Эрика

Узнав о реабилитации жены и своих друзей, Александр Гедеминов развил бурную деятельность. Он получил от руководства лагеря направления на обувную фабрику для себя, Адели, графа Петра, княжны Мари и Эдуарда. Дело было за тем, чтобы сразу получить комнаты в бараке.

Комендант рабочих бараков, Нюра, дала Гедеминову ключи, чтобы он выбрал свободные комнаты. Для своей семьи он оставил две угловые, отметив, что сможет пристроить еще комнату и мастерскую. Рядом выбрал комнату Эдуарду. Две другие комнаты находились в бараке по соседству. Он отвел их для княжны Мари и графа Петра, очень надеясь, что эта немолодая пара все же решится на брак, и тогда они смогут пробить дверь из одной комнаты в другую, соединив их таким образом вместе.

Гедеминов нашел каких–то женщин, которые за деньги быстро и качественно привели комнаты в порядок, привезли необходимую мебель и постельное белье, материал для оконных занавесок. Особенно старательно работала женщина из его барака, Надя. Она Александру Гедеминову понравилась и он наметил ее в домработницы и няни сыну Альберту.

В день освобождения узников из лагеря Гедеминов нанял грузовик и поехал встречать жену и друзей. Он ждал долго. Сыну Альберту не терпелось. Он периодически спрашивал: «Папа, долго мы еще будем маму ждать?» Наконец они увидели ее в старом ватнике и казенных ботинках. Адель выбежала из ворот, бросилась к сыну и заплакала. Это были слезы радости. Гедеминов поднял жену вместе с сыном на руки и понес их к грузовику. Потом вернулся и по очереди встречал Эдуарда, графа Петра и княжну Мари. Они были одеты так же, как Адель. Всем он приготовил одежду, но ему не хотелось, чтобы его жена и друзья предстали в таком виде перед многочисленными обитателями бараков. Комендант Нюра и так трезвонила на каждом шагу, что здесь будут жить заключенные. Люди пугались и даже возмущались, принимая их за уголовников. Поэтому князь Александр велел шоферу ехать к магазину и на оставшиеся деньги купил дешевые плащи и обувь.

Подъезжали. Уже виднелись первые дома. Майское солнце ласково светило, ветер гнал по небу облака, а князь Александр любовался женой. Ей было уже 33 года, но она выглядела на 25. Он любил ее по–прежнему, и к этому с годами прибавлялась огромная нежность.

Княжна Мари должна была бы радоваться свободе. Но выражение ее лица было растерянным. Она осознала, что в свои сорок лет осталась одинокой, и задумалась: «Как–то будет относится ко мне на свободе граф Петр? Эдуард вряд ли останется работать на фабрике, скорее подастся в цирк». Она увидела, что Эдуард оживленно шепчетсяся с князем Александром. Тот, довольный, кивал головой, изредка поглядывая на Мари. На самом деле Эдуард заверял того, что он очень скоро с цирком двинет в Москву, раскопает часть краденых драгоценностей. И довольный, потирая руки говорил:

— Здесь на свободе золото зубным техникам и врачам сбудем. Но не в нашем городе, чтобы не попасться.

— Посмотрим, посмотрим, — отвечал князь Гедеминов, думая о том, как граф Петр и Мари найдут обстановку в комнатах, о которых даже и не мечтали, и заранее радовался. В шкафах их ждала и одежда, и обувь, и даже посуда и продукты на столах.

Подъехали. Их, оказалось, ждали. Жители бараков, работники фабрики молча окружили грузовик и смотрели, как сначала один бывший заключенный спрыгнул с грузовика. Потом представительный человек в плаще и шляпе снимает с грузовика женщину и ребенка, а стриженный маленький черный человек женщину, тоже небольшого росточка, как будто те не могут спрыгнуть сами, как это обычно делают работницы фабрики. Гедеминов же, вместе со всеми, сначала открыл комнату княжны и, уходя, услышал ее радостные возгласы, потом показал графу его комнату, затем комнату Эдуарда, повел графа за собой и показал тому свои комнаты, напомнил им всем, что ждет к ужину через два часа. Наконец, оставив жену с сыном вдвоем осваиваться и переодеваться, пошел с Эдуардом в магазин за вином и продуктами. Фабричные женщины смотрели вслед представительному человеку в шляпе. Он больше напоминал им какого–нибудь начальника. И не понимали, что общего между ним и стрижеными бывшими заключенными. Кто–то предложил: «Этот того охраняет, чтобы не сбежал».

