Дафна

В голове стучало все сильнее, но тщетно мечтал Симингтон о маленьком глотке виски, чтобы приглушить боль: Беатрис зорко следила за ним, когда была дома, но даже когда уходила, он не мог пополнить запасы спиртного из-за отсутствия денег.

И тут Симингтон вспомнил: он на мели и должен продать Дафне хоть что-нибудь, если не все. Эта мысль по крайней мере немного взбодрила его: что бы там она ни писала в «Таймс литерари саплмент» по поводу того, что располагает его библиотекой, ему-то лучше знать, так это или нет. Она владела лишь частицей, малой долей его богатства, сосредоточенно изучала жалкие крохи, а бриллианты оставались у него. Так кто тогда «литературное излишество»?

— Во всяком случае не я, — пробормотал Симингтон, закрывая глаза, потому что комната кружилась перед его взором, — нет, не я…

Глава 24

Хэмпстед, июнь

В то утро Рейчел приехала очень рано, как мы и договаривались. Я уже ждала ее в холле, готовая сбежать по ступенькам вниз, к входной двери, надеясь, что соседи еще будут спать. Похоже, Рейчел угадала мои мысли, потому что, когда я юркнула в машину, усевшись рядом с водителем, она сказала:

— Не беспокойтесь: никто не станет свидетелем нашего тайного предрассветного бегства.

И хотя она при этом рассмеялась, я невольно густо покраснела, мысленно проклиная свою глупую стеснительность и неисправимое простодушие, неумение быстро придумать остроумный ответ.

На Рейчел было алое шелковое запахивающееся платье, открывавшее ее гладкие белые ноги, и кожаные сандалии с ремешками и на высоких каблуках, дававшие возможность хорошо разглядеть красивый педикюр. Все это могло показаться совершенно неподходящим для поездки в Йоркшир, но она выглядела удивительно раскованно. Сидя рядом с ней в своих блеклых джинсах, темно-синей футболке и легких парусиновых туфлях на резиновой подошве, я ощущала себя плохо одетой школьницей, от которой не ожидаешь услышать ничего интересного, и думала, что, взяв меня с собой в поездку, она, наверно, уже жалеет об этом. Но, должно быть, Рейчел прониклась ко мне жалостью, пока очень быстро везла меня прочь от Лондона во взятом напрокат автомобиле, а солнце на небе всходило все выше.

Во всяком случае, она больше не шутила и не вспоминала о Поле, а попросила меня рассказать все, что я знаю о мистере Симингтоне. Так я и сделала, довольная тем, что могу размотать засевший у меня в голове запутанный клубок этой истории.

— Одно из самых странных обстоятельств, связанных с мистером Симингтоном, — сказала она, когда мы уже приближались к Хоуорту, — заключается в том, что все бумаги, имеющие к нему отношение, хранятся в досье дома-музея Бронте, закрытом для исследователей. Я несколько раз делала попытку ознакомиться с ними, но неизменно получала отказ. Тем более удивительно, что одной вам удалось натолкнуться на его переписку с Обществом Бронте, предъявившим ему правовые претензии. Если вы не возражаете, я хотела бы увидеть эти письма.

Она искоса взглянула на меня. На секунду, только на одно короткое мгновение наши глаза встретились, но я тут же отвернулась, словно меня застигли врасплох.

— Но они остались в Лондоне. Я не захватила их с собой.

— Нестрашно, — сказала она беспечно. — Тогда мне придется вернуться к плану «А»: силой ворваться в библиотеку пасторского дома, чтобы получить бумаги Симингтона!

Рейчел расхохоталась, и я засмеялась вслед за ней, радуясь, что напряженность, возникшая было между нами, исчезла.

И только когда я услышала, как Рейчел читает лекцию (она состоялась не в пасторском доме, а рядом — в местной баптистской церкви), я поняла, что она, возможно, и не шутила. Не исключено, правда, что я слишком увлеклась предположениями, касающимися подтекста ее выступления: Рейчел не говорила прямо о своем интересе к мистеру Симингтону, упомянув его только вскользь. Зато она рассказала о пропавшей тетради стихов Эмили Бронте, известной как «хонресфельдская рукопись»: последним ее владельцем, объяснила Рейчел, был Альфред Лоу, член парламента от консервативной партии, который жил в Ланкашире, в особняке под названием Хонресфельд.

