Крепостной шпион

Прошло ещё несколько часов. Вечерело, но за окном на улице всё ещё было светло. Проклиная себя за глупость, Бурса уж хотел открыть дверь и, прекратив нелепую засаду, спуститься вниз и всё-таки пообедать, когда отчётливо скрипнула цепь лифтового механизма.

Удуев вопросительно глянул на хозяина кабинета. Бурса кивнул и приблизился к двери, рука его осторожно повернула ключ.

Удуев взялся за рукоять своей сабли, после чего расстегнул пояс. Ротмистр положил пояс вместе с оружием поперёк рабочего стола Бурсы.

   — Слишком тесно, — одними губами объяснил он. — С ней не развернёшься.

Лифт, с грохотом спускающийся вниз, вверх шёл очень тихо. Затаив дыхание, Константин Эммануилович улавливал каждый оборот металлической шестерни. Потом, судя по звуку, кресло подтянулась и со щелчком остановилось. Ладонь Бурсы легла на ручку двери.

В кабинете раздались лёгкие шаги, будто простучали по полу деревянные подошвы. Что-то скрипнуло.

   — Картину снял. — прошептал Бурса. — Пошли.

Рывком он растворил дверь и кинулся в библиотеку. Удуев последовал за ним.

Как ни готовил себя Константин Эммануилович к тому, что увидит, наткнувшись глазами на это существо он опешил от ужаса и отвращения. Он замер в дверях. С разгону, Удуев налетел на Бурсу сзади.

Карлик был ростом, от силы, с пятилетнего ребёнка. Кривые ноги, кривые, будто раздутые в плечах, руки и огромная совершенно лысая голова. Губы лилипута растягивались на всё лицо. Рот карлика был широко разрезан.

Но, если компрачикосы делали разрез для излишнего комизма карлика, то отцы-иезуиты применили тот же древний приём с иной целью. Это было сделано исключительно для устрашения.

Карлик замер на месте. Чёрные страшные глаза не мигая смотрели на Бурсу.

Адский шум, устроенный Удуевым и Бурсой в библиотеке, прошёл будто мимо секретаря и стал частью кошмарного горячечного сна. Когда уже поздно вечером Сергей Филиппович всё же нашёл в себе силы выбраться из постели, и, одевшись спустился вниз в гостиную он был удивлён, во-первых, отсутствием гостей, а во-вторых, волнением слуг.

   — Братец, что случилось? — обратился он к одному из лакеев.

   — Барин и жандарм в библиотеке кого-то карла поймали, — сказал слуга. — Карлик тот Константину Эммануиловичу руку прокусил, а жандарма пытался кинжалом заколоть. Но обошлось, слава тебе Господи, — лакей перекрестился, — ранил только слегка. Шуму было шуму.

   — А где же теперь тот карлик?

   — Да связали его и в подвал под замок. Я проходил мимо, слышу он там как змея шипит. Не ругается, не стонет, а именно что-то шипит и зубами клацает, — лакей снова перекрестился. — Ужас как напугал, нечисть настоящая.

   — Слышали? — раздался позади секретаря голос Анны Владиславовны. — Вы всё слышали, Серёжа?

Секретарь обернулся. Голова его сильно кружилась, и он с трудом удерживался на ногах.

   — Совершенно невероятные события.

   — Да конечно, — ухватившись рукой за стену, Сергей Филиппович смотрел на юную хозяйку. — Карлик…

Пол ушёл из-под ног секретаря. Но падая и теряя сознание, он почему-то очень хорошо запомнил лицо девушки. Вопреки всеобщему волнению и испугу она выглядела необычайно счастливой.

Увы, кроме лишившегося чувств секретаря, никто в доме не обратил внимание на лихорадочное состояние Анны Владиславовны. Все были возбуждены происшествием с карликом.

Братьев Игнатовых хоронили тихо. Могилу вырыли вблизи могилы несчастных супругов Марьи и Ивана Турсовых.

Опоздав к отпеванию, Удуев приехал на кладбище, когда гробы на верёвках, один за другим, уже опускали в землю. Удуев встал молча. Было жарко, пахло полынью и этот запах, смешанный с запахом погоста, пьянил ротмистра.

Михаил Валентинович не спал уже две ночи, и глаза его слипались. Группа людей, стоявшая подле могилы, расплывалась перед ним будто в тумане.