Но подошла комендант Нюра и объяснила, что здесь все заключенные, а тот, про которого говорят, вообще почти тридцать лет в лагере был и что в справке, которая пришла из милиции на него в отдел кадров, написано: «Срок отбывал за бандитизм». Просто он давно из лагеря вышел, поэтому не острижен.

На некоторое время комендант Нюра сделалась героем дня. От нее ждали новых сведений. Но она только и могла пересказывать другим то, о чем говорила раньше, добавив, что жена бандита сидела за шпионаж и что она немка. А про графа Петра сказала:

— Черный человек был предателем, отсидел, теперь будет работать художником. А еще один — тот тоже немец. Он артистом цирка работал до войны, так в справке написано.

* * *

Гедеминов готовился к первому ужину с друзьями на свободе. Он знал, что Эдуарду безразлично, где он, князь, взял деньги на обстановку их комнат и одежду. Но понимал, что у княжны Мари и графа Петра к этому будет совсем другое отношение. И чтобы друзья не мучились тем, что на его деньги жизнь начинают, вечером, когда все собрались у него за столом, он начал говорить по–французски:

— Что ж, мы теперь относительно свободны. Как говорил де Вовенарг: «Не жалко, что человек лишился своих денег, своего дома, имения — все это человеку не принадлежит. А то жалко, когда человек теряет свою истинную собственность — свое человеческое достоинство». Слава Богу, до сих пор мы его сохранили. Жить надо дальше, приняв смиренно то, что уготовила нам судьба сегодня, и надеяться, что впредь она будет к нам милостива. Я всем вам давно обещал, что адаптируюсь к жизни на свободе. И вот, как только узнал о вашем освобождении, сразу взял для вас направления именно на обувную фабрику, потому что здесь есть жилье. Мне непросто было убедить коменданта поставить вам и мне в комнаты мебель, — сочинял он. — Но она есть. Дальше я получил подъемные деньги. (Гедеминов знал, что подъемные давали тем, кто был завербован. Но знал также, что «вечные узники» граф Петр и Эдуард, а также дамы не имели понятия об этом слове. В их лексиконе оно отсутствовало, и поэтому он продолжал выдумывать.) Деньги я, конечно, получил под расписку и должен отчитаться за них. Часть из них я потратил вам на одежду и продукты, а другую часть я раздам вам, акт я уже составил. Денег немного, но поработав 15 дней, мы все получим аванс, а еще через 15 дней здесь, на фабрике, получка. Княжна, вам уготована метла. В Москве и Петербурге большинство женщин дворянского сословия с 30‑х годов метут улицы. Это я знал давно. Что делать? Они лишились всего, а пенсию к старости заработать надо. Так что, княжна, работа у вас пыльная, но не сложная. Правда, зарабатывать вы будете в 3 раза меньше меня.

Княжна Мари, довольная, ответила:

— Спасибо, князь Александр. Знаете, я найду дополнительный заработок. В лагере меня научили вязать вологодские кружева. Я завтра же куплю ниток. И в городке, наверное, портные есть. Я найду себя. Им буду сбывать кружева.

Гедеминов подождал, пока княжна выговорится, и рассказал графу о его месте на фабрике и поздравил его:

— Вы снова художник. Будете рисовать портреты вождей революции, передовиков производства и писать лозунги к советским праздникам.

— Дорогая, — он повернулся к своей жене, — хочу тебя огорчить, лечить ты не сможешь. Ты поражена в правах и обязана отработать принудительно один год. Потом получишь паспорт, и мы оформим свой брак официально. У тебя тоже несложная работа. Денег, дорогая моя княгиня, конечно, столько же получишь за свой труд, сколько и княжна, ну, может, чуть больше. Дальше, Эдуард…

— Князь Александр, я у вас на службе, — перебил его Эдуард. — Вы меня еще не увольняли. А пока я вам не нужен, пойду в цирк работать. За меня переживать не надо. Носом чую — в город едет цирк. Май месяц! Теперь я не пропаду.