Благородство поражения. Трагический герой в японской истории

Возможно, за этим выбором стояли причины и религиозного характера. Организаторы-«ронины» могли думать — и вполне справедливо — что набожные крестьяне Симабара и Амакуса скорее поднимутся на борьбу за дело, провозглашенное чистым, невинным юношей, которого можно будет представить, как Небесное Дитя (Тэндо) или Сыном Божьим, чем пойдут за загрубевшими экс-самураями. Общие планы восстания разрабатывались, вероятно, по крайней мере за шесть месяцев до выступления, и на протяжении этого времени предводители-«ронины» сделали все возможное, чтобы создать Амакуса Сиро репутацию мессианской фигуры, посланной Богом, дабы принести свободу страждущим людям. [376] К декабрю почва была подготовлена, и его уже можно было выдвинуть, как естественного вождя, под божественным водительством которого крестьяне Сибамара и Амакуса — а позже всего Кюсю и даже всей Японии — стряхнут с себя оковы. В какой мере этот молодой японский мессия был способен принимать повседневные военные решения и отдавать приказы — никогда не станет известно. Вполне вероятно, что практическое направление восстания находилось в основном в руках старших руководителей-«ронинов», типа Дзимбэя и Асидзука. По преданию же, именно Амакуса Сиро всегда являлся руководителем и героем Симабара, тогда как прочие командиры в большинстве своем остались неизвестными.

Вскоре после того, как разразилось восстание, бдительный юноша четырнадцати лет из деревни представил местным властям информацию, которая повлекла за собой арест матери и сестер Амакуса Сиро, а также семьи его старшей сестры. Властям нетерпелось узнать все об Амакуса Сиро и выяснить — является ли он в действительности центральной фигурой скоординированного плана восстания. Пленники были соответствующим образом подвергнуты допросу. Они показали, что Амакуса Сиро практически безвыездно проживал в свое родной деревне Эбэ, что в последнее время он страдал серьезными приступами чесотки (факт из повседневной жизни, в достоверность которого вполне можно поверить) и что, хотя он и бывал на островах, — он, вопреки тому, на чем настаивали следователи, не проповедовал христианское Евангелие ни в Амакуса, ни в Нагасаки. Хотя они вероятно были подвергнуты жестоким пыткам, Кодзаэмон и другие упорно старались вывести Амакуса Сиро и его отца из-под удара. [377]

После того, как расследование было закончено, заложников принудили написать письма, в которых они умоляли отца и сына оставить лагерь повстанцев в Амакуса и вернуться к семьям. Неизвестно, получили ли Амакуса Сиро и Дзимбэй эти письма вообще, однако, если и да, то они ясно понимали, что это — ловушка (вполне можно себе представить, какое обхождение они получили бы, попадись в руки палачей повелителя Тэрадзава), так что ответа не последовало. После этого до властей дошел слух, что отец и сын объявились в Нагасаки, и в христианских кварталах города был проведен тщательный, но бесполезный розыск. Одновременно заложники, на которых, несомненно, оказывалось сильное давление, посылали письмо за письмом, умоляя Амакуса Сиро и его отца вернуться домой и отречься от христианства, спасая, таким образом, бесчисленное количество невиновных крестьян от будущих мук. Ни на одно из этих посланий ни разу не был получен ответ. К тому времени восстание шло уже полным ходом, и оба были без сомнений заняты по горло в штабе инсургентов.

Когда известие о восстании распространилось по полуострову и близлежащим островам, более или менее спонтанно произошли выступления в различных городах и деревнях. Обычно они происходили в форме нападений на помещения местных феодальных властей (рёсю), захвата оружия и боеприпасов для сопротивления правительственным войскам. По сообщениям, из 45000 человек общего населения в Симабара к восстанию присоединилось 23000, а на островах Амакуса пропорция была еще выше (14 тысяч из 21-й); были области, практически все население которых участвовало в выступлениях. В первых столкновениях с правительственными силами Амакуса Сиро и его сподвижники практически всегда имели успех. Под их руководством, с ростом уверенности в себе вооруженные крестьяне могли уже противостоять регулярному войску самураев, уже строились планы захвата замка Симабара и других укреплений в области, что позволило бы получить надежную военную базу. Вскоре южная часть полуострова и все острова Амакуса оказались под контролем восставших.

Одной из причин этих первых успехов была неповоротливость феодальных властей. При наличии у Бакуфу огромного воинского контингента и возможности использовать войска из западных уделов, более быстрая реакция могла бы, безусловно, остановить распространявшееся восстание. Однако, силы закона и порядка упустили драгоценное время. Известия достигли Эдо к Рождеству. Хоть какие-то эффективные контрмеры были приняты в Симабара более чем через месяц, а к тому времени восстание уже набрало силу.

Огромное расстояние (для путешествий в те времена) между Эдо и западной оконечностью Кюсю лишь отчасти объясняет эту задержку. Препятствием был указ самого Бакуфу, запрещавший уделам участие в любых военных мероприятиях без соответствующих инструкций из Эдо. За два года до событий правительство сёгуната, боясь сговора в стане «внешних даймё», включило его в Указания Воинскому Сословию (Букэ Сёхатто). Именно из-за этой неудачной меры силам соседних уделов было невозможно действовать сообща, иначе войска Хосокава и Набэсима подавили бы восстание в зародыше. В случаях крайней необходимости каждый надел должен был оборонять себя сам до тех пор, пока Сёгун не отдавал на этот счет распоряжения. В полном соответствии с этим, в декабре 1637 года феодальные армии близлежавших провинций бездействовали, отказываясь воевать с восставшими вплоть до принятия решения в Эдо. Как заметил Хосокава в письме к знакомому даймё, жившему на востоке, «даже если бы на завтра ожидалось падение замка [Симабара], нам пришлось бы стоять на месте и просто наблюдать до тех пор, пока мы не получили бы инструкций от Бакуфу. [378]»

Далее, не только правительственный сёгунат, но даже и местные даймё на Кюсю сперва были склонны приуменьшить серьезность восстания, рассматривая инсургентов как кучку крестьян, которые в ужасе разбегутся при первом же появлении самурайской армии. С этой точки зрения, отношение японских правителей весьма напоминало позицию римских властей накануне восстания под предводительством Спартака. [379] Очевидно, они не осознавали, что многие из вожаков восставших сами были профессиональными военными; они, также, не ожидали, что религиозная вера пробудит в забитых крестьянах храбрость и фанатизм и что возглавивший их «мальчик с божественной силой» вызовет в них такой энтузиазм. Когда главного советника сёгуна спросили, не слишком ли опасно откладывать решительные действия в то время, как количество инсургентов растет день ото дня, он ответил, что чем больше людей присоединится к восстанию, тем лучше, поскольку всем им предстоит быть убитыми. [380] Повелитель Мацукура как раз был в Эдо, когда туда пришло известие, что на его территории вспыхнуло восстание; хотя в этом следовало винить именно его, он переполнился праведным негодованием и заявил, что лично возглавит карательную экспедицию против взбунтовавшихся.

Объединить силы различных даймё с Кюсю и подавить восстание назначили Итакура Сигэмаса. Выбор этого престарелого генерала, чье здоровье не было крепким, а дух — неподобал для подобной работы, было еще одним доказательством того, что на данном этапе правительство недооценивало трудностей задачи. Он выехал из Эдо с отрядом кавалерии и пехоты в середине января и безо всякой спешки через целых три недели в одно время с Повелителем Мацукура. прибыл в Симабара.