Гарри из Дюссельдорфа

На вюрцбургской почтовой станции Гейне вручили письмо. Брат Густав коротко сообщал о смерти отца.

Пятого декабря 1828 года Самсона Гейне похоронили на кладбище в Альтоне, под Гамбургом. На могиле его положили простой камень с надписью:

Смерть отца глубоко потрясла Генриха и заставила забыть мюнхенские неудачи. Даже через двадцать пять лет после этого горестного события Гейне писал в своих мемуарах: «Из всех людей я никого так не любил на этой земле, как его… Я никогда не думал, что мне придется лишиться его, и даже теперь я едва могу верить, что действительно его лишился. Ведь так трудно убеждать себя в смерти дорогих людей. Но они и не умирают, а продолжают жить в нас и обитают в нашей душе. С тех пор не проходило ни одной ночи, чтобы я не думал о моем покойном отце, и, когда я утром просыпаюсь, мне часто слышится звук его голоса, как эхо моего сна».

Гейне поспешил в Гамбург к осиротевшей матери.

Меч и лавровый венок

Все было по-прежнему в издательстве «Гоффман и Кампе». В кабинете Юлиуса Кампе стол, как всегда, завален рукописями, книгами и корректурными листами. Гейне, бледный, усталый, со следами бессонных ночей на лице, сидит у стола, а напротив него — Кампе, с обычным деловым выражением, неторопливой речью и скупыми жестами. Он убеждает Гейне поскорее приняться за работу, поскорее сдать рукописи третьего тома. Кампе подзадоривает поэта:

— Не давайте повода врагам утверждать, что вы выдохлись и не способны больше ничего написать. Клерикалы утверждают, что в Мюнхене вам вырвали жало.

— Пусть говорят, — возражает Гейне. — Я составил список своих врагов и расправлюсь с ними — со всеми до одного.

Кампе улыбается. Он понимает, что это не пустая угроза. Как бы скорее получить этот третий том «Путевых картин»! Он продолжает:

— Я знаю, господин доктор, как вы удручены семейным несчастьем, но, верьте мне, лучший способ пережить горе — работать. Дайте читателям что-нибудь новое. Вот уже находятся люди, которые попрекают вас в перепевах.

Кампе роется среди газет и бумаг, находит номер «Собеседника» и подает Гейне. Поэт читает отчеркнутое красным карандашом место. Это так называемая «дружеская эпиграмма»:

Гейне, чувствительный ко всякой неодобрительной критике, швырнул журнал на стол.

— Неужели и берлинцы пойдут по стопам мюнхенцев! — воскликнул поэт. — Я не ожидал этого от «Собеседника». Кроме того, эпиграмма устарела: взамен любовной тоски у меня есть только ярость против всех прихвостней аристократии и попов. До свиданья, господин Кампе. Я послушаюсь ваших советов.

Когда Гейне ушел, Кампе вздохнул облегченно. Ему было неприятно видеть, как поэт взволновался, читая эпиграмму. А что было бы, если бы Кампе дал Гейне прочитать только что вышедшую сатирическую комедию графа Августа Платена «Романтический Эдип»? Горячий приверженец классицизма, автор утонченных газелей во вкусе Гафиза и Саади, древних поэтов Востока, граф Август Платен, подобно Гейне и Иммерману, выступал против романтизма, видя в нем упадок и разложение поэзии. Но Гейне и Иммерман отнюдь не считали Платена своим единомышленником. Его прусское аристократическое происхождение сказывалось во всем его поведении. Он обладал чисто дворянской заносчивостью и отличался нетерпимостью к чужому мнению, если оно хотя бы отчасти расходилось с его собственным. Ни Иммерману, ни Гейне не могли понравиться пустые по содержанию и вылощенные по форме восточные стихотворения Платена, где воспевались в напыщенном стиле любовь, вино и праздность. Иммерман написал ядовитую эпиграмму «Восточные поэты», направленную против Платена, а Гейне напечатал ее во втором томе «Путевых картин»:

Взбешенный Платен не замедлил отомстить обидчикам и вывел Иммермана и Гейне в самом непривлекательном виде в «Романтическом Эдипе». Претендуя на роль немецкого Аристофана, великого отца древнегреческой комедии, Платен не остановился перед грубостью и клеветой. Он перешел от литературной полемики к откровенному сведению личных счетов. К тому же Платен позволил себе весьма некрасивые намеки на «низкое», еврейское происхождение Гейне.

Хотя Кампе и скрыл от поэта памфлет Платена, Гейне вскоре узнал о нем. Берлинские друзья прислали ему книжку Платена, написал ему об этом и Иммерман. Поэт не мог больше усидеть в Гамбурге, он рвался на болев широкий литературный простор, хотя бы в Берлин, где его поймут и, может быть, защитят от пасквильных нападок. У Гейне созревает план расквитаться с Платеном немедленно, в третьем томе «Путевых картин».

В начале 1829 года поэт уже в Берлине. Он снова в привычном кругу, в салоне Рахели Фарнгаген, в доме Людвига и Фредерики Роберт, с друзьями — Мозером, Шамиссо и другими. Его встретили радушно, сочувствовали ему; некоторые выражали негодование по поводу поведения Платена. Живую радость доставили поэту встречи и беседы с Адальбертом Шамиссо. Он рассказывал Гейне о России, о событиях 14 декабря 1825 года в Петербурге. Гейне вспомнил, что Тютчев сдержанно, скорее отрицательно относился к декабристам и осуждал их за попытку свергнуть царя. Адальберт Шамиссо был полон любви к русским революционерам. Он прославлял подвиг Рылеева и прочитал Гейне свой перевод на немецкий язык его поэмы «Войнаровский». Шамиссо написал проникновенное стихотворение «Бестужев», посвященное сосланному в Якутск декабристу. На Гейне произвели большое впечатление строфы этого стихотворения, прочитанного ему Шамиссо. Он почувствовал суровую обличительную правду, вложенную немецким поэтом в уста русского революционера, чья воля не была сломлена страшной ссылкой:

Гейне слушал эти вдохновенные слова Шамиссо и думал: «Как чудесно помолодело сердце Шамиссо! Конечно, он уже принадлежит новой, а не старой Германии».