Засыпали яму долго. Сухая земля с шорохом ложилась на крышки гробов и казалось, что шороху этому не будет конца.

Удуев повернулся и хотел уже уйти, когда его окликнул негромко знакомый голос:

   — Ваше благородие, Михаил Валентинович, — он потёр глаза, но не сразу смог опознать подошедшую женщину. Только спустя минуту сообразил:

   — Аглая?

Девушка кивнула и поправила чёрную косынку, прикрывая лицо.

   — Я знаю кто их убил, — неожиданно сообщила она. — Если Вам это интересно, я могу доложить.

   — Доложите, — усмехнулся ротмистр, — коли знаете.

Аглая подошла так близко, что её красивое лицо можно было разглядеть сквозь тонкую чёрную вуаль. У девушки были голубые глаза и очень яркие губы.

   — Их убил Иван Бурса, — сказали яркие губы. — Не сам, не своей рукой. Он приказал кому-то убить и их убили. Они хотели отомстить за смерть своей сестры и были для Бурсы опасны.

   — Я знаю, — устало кивнул Удуев, — знаю. Но всё равно, спасибо. — Он опять потёр глаза. — И, кстати, убийцу мы поймали.

   — Того, кто убил, конечно, но не того, кто приказал, — в голосе Аглаи прозвучало жестокая нотка. — Так ведь, Михаил Валентинович?

   — Так, — согласился Удуев, — но не извольте беспокоиться, до этого негодяя Бурсы мы тоже доберёмся, я обещаю.

Глава 3

Трипольский не любил вина. Часто он просто выливал свой бокал. Бывало, тайно в цветочную кадку, а бывало, будто в шутку, прямо на пол или выплёскивал на стену. После шампанского у Андрея Андреевича ужасно болела голова, а, если он выпивал больше бутылки, то имел несчастную особенность буянить, а потом ничего не помнить.

После появления графа Виктора, безумно ревнуя, молодой дворянин кинулся в разгул и почти не посещал дома на Конюшенной. Накануне с гренадерами гуляли до утра, и как попал домой Трипольский совсем не запомнил.

Очнулся Андрей Андреевич от ужасной головной боли. Обнаружил себя лежащим на спине. Открыл глаза, напрягся, пытаясь припомнить прошедший вечер, и вдруг припомнил совсем другое.

Вечер будто смыло из памяти, но зато всплыл тот давнишний разговор с Виктором, происшедший в «Черном петухе» в Париже два года назад. Припомнился с точностью до слова.

   — Господи, — сказал Андрей Андреевич, присаживаясь на постели и хватаясь за голову. — Господи! Как же я мог подобное позабыть?! Но коли всё это так, коль я не путаюсь опять, то чести Анны Владиславовны Покровской угрожает серьёзное испытание!

Он подёргал за шнур звонка, и заспанный денщик помог Трипольскому одеться.

   — Но куда уж вы в такую рань, барин, ночь ещё на дворе? — простонал он вслед Андрею Андреевичу, с трудом переставляющему ноги, но уже выходящему из дома. — Погодите хоть час, покуда рассветёт. Да Вас и не пустит никто в дом, барин. Аглая Ивановна сердиться будут. Опять поругаетесь.

«А ведь верно, — сообразил Трипольский, возвращаясь в дом, и сразу же устремляясь в комнату своей прелестной рабыни. — Что, если я перепутал, если мне весь ужас только приснился? Так ведь и осрамиться можно. А коль я ошибся? Но коль я ошибся, Аглая поправит, она была тогда в «Черном петухе» и слышала весь наш безумный разговор. Она была там, она всё помнит».

   — Аглая! — закричал он, ударом кулака распахивая дверь. — Аглая!

Девушка мгновенно проснулась и села на постели. Подтянула одеяло к груди, потом правой рукой поправила ночной чепец.

   — Опять Вы, Андрей Андреевич, жжёнки накушались, — сказала она, глядя без отрыва, прямо в глаза своего буйного хозяина и молочного брата. — Опять будете в чувствах объясняться и настаивать на любовной близости?

Трипольский, ошарашенный этим взглядом, замер в дверях.

   — Ну что ж, — продолжала ровным немного насмешливым голосом Аглая, — если Вы будете настаивать, то берите меня — вы барин, я крепостная девчонка Ваша, но только потом не рассчитывайте на прощение, я Вам его не дам.

Трипольский потряс головой. Встав в дверях, сильно дёрнул себя за волосы и сказал: