Под знаком змеи.Клеопатра

Царица, в зеленом парике и облегающем платье из серебряных чешуек, выступала с ним в паре, представляя нереиду. С большим тактом она смеялась над его шутками, пропуская мимо ушей непристойные замечания и не замечая, двусмысленных жестов.

Я был в маске шакалоголового бога Анубиса. Ирас и Алекс изображали Филемона и Бавкиду [41], что представлялось мне не особенно уместным. Их очень похоже загримировали под старичка со старушкой, и вначале они придерживались своей роли, горбились и прихрамывали. Но потом расслабились, забыли обо всем и веселились, как молодые.

Теперь время праздников и маскарадов давно прошло, колесо истории повернулось, и ничего не осталось от той веселой компании кутил и выдумщиков.

Я был для Алекса опасным и докучливым соперником, и он постарался заранее избавиться от меня, хотя сейчас и невозможно это доказать. Его влияние на Марка Антония было так велико, что тот слепо следовал его советам, и прежде всего в том, что касалось личных дел, потому что Алекс был настолько умен, чтобы не вмешиваться в политику. Таким образом, он потихоньку обольстил их обоих — и Клеопатру и Антония. Однако на симпосии все вышло совсем не так, как ожидал этот интриган.

В тот вечер я чувствовал себя мальчиком, который присоединился к своим товарищам по играм и вдруг понял, что они без него что-то задумали. Он заметил, что все многозначительно переглядываются и перешептываются, а вслух говорят о чем-то постороннем, как будто речь шла вовсе и не о нем. Каждый время от времени попадает в такие ситуации, и никто при этом не чувствует себя уютно.

Мне было предоставлено в этот вечер лучшее место — между Антонием и Клеопатрой; неподалеку от нас сидели или, вернее, лежали Алекс и Протарх: в угоду римлянам мы заменили наши удобные стулья на kline, лежанки. Со временем греческая Александрия приобретала все более египетский характер, потому что потусторонний мир Осириса был все же не таким мрачным, как царство Аида, и есть и пить сидя было удобнее, чем лежа.

Антоний заговорил о военных врачах и при этом, как обычно, назвал меня прежним именем.

— Я слышал, твой отец был военным врачом где-то на юге, и от него ты научился этому ремеслу — нет, этому искусству.

— Ты прав, император. Уже с десяти лет мне приходилось держать раненых во время перевязок, и к пятнадцати — шестнадцати годам я стал полноценным помощником моему отцу. Однако у этого дела есть и обратная сторона: тогда я научился лечить в основном раненых, но думаю, что с тех пор уже наверстал все, чего мне недоставало.

Антоний поднял кубок:

— Пью за твоего искусного отца, который вырастил такого же умелого сына.

Мы выпили, и император продолжил:

— Мы, римляне, переняли от эллинов многое, но, к сожалению, у нас еще не вошло в обычай, как в Александрии, чтобы войско сопровождал врач. Бедные парни все еще вынуждены рассчитывать на своих сведущих в медицине товарищей или, если им повезет, на врача из ближайшего города. Октавий и я уже говорили об этом на последнем триумвирате, и, как ты знаешь, Олимп, в моих легионах уже служат несколько более или менее хороших врачей. — Он громко засмеялся. — Ты уже имел случай увидеть, каковы они. — Он указал на своего личного слугу, того самого немого декурия, который стоял позади него. — Он давно уже превратился бы в пепел, если бы я доверил его моим лекарям. Теперь, когда нам предстоит новый, долгий поход… — Он вздохнул и смущенно взглянул на царицу.

Она подхватила:

— …ты должен позаботиться о своих солдатах не хуже, чем это делается у греков или у нас, египтян. И мы тут решили, дорогой Гиппо, что ты должен принять командование над этими лекарями, стать чем-то вроде главного врача, который сможет помочь им в трудную минуту или посоветовать что-нибудь.

Ах вот оно что! За всем этим наверняка стоял Алекс. Против своего обыкновения, он не принимал участия в разговоре.

— Но ведь я личный врач царицы, у меня есть здесь свои обязанности, здесь мои друзья…

— Все останется по-прежнему, Гиппо, ведь поход еще не начат. Ты должен будешь сопровождать императора, только когда начнутся боевые действия.

Антоний обвел всех растерянным взглядом, задержавшись на Алексе. Тот только слегка пожал плечами.

— Я думал, он должен теперь же…

— Но, Антоний, я не могу так надолго остаться без моего личного врача, ты ведь должен это понимать.

«Мой дорогой Алекс, — подумал я, — это не совсем соответствует твоим планам…»

Я до сих пор не знаю, кто кого обманывал в этот вечер, или они просто хотели подшутить надо мной — так сказать, любовные забавы властителей? Может быть, таким образом Клеопатра вознаградила меня за верную службу и разрушила план Алекса удалить меня от двора.

Во всяком случае, я вздохнул с облегчением, расслабился и, вероятно, выпил немного больше, чем следует, потому что шутки мои становились все смелее. К счастью, в нашем узком кругу никто на них не обижался.

Но в одном Алекс все же оказался победителем: Ирас стала его возлюбленной, и я наблюдал потом за этими голубками. Странно все-таки устроено: то, что недостижимо, мы ценим сильнее. И я думаю, что никогда еще не любил я Ирас так сильно. В том, что произошло, я винил не ее, а Алекса, который увлек легковерную Ирас с помощью своих гнусных интриг. Хитрый Алекс, однако, представлял дело так, будто это она долго преследовала его, пока он наконец не поддался на уговоры. Ирас же, напротив, говорила, что никогда и никто не любил и не уважал ее так, как он.

Клеопатра не вмешивалась в эти любовные интриги. Правда, как-то раз в утешение мне она заметила, что Ирас подобна бабочке, которая сегодня опускается на один цветок, а завтра на другой. Это меня вовсе не утешило, и постепенно я совершенно перестал получать удовольствие от жизни при дворе. По моей просьбе царица предоставила мне длительный отпуск; мне следовало только оставаться в Александрии, чтобы меня в любой момент могли найти. Я решил навестить наконец моего дядю Персея и его жену Деметру.

Персей встретил меня ворчанием.

— Если бы в городе не ходили рассказы о том, как ты веселишься вместе с царицей и императором, мы уже могли бы решить, что ты умер. Ты отрекся от имени, которое дал тебе отец, от своей семьи и предков…

Видно было, что гнев его не настоящий, а говорит он так скорее от досады и раздражения. Я успокаивающе положил руку ему на плечо.

— Я ни от чего и ни от кого не отрекался. Новым именем меня назвала царица, и его употребляют только при дворе. То, что я не отрекаюсь от своей семьи, доказывает уже одно мое присутствие здесь. Мне было не так уж легко выхлопотать этот отпуск. Не забывай, что я придворный и личный врач и у меня много разных обязанностей, не говоря уж о том, что царица соблаговолила несколько раз посылать меня с разными политическими поручениями. Я был в Иерусалиме, Тарсе, Эфесе…

— Мы ведь знаем, как ты занят, — вмешалась Деметра, — и гордимся, что наш родственник смог занять такое высокое положение. Другие извлекли бы из этого свою выгоду, но мы…

Она многозначительно замолчала.

— Как это понимать?

Весь этот разговор происходил на пороге. Наконец вслед за Персеем мы прошли в дом и расположились на тенистой террасе, которая выходила в маленький садик. Было около полудня, пыльные кусты и трава были залиты солнцем.

— Теперь бы самое время дождю, — сказал Персей.

— Когда же это было, чтобы в мае шел дождь?

Деметра покачала головой.

— Тебя так долго не было, и теперь, когда ты наконец появился, вы говорите о погоде! Раз уж у нас в семье есть врач, скажи ему сразу, что у тебя болит, Персей.

Только теперь я заметил, что мой дядя выглядит нездоровым: вялый, одутловатый, с мутными и усталыми глазами.

Он отмахнулся:

— А, пройдет. Я просто все время устаю, сплю три или четыре раза в день и постоянно хочу пить. И вот еще, взгляни.

Он снял сандалии и показал мне ноги. Они были посиневшими и как будто отмерли.