— На двадцати девяти страницах тетради Эмили — тридцать одно стихотворение. Среди этих стихотворений — пятнадцать из двадцати одного, которые были опубликованы при ее жизни, — поведала Рейчел заинтересованной аудитории. — Одно из стихотворений, «Вопросы к самой себе», особенно вдохновило меня в моем собственном поэтическом творчестве. — Секунду или две она молчала, расправляя платье на коленях. — Факсимильное воспроизведение этого стихотворения и всей хонресфельдской рукописи было включено бывшим хранителем музея Бронте в доме приходского священника, неким мистером Дж. А. Симингтоном, в составленное им собрание стихов сестер Бронте, вышедшее в тысяча девятьсот тридцать четвертом году в издательстве «Шекспир-хед». После этой даты нет никаких упоминаний о судьбе тетради Эмили Бронте. Думаю, я здесь не единственная, кто страстно желает выяснить, что случилось с самой, по моему мнению, ценной из утраченных рукописей Бронте…

Я чувствовала, что ее слова обращены ко мне, но глаза мои были опущены долу, хотя внутри все клокотало от возбуждения. Часть моего существа рвалась на лондонский поезд, чтобы как можно скорее сесть за свой письменный стол и проверить, не упоминается ли хонресфельдская рукопись в письмах стряпчих, нанятых Обществом Бронте, к мистеру Симингтону. Я знала, конечно: это крайне маловероятно, если учесть, что тетрадь Эмили не принадлежала к собранию музея Бронте, а входила в коллекцию сэра Альфреда Лоу. Однако не исключено, что архив Симингтона в Лидсе содержал некий важный, не замеченный мною во время последнего визита ключ к этой тайне: ведь я просматривала бумаги очень быстро, поскольку искала лишь то, что имело отношение к Брэнуэллу и Дафне Дюморье. К тому же мне пришло в голову, что Рейчел может что-то разузнать, если каким-то образом получит доступ к документам, касающимся Симингтона и хранящимся в музее Бронте. А уж если она собирается это сделать, я тоже должна быть в курсе событий.

После лекции Рейчел окружила стайка поклонников. Они просили автографов на ее сборниках, а я топталась в стороне, наблюдая, как она вновь и вновь пишет яркими синими чернилами свое имя, пока наконец не надписала последнюю книгу.

— Ну как? — спросила Рейчел, подняв изящно очерченную бровь. — Не хотите ли провести небольшое исследование в библиотеке пасторского дома? Библиотекарь выйдет на некоторое время, но я обещала, что мы не станем ничего трогать в его отсутствие…

Я не могла поверить, что нам действительно позволят находиться в библиотеке без всякого надзора (наверняка это абсолютно против правил), но Рейчел как-то сумела договориться, что неудивительно: она обладает искусством обольщать исподволь, буквально околдовывать вас, к тому же она красива, и люди хотят нравиться ей, словно ее одобрение способно возвысить их в собственных глазах.

— Я здесь совсем ненадолго, — сказала Рейчел библиотекарю, когда он открывал нам дверь, — и я всегда строго придерживаюсь кодекса чести ученого, как и моя ассистентка.

— С каких это пор я стала вашей ассистенткой? — спросила я Рейчел, когда библиотекарь ушел, не забыв нас запереть, оправдываясь тем, что должен быть уверен: никто больше не проникнет в библиотеку.

— Хотите остаться здесь или нет? — спросила она.

Я лишь кивнула в ответ, что могло создать впечатление, будто мы с ней на короткой ноге, но хотя такого тогда не было, мы все же ощущали себя товарищами, и это оказалось самой радостной неожиданностью.

Непонятно, откуда Рейчел знала, с чего начать поиски, — наверно, осторожно все осмотрела во время предыдущих посещений библиотеки, когда редактировала новое академическое издание стихотворений Эмили Бронте, — но она сразу же устремилась к большому шкафу с картотекой в дальнем углу комнаты.

— Полагаю, в нашем распоряжении есть полчаса до возвращения библиотекаря, — сказала Рейчел, вытаскивая разбухшую папку с бумагой писчего формата из нижнего ящика. — Давайте разделим это пополам и начнем читать.