Сын чекиста

Закончить рассказ Рывчук не успел — раздалась команда. Новое пополнение выстраивается под развернутым Красным знаменем бригады. На столе — лист бумаги с текстом партизанской клятвы. Под ней каждому из вступающих в отряд предстоит поставить свою подпись. Вялых, вытянувшись по стойке «смирно», впился глазами в знамя. Вслед за комиссаром новички хором повторяют слова клятвы:

— «Я, гражданин Союза Советских Социалистических Республик, вступая в ряды партизанского отряда, клянусь быть верным Советскому правительству и Коммунистической партии...»

Взволнованно-торжественно звучат приглушенные голоса. И кажется, не только партизаны, притихший лес, но и вся страна, весь народ слушают.

— Клянусь, что буду бить беспощадно фашистов и их агентов, не щадя ни крови, ни жизни своей.

В ушах еще звучат слова партизанской клятвы, а Рывчук и Вялых уже отправились на выполнение боевого задания. Им приказано разведать подступы к казармам батальона карателей, установить места, где стоят посты, время смены часовых.

Городские подпольщики предупредили Грома, что каратели стягивают силы, готовят нападение на партизанскую бригаду.

С высокого холма древний город кажется нанесенным на полотно кистью талантливого художника. Неповторимо прекрасный, измученный, истерзанный оккупантами город! Среди зеленых развесистых кленов и лип, нависая друг над другом, спускаются в ложбину двускатные черепичные крыши, сверкают на солнце позолотой крестов купона церквей.

Ночь разведчики провели на кладбище. Под ночлег они облюбовали усыпальницу древнего шляхетского рода. Она величаво возвышалась на гребне холма. Ее круглый купол увенчан крестом. На мраморной доске, прикрепленной под крышей, высечено: «Уповаем на бога». Причудливые портики, стены облицованы розовыми и зелеными плитками кафеля, в ажурных переплетениях окон вставлены веселые разноцветные стекла. Все это резко отличает усыпальницу от других скорбных склепов кладбища. С двух сторон холма к усыпальнице ведут широкие гранитные ступени. С боков лестниц, от самой вершины до подножия холма, теснятся, прижимаясь друг к другу, как бедные родственники в приемной ясновельможного пана, могилы горожан.

Рывчук и Вялых подробно изучили местность вокруг усыпальницы, прочли надписи надгробных плит, осмотрели каменные фигуры святых, застывших у изголовья усопших. В этом месте кладбища, видно, хоронили только именитых горожан. К вершине холма карабкались памятники, установленные на могилах чиновников, духовных лиц, офицеров, купцов. Могилы городской бедноты с унылыми деревянными крестами терялись среди кустов жасмина и сирени в оврагах, жались к заборам.

Укрывшись за одним из памятников, разведчики стали наблюдать за контрольно-пропускным пунктом у ворот казарм карателей, расположенных на окраине города, вблизи кладбища. После двенадцати ночи на наблюдательном пункте остался Вялых, а Рывчук отправился в усыпальницу поспать.

Воздух в склепе, кажется, напоен смрадом. Рывчук оставляет дверь открытой и ложится на ложе из ветвей. Усеянное звездами небо, рог месяца, зацепившийся за крыло ангела. Бронзовый ангел парит над могилой Изы Салиновичувны, скончавшейся в возрасте сорока пяти лет в году, когда родился Владимир. Скульптор вдохнул в ангела жизнь: наделил его трепетными крыльями, одухотворенным лицом. Кажется, небожитель, устав в дальнем полете, лишь на секунду прикоснулся краями невесомой одежды к черному мрамору пьедестала.

Тих полуночный час. Но тишина эта обманчива. Под покровом ночи где-то сейчас ползут к железнодорожной насыпи партизаны, а в вагонах мчащегося поезда гитлеровские офицеры видят последний в своей жизни сон. Где-то на стартовых дорожках рулят самолеты, готовясь к вылету на ночную бомбежку. К кому-то врываются жандармы. Кого-то ведут на расстрел. А где-то, очень далеко, в ярко освещенных ресторанах танцуют пары. Даже не верится, что люди сейчас могут танцевать, нюхать цветы, ложиться в постель на чистую простыню, под мягкое одеяло.

