Южане куртуазнее северян (СИ)

Отерев слезы и улыбаясь ярко и беспомощно — вот за такие улыбки гордых дам рыцари и умирали — она отослала его прочь. И он послушно пошел, чтобы дать ей отдохнуть в полутьме, и уже в галерее понял, что идет совершенно не в ту сторону. И еще одну вещь он понял, обретя наконец какую-то лестницу и спустившись по ней в нижнюю галерею с рядом длинных окон, опоясывающую башню — что сейчас, кажется, ночь. Или, по крайней мере, поздний вечер. За окнами совсем стемнело (а ведь недавно был день… Неужели мы столько проговорили? И почему в комнате не стало темно? Ведь мы не зажигали свечей…)

Слуга с горящей свечой запалял факел в кольце, вделанном в стену, а навстречу Кретьену ломанулся кто-то черный, от кого тот не успел шарахнуться подальше, и облапил его всего, громадина проклятая, а ну, оставь меня немедля, добрый сир, племянник короля Артура! Вовсе не мог предупредить, иначе вам было бы хуже… Надеюсь, никого из-за меня не постигли бедствия? Ален, старый мерзавец! Как же я рад тебе, если б ты знал!.. А нас, представляешь, объявили-таки еретиками, подписали какую-то дрянь, скормить бы им эту бумагу целиком… — Аймерик на миг отпустил его из своих стальных объятий — только для того, чтобы хлопнуть себя ладонями по бокам, презрительно расхохотавшись, и снова ухватить друга за плечи. — А плевать мы хотели! У людей глаза есть, им самим видно, кто тут прав… Но вот Понс, антихрист проклятущий! Ну я просто не могу! — таким многословным и столь сильно возбужденным Кретьен не видел своего сдержанного Гавейна еще никогда. — Ну ладно, пошли они все… Лучше ты давай рассказывай, старичина! Кстати, что ты здесь вообще делаешь? И как там… все наши?..

Об этих нескольких днях болезненной радости Кретьен вспоминал, уходя туда — с головой, даже когда все шло еще очень и очень хорошо. Небольшой эскорт подъезжал к мосту через полноводную Йенну, и Мари спрашивала, надвигая сложной конструкции синюю шляпу так, чтобы свет не падал на лицо:

— Ты не помнишь, когда я Гаса Брюле просила приехать?.. А то я тут подумала — мы же запаздываем, вот Оргелуз обрадуется, если тот заявится в Труа прежде нас!..

— Ты так думаешь? — Мари озабоченно свела бровки, светлый конь ее мотнул головой, словно опровергая сомнения хозяйки. — А если он, то есть Гас, скажет, что лично я его пригласила? Нет уж, Оргелуз куртуазности попрать не может, это ты решил его гадко оболгать…

Рыцарь Тьерри радостно окликнул госпожу — егеря, ехавшие чуть впереди, принесли весть, что показался встречный отряд. Значит, мальчик-гонец успел предупредить… То граф Анри ехал встречать своих любимых. И они были тому очень рады.

А Аймерика Кретьен, как выяснилось, все-таки наполовину потерял. Спасибо хоть, не целиком!.. Аймерик теперь принадлежал своей церкви более, чем кому бы то ни было на целом свете… Главное — что остался собой. Но так было всегда — люди сходятся и расходятся, и каждый следует своим зовам, чтобы встретиться в самом конце… В Логрии какой-нибудь, неважно, где. У нас всегда все будет хорошо, никто из нас не останется один. Правда же, Господи?..

Глава 5. Ланселот

…У графа Анри Шампанского на душе было очень нехорошо.

Собственно говоря, он был отравлен. Отравлен злыми речами.

С утра (а утро выдалось серенькое, облачное, довольно теплое для начала октября) Анри занимался тем, что тренировал оруженосцев на замковом дворе. Такая работа, в общем-то, предназначалась для кого-нибудь из рыцарей, но Анри любил заниматься с юношами сам, заодно и поразмяться выпадала возможность. Анри действительно любил своих вассалов, к оруженосцам относился радостно и покровительственно — и немудрено, что они платили ему горячей преданностью. На этот раз золотоволосый граф отрабатывал копейный бой вместе с пятью благородными юношами, поправляя их ошибки и то и дело сам поднимаясь в седло, чтобы личным примером пояснить, что к чему. На дворе ристалищ установили по случаю тренировок специальную штуковину, такой снаряд — шест с перекладиной, на одном конце которой висел изрядно порубленный красный щит. В этот щит надлежало, как следует разогнавшись, ударить копьем — в самую его середину, и на галопе, иначе тебя догонял в спину увесистый мешок с песком, могущий и выбить из седла… Такой тренировкою развлекался граф уже который час в ожидании обеда, и пятеро запыхавшихся юнцов изо всех сил старались показать своему сеньору, на что они способны. Иногда сквозь пелену облаков проглядывало на минуту-другую бледное лицо солнца, хмуро осматривало серый, мощеный плитами двор, хитроумное снаряжение с красной лепешкой щита и коней, переступающих с ноги на ногу. Анри поднимал свое широкое, открытое лицо к светилу, обтирая перчаткой пот со лба. Ветер с востока, как бы не надуло дождя.

…Рыцарь Ален де Мо явился на замковый двор как раз в краткие минуты отдыха, явился, чтобы просить сеньора о милости. Постоял в сторонке, прочистил горло, чтобы привлечь к себе внимание, и когда граф обернулся к нему, поднимая широкую черную бровь, шагнул вперед.

— Ален, вы ко мне?

— Да, монсеньор…Если позволите…

— Аймон, возьми коня! — Анри легко спешился, подошел к вассалу, стягивая по пути перчатки с широкими раструбами. — Что у вас, Ален? Говорите поскорее… А вы, ребята, продолжайте, не останавливайтесь! Антуан, сейчас, кажется, твоя очередь! Шпорь коня — и пошел!..

Де Мо, нервно приглаживая темные короткие волосы, изложил суть своей просьбы. Со времени смерти старшего брата он сильно изменился; если детство и первую юность Ален провел в тени Жерара, то теперь все его свойства обрели новую жизнь. Он воистину походил на своего отца в молодости, только рядом не было никого, помнящего те годы, чтобы об этом рассказать. Вот покойный граф Тибо узнал бы и повадку, и голос, и манеру втягивать яркие губы — словно бы некий семейный демон рода де Мо, потеряв всех остальных жертв, теперь полностью завладел младшим сыном. Те же горькие болезни раненой чести, которыми страдал отец. Та же нарочитая уязвимость, слабость и вместе с тем агрессивность характера, которая съедала весь сердечный пыл старшего брата. Все то же самое, только без пыла, без резких вспышек дурного или веселого настроения: Ален, в отличие от обоих Жераров, считался человеком довольно-таки холодным.