Старший брат царя. Книга 1

Юрша выпил квас, вытер губы и с достоинством ответил:

— Кафтан на мне из государевой подклети. И дворянство и поместье пожаловано мне государем, и сотник я теперь, а не десятник. И велено величать меня с отчеством. Вот так, боярин! Государь жалует верных слуг своих!

— Жалует надолго ли? Сказано: кто быстро взлетает, тяжело падает. А я тебя единым духом свалить могу. Поеду к царице и скажу, что вы там надумали, с каким поручением ты прислан! Она строгая в таких делах! В Разбойный приказ тебя пожалует, и покатится твоя головушка с курчавыми волосами...

Юрша еще в дороге раздумывал, зачем царю потребовался Прокофий, да еще с семьей. Разные мысли приходили в голову, но гнал он их от себя прочь. И вот боярин бесстыдно намекнул, да еще грозиться вздумал! Рассердился Юрша всерьез:

— Заговариваешься ты, боярин Прокофий! Государевых мыслей я не знаю и знать мне не положено! Что касаемо моей головы, то верно, твоей лжи поверить могут. Только твоя голова мою тут же догонит. Она и так некрепко держится, судя по всему.

Сказал и увидел, как преобразился боярин: откинулся к стене, открытым ртом глотнул воздух по-рыбьему и взмолился:

— Прости меня, старика, Юрий Васильевич! Сдуру это я сболтнул. У меня и в мыслях того не было... Все будет, как сказал государь. А ты Лебедя бери, бери, чего уж там. Ежели нужно, еще лошадей дам...

Юрша даже растерялся от такой перемены:

— Вот что, боярин. Я ничего не слыхал, а что слыхал — забыл... В понедельник с утра, стрельцов пришлю, к вечеру сам приеду, ты ж поторапливайся. А лошадей мне не надо, своих хватает. Лебедь пусть в твоей конюшне останется, я и государю об этом сказывал.

— Вот и ладно, вот и ладно, — лебезил боярин. — А я потороплюсь... У меня заморское вино есть, давай выпьем по чарочке с примирением.

— За вино благодарствую, но пить не стану. Да и не ссорился я с тобой. Теперь мне нужно передать грамоту барыне Марии от боярича Афанасия. Сюда позовешь или на ее половину идти?

— Иди, иди. Вот и скажешь ей сам, что нужно во Владимир ехать.

— Опять неладно говоришь, боярин! Ты знаменье видел, вот и собираешься ехать. Это ваше семейное дело, я ничего не знаю о твоей поездке! Это уж я от тебя узнал, что ты едешь во Владимир, и проводить вас решил. А сей день в Тонинское приехал только по просьбе боярича Афанасия Прокофьевича: тебе поклон передал, а жене его письмо привез. Так что ты это запомни...

Барыня Мария приняла гонца без доброго привета, сесть не пригласила, грамоту взяла не сама, девке приказала — одни нарушения старины! Юрша отдал грамоту и продолжал стоять перед барыней, которая сломала печать и углубилась в чтение. В это время вошла Таисия. Юрша сразу подметил, что она раскраснелась и тяжело дышала: видать, была далеко, узнала о гонце и очень спешила. Он отвесил ей низкий поклон, она радостно произнесла:

— Здравствуй, Юрий Васильевич! С прибытием тебя в наши края!

Барыня оторвалась от чтения, взглянула на Таисию, повела бровью и вскинула карие глаза на Юршу:

— Ты тут? Чего тебе еще?

Юрша оторвал взгляд от Таисии:

— Боярич Афанасий Прокофьевич шлет тебе и своей сестре Таисии Прокофьевне низкий поклон и желает здравствовать. И на словах приказал передать, что сам он по государеву делу отбывает на Дикое Поле. Как вернется, вас повидать приедет.

— Все? Ступай!

Когда Юрша выходил, то с грустью заметил, что Таисии в покоях уже не было. Но в переходе его остановила комнатная девка и шепнула:

— В стражницкую иди, там ждут тебя! — и скрылась.

Еле справляясь с запрыгавшим от волнения сердцем, вошел он в комнату стражи и замер у порога. Посреди ее стояла Таисия, теребила косу. Потом слегла наклонила голову и насмешливо спросила:

— Видать, силы не хватает подойти?

Он неуклюже приблизился к ней и остановился, руки и голову опустив. Боярышня заглянула своими искрящимися голубыми глазами в его потупленные очи и рассмеялась:

— А я-то считала тебя смелым, ловким. Ан нет, увалень передо мной! — Положила руки ему на плечи. — Добрый молодец, когда теперь я увижу тебя? Долго ли ждать весточки?

Юрша поднял голову, взглянул в близкие-близкие глаза ее, прочел в них, что не забыла она его, что перед ним не боярышня гордая, а девушка голубоглазая, и не оттолкнет его, и не ударит, если он поцелует ее, прижмет к груди своей... Он так и сделал....

Отрезвили ее слова:

— Ну и силища у тебя медвежья! Задушил! — Отстранилась, венец поправила, волосы пригладила. — Так когда же увижу тебя?

— В понедельник тут буду, — ответил хрипло и голос свой не узнал, будто зимним морозным ветром продуло.

— Вечером или в обед? Встречу тебя.

— Что ты, боярышня! Тут лес кругом!

Рассмеялась Таисия, коса ходуном заходила:

— Я ж родилась тут, в этом лесу каждый куст знаю. Так когда встречать-то?

— Не знаю сейчас, когда государыня отпустит. В понедельник утром боярину стрельцов пришлю. С ними будет десятник Аким, отец мой названый. Он тебе все скажет. Ему довериться можешь.

Скрипнула дверь, на пороге появилась барыня Мария, лицо ее в сторону повело от злости.

— Вот вы где! Не ожидала от тебя, Таиска! Выдь отсель, стрелец, пока дворню не крикнула!

Таисия, ни слова не говоря, прошла мимо ее, гордо подняв голову. Юрша, слегка поклонившись, тоже хотел пройти мимо. Барыня остановила его:

— Слушай, стрелец! Последнее слово мое: увижу еще раз во дворце, псов выпущу, псарям прикажу шкуру спустить! Боярину-свекору все расскажу.

— Прощения прошу! Не стрелец я, а сотник стрелецкий. Во дворце я много раз буду, выполняю наказ государя нашего Иоанна Васильевича! Я гонец его, и ежели кто меня пальцем тронет, головы лишиться может. Хоть и сам боярин! Желаю здравствовать!

Когда уже верхом проезжал мимо дворца, увидел в окне верхней светелки Таисию. Она помахала ему платочком.

В Кирилло-Белозерском монастыре, где когда-то Юрша готовился стать монахом, послушников учили произносить проповеди. Наставник давал текст или притчу из Священного Писания и заставлял пересказать своими словами, добавляя примеры из жития святых. Многие не справлялись с заданием: им назначали другие испытания, полегче. Юрша же преуспевал. Его наставник старец Пантелеймон поучал: прежде всего определи стрежень проповеди, припомни к нему назидание святых отцов церкви нашей. Это русло ручья твоей речи, оно быть должно прямым и гладким. А если извивы, то плавные, без крутых поворотов. Слова же твои — воды ручья того, приникающие друг к другу, наполненные мыслями от разума великих мира сего. И должны слова те негромко журчать, услаждая слух и наполняя душу благоговением. Ищи тропу верную, найдешь, и говорить тебе станет легче, и люди будут рады слушать тебя.

По дороге в Москву из Тонинского вспомнил Юрша те наставления старца. Он готовился к рассказу царице, как к проповеди: и русло наметил, и слова подобрал... Только нет-нет да свернут мысли в сторону... Встанет перед ним Таисия, ее сияющие глаза ослепят голубым огнем... И тут же змеей подколодной зашипит барыня... Отгоняет он наваждение молитвой, как учили в монастыре, а то хлестнет коня да версту добрую промчится с ветерком.

Еще вспомнил сотник: в народе говорили, что государыня после отъезда супруга своего, Иоанна Васильевича, заперлась, затворилась, никого не принимает, только Богу молится о здравии государя и о ниспослании ему великой победы. Значит, гордись, Юрша, большая честь выпала — принимает тебя государыня, слушать собирается!.. А может, не запиралась совсем?! Государь поручил ей благие дела совершать, а, запершись, какие блага сделаешь?! Народ и сочинить может...

Ко дворцу подъехал как раз вовремя, только-только царица приказала звать его. На этот раз провели в другие покои, в три окна, около каждого — столики для рукоделия, пяльцы, за ними — девушки. Вдоль стен — скамьи, звериными шкурами покрытые, на них боярыни да княгини сидят, темными убрусами накрытые, в тяжелых летниках с малыми украшениями — только что церковную службу отстояли. Несколько в стороне от них бояре Захарьины-Кошкины, родня Анастасии. За ними тесно сбились приживалки и челядь.