Рывчук слышит шаги, голоса — мужской и женский. Он выходит из склепа, тихо спускается по ступеням. Под сенью крыльев ангела устроились жандарм со своей дамой.

— Не трогайте меня, будьте снисходительны... — просит женщина.

— А зачем на кладбище со мной шла?

Рывчук прыгнул, всем телом навалился на жандарма, выхватил из его кобуры пистолет.

— Руки вверх! Ни с места!

Привлеченный шумом, появился Вялых.

— Я ни при чем, — хныкает женщина. — Отпустите меня.

Едва наступили сумерки, отряд партизан во главе с командиром бригады Громом выехал на задание. Гром приказал всем отправляющимся на задание партизанам надеть форму немецких солдат. Рядом с Громом в кабине трофейного грузовика сидит жандарм. Перепуганный каратель сообщил, что их командир, некто Воскобойников, послал его в соседний гарнизон, чтобы привести подкрепление. До отправления поезда оставалось несколько часов, и он попросил у своей дамы свидания, которое так печально для него кончилось. Жандарм, спасая свою шкуру, сообщил пароль, который был установлен в отряде карателей на наступающую ночь.

Уже совсем стемнело, когда машина с партизанами поравнялась со старым кладбищем. Шофер, громко сигналя, остановил грузовик у контрольно-пропускного пункта.

— Пароль? — спросил часовой.

Подбадриваемый дулом парабеллума, жандарм бодро сказал «эч».

— А, Казимир! — узнал часовой. — Быстро ты обернулся!

— На машине ехали...

— Сейчас вызову разводящего...

С машины спрыгнули партизаны. Схватили часового, зажали ему рот. Дорога в казармы была свободной.

— Теперь показывай, где почивает начальство! — приказал жандарму Гром.

— Здесь, — кивнул тот на добротный дом, крытый железной крышей.

И вдруг началась перестрелка. Очевидно, партизаны не сумели бесшумно захватить карателей в бараках. Испуганный жандарм прижался к стене.

— Теперь всем нам капут! — сказал он.

— Вызови командира! — приказал ему Гром. — Скажи, что твои дружки перепились. Начали стрельбу.

— Сейчас! Сейчас! — Жандарм забарабанил кулаком в дверь.

— Что такое? Кто там?

— Сержант Казимир! Спасайтесь, господин...

Партизанская пуля оборвала жизнь предателя-жандарма.

— За мной! — приказал Гром Вялых и Рывчуку.

Под их дружным напором распахнулась дверь. Вспыхнули карманные фонари, осветили смятую постель. Из полуоткрытой двери шкафа высунулось дуло пистолета. Вялых рванулся вперед, заслонив собой Рывчука, и со стоном рухнул на ковер.

Расколотые партизанскими пулями дверцы шкафа раскрылись, на пол вывалился грузный человек в нижнем белье. Рывчук зажег карманный фонарь, склонился над командиром карателей. Он не узнал в человеке с посеревшим лицом, по-звериному оскалившему зубы, через которые сочилась на подбородок кровь, Михаилу Перепелицу. Человека, который предал и расстреливал его отца, а потом продал Родину.

Операцию Вялых делали при свете керосиновой лампы. Причудливые тени партизанского хирурга и медицинских сестер, как диковинные великаны, двигались по стене, по потолку палатки. Свет лампы выхватывает из темноты развороченные мышцы груди, пальцы хирурга в желтых резиновых перчатках. Руки хирурга проникают все глубже в тело летчика. Вот они наткнулись на кусок вырванной из гимнастерки ткани, вынули осколок кости, на ощупь следуют по отверстию, пробитому пулей. Где же пуля? Где? Канал ведет к позвоночнику.

— Пульс учащается, — сказала сестра и протянула хирургу шприц.

— Делаем переливание крови, — приказал хирург.

— Возьмите у меня. У нас одна группа...

Кровь, взятая у Владимира Рывчука, ненадолго вдохнула жизнь в слабеющий организм. До утра Вялых лежал в забытьи. И все это время от него не отходил Рывчук. Утром, когда лучи солнца заглянули в палатку, Вялых открыл глаза и спросил друга: