Амелия

Следствием этого происшествия явилось знакомство хозяйки дома со своими жильцами, поскольку до сих пор они едва ли обменялись друг с другом хотя бы словом. Однако большое участие, которое добрая женщина выказала в этот день к Амелии, не могло остаться незамеченным как для мужа, так и для жены и не вызвать у них благодарности. Поэтому Амелия, как только она почувствовала, что уже в состоянии подняться по лестнице, попросила миссис Эллисон (таково было имя хозяйки) оказать им честь прийти к ним на ужин. Та с готовностью согласилась, и они не без приятности вместе провели этот вечер, к концу которого обе женщины прониклись друг к другу необычайной симпатией.

Хотя красота одной женщины обычно не вызывает к себе особого расположения у другой, а чаще вызывает чувство зависти, но все же в тех случаях, когда не примешивается это чувство, красивая женщина может нередко нравиться даже некоторым представительницам ее собственного пола, в особенности если ее красота сочетается с приветливостью, которая как раз была в высшей степени присуща Амелии. Она была действительно обворожительнейшая женщина, и я не берусь судить, уменьшал ли ее привлекательность небольшой шрам на носу или, напротив того, усиливал.

Миссис Эллисон была поэтому в равной мере очарована как внешностью своей прекрасной жилицы, так и всеми другими располагающими к себе качествами. Она настолько пленилась красотой Амелии, что, будучи не в силах сдержать восторга, воскликнула:

– Поверьте моему слову, капитан Бут, вы самый счастливый человек на свете! Ваша жена до того хороша собой, что смотреть на нее – одно удовольствие!

Сия добрейшая особа сама не обладала ни одним из этих притягательных для глаз качеств. При низком росте она была чрезмерно толста, ее черты не отличались особенной правильностью, а цвет лица (если, конечно, она и могла им когда-нибудь похвастаться) изрядно пострадал от времени.

Однако ее сердечность и обходительность пришлись Амелии чрезвычайно по душе. Более того, стоит ли нам умалчивать о том, что в глубине души Амелия испытывала удовольствие от похвал гостьи ее внешности, ведь те из моих читателей, которым она особенно мила, не огорчатся, обнаружив, что как-никак, а все-таки она была женщина.

Глава 8, повествующая о самых различных материях

Минуло две недели с тех пор, как Бут в последний раз виделся с полковником, – и отсутствие от него каких-либо известий вызывало теперь у Бута немалое удивление, поскольку расстались они добрыми друзьями и Джеймс с большой сердечностью предложил взять на себя необходимые хлопоты о его памятной записке, на которую Бут возлагал все свои надежды.

Беспокойство Бута еще более усилилось, когда он убедился, что его приятель попросту не желает его видеть: когда он нанес полковнику визит в девять утра, ему сказали, что тот еще не вставал, а когда он, час спустя, вновь наведался, слуга стал утверждать, будто его хозяин уже ушел, что было заведомой ложью, так как в течение всего этого часа Бут прогуливался взад и вперед неподалеку от дома полковника и входные двери находились в поле его зрения, а посему, если бы тот вышел из дома, Бут непременно бы его увидел.

Однако любезный полковник недолго продержал своего друга в состоянии мучительной неизвестности, ибо на следующее утро Бут получил свою памятную записку вместе с сопроводительным письмом. В письме Джеймс уведомлял Бута о своей беседе с высокопоставленным лицом, о котором вел речь прежде, но у того на руках столько разного рода обязательств, что никаких новых обещаний он в настоящее время давать не может.

Сухой и сдержанный тон письма, как и все поведение Джеймса, разительно непохожее на прежнее, были настолько непостижимы, что ввергли бедного Бута в полное замешательство; для разрешения данной загадки ему понадобилось еще так много времени, что любопытство читателя, по-видимому, обязывает нас не оставлять его так долго в неведении. Итак, истинная причина холодности полковника заключалась вот в чем: его безмерная щедрость в сочетании с безудержным мотовством мисс Мэтьюз и следственно ее крайней нуждой в деньгах в конечном счете превозмогли жестокосердие этой дамы, тем более, что, по счастью, у полковника на сей раз соперника не было. Но помимо всего прочего успеху полковника немало содействовало также ее желание отомстить Буту, который своим поведением вызвал у нее неописуемую ярость; вот почему, когда мисс Мэтьюз снизошла до своего нового поклонника и, став с ним накоротке, обнаружила, что капитан Джеймс, о котором она так много слыхала от Бута, и этот полковник – одно и то же лицо, она пустила в ход всевозможные уловки, на которые была такая мастерица, чтобы вконец расстроить дружбу между ними. Ради этой цели она не постеснялась исподволь внушить полковнику, будто его приятель никогда не отзывался о нем хорошо, и все свое прежнее бессердечие объяснила наветами Бута.

