Генерал Ермолов

Исламбек — кривобокий замарашка, молчаливый, пытливый и любознательный, то неотлучно следовал за мрачным Али, то уносился прочь верхом на Чиагаран. Он первым преодолевал бурные речки и опасные осыпи, взбирался по узким тропкам на неприступные скалы, умел находить пищу на голых обледенелых склонах. Фёдор быстро сообразил, что мальчишка кроме наречий нахчи и кураха, хорошо понимает и русскую речь, на которой часто говорили друг с другом Фёдор и Мажит.

Рахим нанялся на службу к Гасану-аге за плату. За время путешествия из окрестностей Хан-Кале к Дарьялу курахский рыцарь разжился имуществом. Верблюды тащили окованные железом, тяжёлые сундуки. Медные колокольцы звенели на их шеях, бренчала в сундуках военная добыча, блестел на груди Рахима помятый бронзовый нагрудник. Великодушный Гасан-ага наградил нового сподвижника взятым в бою доспехом: нагрудник и шлем с сетчатым назатыльником, булатный клинок в простых деревянных ножнах придали облику кюркского кабатчика величавую воинственность. Буланый конь под ним, немолодой и смешанных кровей, гордо вскидывал голову, гулко стуча новыми подковами в гранитные бока суровых утёсов.

Именно их, Исламбека и Рахима, Фёдор увидел первыми. Оба шли на рысях по мелководью. Копыта их коней поднимали в воздух фонтаны брызг.

   — Твой хозяин идёт следом за ним, — ворчал Йовта. — С ним полоумная девка — племянница Лорса-прощелыги и её брат — ни на что не годный бродяга. Один лишь Али из всех них достоин уважения, он истинный поборник Аллаха и отважный воин. Ты готов, Нариман?

Последний вопрос Йовта адресовал одному из своих сподвижников. Тот самый абрек, что заарканил Фёдора на крыше башни, держал наготове длинноствольное турецкое ружьё. Рахим и Исламбек приблизились настолько, что хорошо стали видны и счастливая улыбка на лице мальчишки, и заострённое чеканное наносье рахимова шлема.

   — Стреляй! — благодушно молвил Йовта. Звук выстрела поднял в воздух стаю задремавших падальщиков. Рахим, вскрикнув, повалился влево, в воды Ардона. Наверное, это рана помешала кюркскому кабатчику в последний раз побороться за жизнь. Он несколько раз взмахнул руками, пытаясь высвободить тело из объятий быстрой воды, потом ослабел. Вода закружила его и понесла прочь.

Исламбек продолжал скакать вперёд по излучине реки. Он, как смог, высоко приподнялся в стременах, всматриваясь в склоны холмов перед собой. Мальчишка истово махал им белым платком.

   — Ещё один предатель, — усмехнулся Йовта, но команды убить мальчишку так и не отдал.

Исламбек приблизился на расстояние десяти шагов и осадил Чиагаран. Он говорил горячо и быстро, черты лица его искажались поочерёдно гримасами гнева, обиды, печали. Фёдор разобрал лишь отдельные слова…

   — Не надейся, казак, понять речь кривобокого сопляка, — усмехнулся Йовта. — Мальчишка говорит на языке туальцев — исконных жителей этих мест. Их говор сильно рознится с нашим. Но я готов перевести его речь для тебя. Немного побыть, как ты, толмачом. Парень просится ко мне в войско. Надоел ему, дескать, твой друг Гасан-ага. Жадный, дескать, он.

Йовта, облачённый в полный латный доспех, восседал на рослом, породистом жеребце каурой масти. Фёдор приметил на крупе коня тавро казацкой станицы Калиновская.

   — Знатный у тебя доспех, Йовта, — тихо проговорил казак.

   — Доспех снят со старшего сына Мехтулинского хана [23]. Тогда мне удалось пикой проткнуть ему горло. В те времена я был ещё мальчишкой, и доспех поначалу болтался на мне, как конское седло на ишаке. А насчёт коня ты верно догадался. Конь из-под твоего товарища. Не знаю, какого он рода-племени. Мертвецов не допрашивают. — Йовта рассмеялся. — Тоскую я по моему Ёртену! Нет для меня лучшего друга. Этот казацкий недомерок подо мной еле ноги таскает!

И действительно, Фёдор приметил, что кованые йовтины бутурлуки едва ли не касались травы. Огромное тело рыцаря тяжким бременем давило на спину казацкого коня. Йовте приходилось часто менять лошадей.

   — Помоги вернуть коня и добро, — теперь Йовта говорил с Исламбеком. — Возвращайся к Гасану-аге и передай моё условие: жизнь казака в обмен на коня и сундуки. Тебя ведь не было с Гасаном, когда по ту сторону гор он напал на меня и отобрал честно добытое добро? Ты — туалец и примкнул к его шайке позже? Так передай же Гасану моё повеление, и я дарую тебе жизнь!

Исламбек внимательно смотрел на Йовту. Мальчишка спешился и подошёл вплотную к морде каурого коня. Он снизу вверх, словно недоумевая, смотрел в лица всадников.

   — Кто ты? — произнёс наконец мальчишка. — Я не знаю твоего имени. Как я передам Гасану-аге твоё повеление, не зная имени?

Йовта сначала сбросил с рук кольчужные рукавицы. Они с печальным звоном упали в траву. Затем — островерхий шлем и войлочный подшлемник. Фёдор впервые увидел лицо Йовты. Круглое и курносое, оно больше подошло бы презренному пахарю, ковыряющему чернозём в какой-нибудь северной губернии, если бы не шрамы. Глубокий едва заживший рубец рассекал лицо Йовты от левого виска до угла рта, от чего улыбка его неизменно казалась преисполненной ехидства. Бритый наголо череп Йовты сплошь покрывали шрамы и рубцы, отчего он походил скорее на изрытую кротами и выжженную лесным пожаром поляну, нежели на голову живого человека.

   — Передай Гасану, что я отдам ему казака, если он вернёт мне добро, отнятое нечестным путём. И главное: он должен вернуть коня, — повторил Йовта. От натуги жилы вспухли на его шишковатом черепе. — И ещё передай этому тугодуму, что времени для размышлений у него нет. Завтра на рассвете его друг-казак будет болтаться подвешенный на стропиле в этой вот башне!

И Йовта указал наконечником пики на древнее сооружение у себя за спиной.

Исламбек вежливо кивал, прижимая правую ладонь к груди.

   — Скачи же, мальчишка! — провозгласил Йовта, делая величественный жест рукой.

Чиагаран взвилась на дыбы. На мгновение Фёдору показалось, что мальчишка сию минуту вывалится из седла. Но парень держался в седле, как привязанный. Чиагаран метнулась сначала вбок, затем взяла с места в галоп и вскоре исчезла из вида, унося своего всадника из-под недобрых взглядов.

   — Он правит так, словно рождён в седле и с уздою в руке, — хмыкнул Йовта, оборачиваясь к Фёдору. — Чего желаешь ты, слуга Ярмула? Славный Йовта готов выполнить любое желание. Твоя жизнь подошла к концу, слуга великого человека, говори — и любое твоё желание будет исполнено...

   — Я желаю похоронить друга, — буркнул Фёдор, желая поскорее прервать поток йовтиного велеречия.

Она явилась перед рассветом. Так спокойно и легко миновала дозорных, выставленных Йовтой, словно те были не живыми людьми, а каменными идолами, изваяниями давно забытых божеств.

— До Мамисонского перевала совсем недалеко, — она махнула рукой в ту сторону, где днём в ясную погоду была видна снеговая шапка Мамисона. — Все селения в округе мертвы. Никто не помешает нам продолжить путь, но никто и не поможет — негде будет достать хлеба и вина. Пойдём быстрее. Собирайся... Впрочем, что тебе собирать?

Фёдор молчал. Она вытащила из-под полы войлочного плаща Ксению. Полотно лезвия белело во мраке ночи.

   — Я забрала шашку твоего друга. Это ведь его ты схоронил сегодня днём? Я всё видела... Пойдём же!

   — Ты видишь колодку у меня на ноге? — просто спросил он. — Я таскаю её весь день и, наверное, буду таскать до последнего часа, если твой жених не даст за меня выкуп. И ещё. Когда мы шли через перевал, ещё до встречи с твоим возлюбленным, я нашёл на снежной тропе вот это.

Фёдор разжал кулак. Драгоценные камни блеснули подобно светлячкам на перепачканной землёю ладони. Казалось, их грани даже в непроглядном мраке способны поймать малейший отблеск звёздного сияния.