Кое-что прибавляя от себя, я переводил слова генерала на русский язык.

Затем говорил Дохов. Он заливался соловьем. Высокопарно провозгласил, что Закаспийское правительство, и в частности он сам, не пожалеет сил для того, чтобы стереть большевизм с лица земли. Затем выразил признательность правительству Великобритании, генералу, мне и выпил за наше здоровье.

Опустив голову, почти не притрагиваясь к еде, Екатерина внимательно слушала оратора. Ее брови то взлетали кверху, то насупливались. Время от времени ее щеки покрывались краской, точно ее застали за каким-то неприличным занятием.

Генерал обратил на нее внимание:

— Как вы, мадам, находите наш Мешхед?

Екатерина отложила вилку и нож и пристально поглядела на генерала:

— Вы спрашиваете серьезно?

— Конечно… А разве вам это неприятно?

— Нет… Но, кажется, в Мешхеде нет ничего такого, что пришлось бы вам по душе. Поэтому и спрашиваю.

— Браво, мадам… Вы совершенно правы: чем может быть приятен Мешхед? Жарой? Пылью?

Дохов вмешался в разговор:

— Мы с мадам Екатериной завтра едем вместе в Асхабад.

— Вот как? — генерал, изображая удивление, снова взглянул на Кэт. — У вас там, мадам, живут родственники?

— Нет… Господин министр решил установить надо мной опеку. Я выхожу за него замуж.

— О-о! Очень хороню. Поздравляю! Сердечно поздравляю! По такому приятному поводу нельзя не выпить шампанского. Мисс Элен! Скажите, пусть принесут!

Тут появился официант, генерал приказал ему подать бутылку шампанского.

Я осторожно поднял голову и взглянул на Екатерину. Она тоже окинула меня долгим взглядом из-под ресниц. Глаза ее были печальны, казалось, они с упреком говорили: «Ну что, добился своего?» Честно признаюсь, я в эту минуту был похож на азартного игрока, который не знает, проиграл он или нет, но стремится продолжать игру. Выиграл я или проиграл? Сейчас я, пожалуй, выиграл. Ведь я хотел, чтобы Кэт вышла замуж за Дохова. Хоть мой совет, видимо, ей не по душе, она все же его приняла. Разве это не победа?

Дохов, должно быть, не ожидал, что его секрет раскроется так быстро: он густо покраснел, на лбу выступил обильный пот. Так растерялся, что не мог слова произнести. Наконец, покашливая, то и дело глотая слюну, он объяснил, что его семейная жизнь не удалась и что он очень несчастен.

Я начал притворно утешать его:

— Семейные неурядицы бывают не только у вас, господин министр. Я лично считаю, что человек должен постоянно искать счастья, искать до тех пор, пока не найдет его. Если нужно, можно жениться хотя бы десять раз. Что с того, если иные скажут: он нарушает нормы морали. Пусть говорят. Кто их не нарушает? И потом, никто еще не нашел границы между добродетелью и пороком, между порядочностью и бесстыдством!

Екатерина посмотрела на меня пристально и осуждающе, губы ее даже зашевелились, словно она мысленно что-то произнесла.

Дохову мои слова, должно быть, понравились. Он горячо заговорил:

— Вы правы, господин полковник. В океане жизни каждый плавает по-своему. И каждый по-своему относится к таким понятиям, как мораль, нравственность. Честно говоря, я до сих пор мирился со своей участью только из боязни, что окружающие меня осудят. Другой на моем месте давно порвал бы свои узы.

Подали шампанское. Генерал поднял запенившийся бокал и обратился к Екатерине и Дохову:

— За ваше здоровье! Сердечно поздравляю обоих… Но уговор: свадьбу без нас не справлять!

Дохов таял, как масло.

— Нет, нет! Свадьбу справим в день вашего прибытия. Сразу два праздника!

Ужин окончился. Екатерина с мисс Элен перешли в гостиную. Мужчины остались за столом. Генерал заговорил о положении в Закаспии. Он уже не раз беседовал на эту тему с Доховым, но, видимо, решил еще раз уточнить некоторые пункты. Ввиду предстоящего отъезда Дохова следовало кое-что напомнить ему.

Главным был, конечно, вопрос о борьбе с большевизмом. Генерал остановился в первую очередь на этом. Он говорил категорически, как мастер, дающий указания ученику:

— Прежде всего, господин министр, не забывайте одного: нельзя достигнуть цели, заискивая перед большевиками, играя с ними в прятки. Примирение, сотрудничество… Из этой гнилой политики только большевики извлекут пользу. У вас нет ничего общего с ними. Правда, на нашем языке существует термин «аутбридинг» [10], но он относится только к животному миру. В людских отношениях, и тем более в политике, это неприменимо. Большевики сегодня будут сотрудничать с вами, а завтра повесят всех вас на одном суку!

— Безусловно! — Дохов побагровел, точно ему уже накинули веревку на шею. — Теперь мы убедились в этом. Не может быть и речи о дальнейшем сотрудничестве хотя бы на один день. Или мы, или они!

— Очень хорошо… В таком случае не забывайте еще об одном: перейдя на другую сторону баррикады, жалеть врага — непростительная глупость. Вы понимаете, что я хочу сказать?

— Понимаю, ваше превосходительство!

— Если даже вы проявите гуманность по отношению к большевикам, они вас не пощадят. Если завтра обстоятельства вдруг изменятся, они отомстят вам за все. Поэтому нечего было колебаться в вопросе о комиссарах, надо было действовать решительно.

Речь шла о большевистских комиссарах Житникове, Теллия, Батминове и их товарищах. Закаспийское правительство запросило миссию о возможности отправки их через Персию в Индию, чтобы упрятать комиссаров подальше. Просьба эта была отклонена, и комиссары были расстреляны еще в прошлом месяце. Но генерал решил еще раз затронуть этот вопрос. Он боялся, что наши друзья проявят нерешительность в будущем. Этого нельзя было допускать. Уничтожение комиссаров, с одной стороны, оставляло закаспийских большевиков без руководителей, с другой — навсегда снимало опасность соглашения меньшевиков и эсеров с большевиками.