Если бы полковник в должной мере полагался на свой разум и основательно задумался над правдоподобностью услышанного, едва ли он оказался бы настолько легковерен, чтобы принять за чистую монету обвинения, мало совместимые со всем известным ему о Буте: с чего бы это его другу идти против всех законов чести – и притом без всякого видимого повода? Но печальная истина заключалась в том, что полковник был совершенно опьянен своей любовью и его дама сердца могла при желании убедить его в чем угодно; кроме того, ему хотелось ей верить, а посему он с готовностью ухватился за повод для ненависти к человеку, которого он против собственной воли ненавидел без всякого повода или, по крайней мере, такого повода, который у него хватило бы духу откровенно назвать даже самому себе. Вот почему, отринув все дружеские чувства, отныне он был более склонен совсем сжить Бута со света, нежели хоть чем-нибудь поддержать его.

Бут показал письмо Джеймса жене, которая по обыкновению своему сделала все, что в ее силах, дабы утешить его в одном из величайших бедствий, которые, как мне думается, могут выпасть на долю человека, – враждебности друга; но, к счастью для Бута, он обладал в то же время и величайшим благом – участливостью преданной и любимой жены. Но хотя этот благословенный дар и вознаграждает за многие жизненные невзгоды, он все же способен еще более усугубить муки бедственного положения от сознания, что жене суждено разделять его тяготы.

В тот же день Амелию вторично навестила миссис Эллисон, сообщившая, что ей принесли в подарок билет на ораторию и что билет этот на две персоны в галерею, а посему она просит Амелию оказать любезность и составить ей компанию.

Амелия от души поблагодарила миссис Эллисон, однако же отказалась принять ее приглашение, и тогда в разговор вмешался Бут, который принялся горячо ее переубеждать.

– Дорогая моя, если бы вы знали, какую радость доставляет мне каждое полученное вами удовольствие, вы, я уверен, не ответили бы отказом миссис Эллисон, которая оказывает вам такую любезность; ведь вы любите музыку и еще ни разу не слушали ораторию, а посему и представить себе не можете, какого удовольствия себя лишаете.

– Любимый мой, я знаю, как вы добры ко мне, – ответила Амелия, – но я даже не допускаю мысли о том, чтобы оставить детей на попечении этой несмышленой девчонки.

Миссис Эллисон тотчас устранила это препятствие, сказав, что за детьми присмотрит ее собственная служанка, женщина немолодая и рассудительная; но, несмотря на все доводы, Амелия продолжала стоять на своем, после чего хозяйка дома, понимавшая, что чрезмерная настойчивость с ее стороны противоречила бы правилам хорошего тона, вынуждена была откланяться.

Как только она вышла, Амелия, ласково взглянув на мужа, сказала:

– Любимый мой, неужели вы думаете, что музыка будет мне сейчас в радость? И неужели вы в самом деле считаете, будто я в состоянии испытывать какие-то чувства, заслуживающие быть названными удовольствием, когда при этом не будет ни вас, ни детей, чтобы разделить их со мной?

В этот момент к ним явился с визитом офицер, узнавший от Аткинсона адрес Бута, с которым он прежде служил в одном полку. Он сказал, что несколько их старых друзей уговорились встретиться в следующую среду в таверне, и стал его упрашивать составить им компанию. Бут, который и в самом деле был, что называется, душа-человек и любил время от времени опрокинуть в кругу приятелей стаканчик-другой, на этот раз все же ответил отказом. Тогда его приятель возразил, что никаких резонов он не примет, и поскольку он становился все более настойчивым, к его уговорам присоединилась в конце концов и Амелия, на что Бут ответил следующим образом: