Аспазия

Два дня спустя я посетила в сопровождении одной рабыни одинокий, скромный деревенский домик, в котором живет старая Клейта, и тишина которого нарушается только звучными стихами ее поэта-сына, когда он, чтобы работать на свободе, удаляется в свое имение. Я нашла добрую женщину, окруженную ее курами и индюшками, и сказала ей, что желаю слышать рассказ о том, как она родила своего знаменитого сына на Саламине во время большой морской битвы. Сильно обрадованная, она с видимой гордостью сказала: «Эту историю я рассказывала великому Фемистоклу». Затем она пригласила меня сесть в саду на деревянную скамейку, отогнав окружавших ее птиц. «О, дитя мое, – начала она, – это был ужасный день, когда персы ворвались в наши священные Афины, уничтожая все, убивая людей у алтарей богов, предавая пламени сами храмы, так что все море было покрыто облаками черного дыма. Но в то время, как город горел, и все мужчины клялись, что умрут под горящими развалинами с оружием в руках, а женщины громко плакали и кричали, появился Фемистокл и, протянув руку по направлению к морю и флоту, вскричал: – «Вот где Афины!» И приказал всем мужчинам броситься на корабли, а рядом с ним стоял длиннобородый жрец из храма Эрехтея, говоря всем, что случилось великое чудо – священная змея сама исчезла из горящего храма в знак того, что покровительница города Паллада Афина, а также и остальные боги, оставили его, и что родина афинян в настоящее время на море, на кораблях флота Фемистокла. Когда все мужчины ушли на суда, ужасно было видеть, как женщины, дети и старики, толкаясь бросались в лодки, чтобы плыть на Саламин, и как многие погибали во время этого бегства. Даже собаки не хотели оставаться в брошенном городе; они бросались в море и плыли рядом с кораблями своих хозяев до тех пор, пока могли. Но ты должна узнать, дитя мое, что в то время я была беременна и в этом положении счастливо добралась, несмотря на суматоху и толкотню, на Саламин, где с несколькими женщинами и детьми нашла себе убежище в прибрежной пещере. Ночь была неспокойна, так как к Саламину собрался весь греческий флот, и поминутно раздавались оклики часовых с кораблей, так что самые беззаботные не смогли сомкнуть глаз всю ночь. Случайно на это время приходился праздник Якха, во время которого изображение бога, с наступлением ночи перевозится из Эгины в Элевсин через море при свете факелов, и Фемистокл не желал, чтобы это празднество было отменено из-за страха перед неприятелем, и как только корабли были приведены в порядок, торжественно разукрашенное шествие со священными изображениями Якхидов явилось с Эгины. Вся бухта была освещена светом факелов, так что все греки на кораблях могли видеть все шествие. Когда же наступило утро, и я вместе с остальными женщинами вышла на берег, корабли эллинов стояли готовыми к бою, а навстречу им двигался громадный персидский флот; но мне сделалась так нехорошо, что я должна была вернуться в пещеру. Я испытывала мучительные боли и лежала одна на ложе из мха, так как женщины, разделявшие со мной ночное убежище, все разбежались. Все женщины и дети, бывшие на Саламине, знавшие, что их мужья и отцы на кораблях, собрались толпой на высоком берегу, следя за флотом и с мольбой протягивая руки к богам. Вдруг я услышала громкие трубные звуки и пение тысячи голосов, смешивавшиеся с громким треском. Это был стук кораблей, сталкивавшихся друг с другом, и глухо доносившиеся воинственные клики наших и варваров. Не знаю, сколько времени это продолжалось и не могу описать тебе битвы, дитя мое, так как не видела ее. Терзаемая сильной болью, я, наконец, забылась тяжелым сном, который мог быть последним, как вдруг, сквозь этот сон, я услышала громкие радостные крики женщин, тогда я пришла в себя и вспомнила, что нахожусь на Саламине. Но к радостным крикам присоединились вскоре и горестные, так как к берегу было прибито не только множество обломков кораблей, но и трупов, в которых многие женщины узнавали своих сыновей или мужей, но многие из экипажей разбитых судов, раненые или просто упавшие в воду, спаслись на Саламине и принесли известие, что персы разбиты и обращены в бегство, что в этот день мы можем возвратиться в освобожденный родной город. Можешь себе представить, что я испытывала, дитя мое, когда, совершенно неожиданно, как будто посланный богами, появился мой супруг Мнезарх, принадлежавший к числу спасшихся на острове и вбежавший в пещеру с криками: «Афины снова свободны! Афины снова наши!» И он хотел бежать дальше со своим победным криком, но, представь себе его радость, когда он вдруг увидал меня и рядом со мной голого, только что родившегося, плакавшего мальчика. Он не мог ничего сказать, только схватил ребенка и, подняв его кверху, начал танцевать с ним, не помня себя от счастья, затем побежал с ребенком к морю, где вымыл его и принес мне обратно, а вместе с ним воду и пищу, так что я, наконец, хотя и медленно, стала оправляться от смертельной слабости.

На следующий день на острове было устроено празднество в честь победы. Юноши, украшенные цветами, танцевали вокруг трофеев, тогда как персы бежали, с остатками своих войск, к далекой родине. Мнезарх вошел с новорожденным мальчиком в веселую толпу, показывая ребенка всем грекам и объясняя, что он появился на свет во время битвы, а когда к нему подошел сам Фемистокл и узнал в чем дело, то сказал: «Да будут благословенны афинские матери, которые рожают нам новых граждан еще во время битвы взамен тех, которые пали за родину». Так говорил он и приказал отсчитать Мнезарху сто драхм. Тогда муж весело возвратился ко мне и назвал мальчика Эврипидом, в воспоминание того, что он родился в день победы – Эврип». Так рассказывала мне почтенная Клейта, почти теми же словами, как я пишу тебе.»

Через несколько дней после того, как письмо Аспазии было отправлено к Периклу, с Самоса пришло известие о победе и с ним новое письмо к Аспазии.

«Ты несравненна, Аспазия, и в то же время всегда одинакова. Случайно или с тайным намерением рассказала ты мне в твоем письме о Саламине и старой Клейте? Когда вместе с требуемым подкреплением я получил из Афин твои строки, я стоял почти лицом к лицу с самосским флотом, и прочтя рассказ твоей старухи, я, под впечатлением воспоминаний о Саламинской битве, подал сигнал к нападению. Мы победили, но я не стану описывать тебе битву, я не в состоянии это сделать: после той картины, которую ты так живо нарисовала мне, напоминая о великой Саламинской битве, мне невозможно хвастаться моим ничтожным успехом, благодаря которому флот самосцев обезврежен. Но сопротивление в городе еще не подавлено, мы окружили его с моря и с суши. Самос – это большой и красивый город. Их самый большой и известный храм, как ты знаешь, посвящен богине брака Гере, и в этом храме держится множество священных птиц богини, которые нам с тобой сделались ненавистны… Софокл также прочел твое письмо и с особенным удовольствием перечел рассказ старухи, тем более, что он сам принадлежал к числу тех юношей, которые танцевали на празднестве в честь Саламинской победы. Я расспрашивал также Софокла об Эврипиде и о том, что он думает о ненависти последнего к женщинам? Софокл отвечал мне, что Эврипид ненавидит женщин только потому, что любит их, так как если бы не любил и желал избегать их, то не стал бы о них говорить, и ему было бы все равно, добры они или злы, хороши или дурны. Что касается меня, то я думаю, что тебе будет очень легко излечить Эврипида от его ненависти к женщинам.»

Аспазия послала Периклу следующий ответ:

«Твоей победой при Самосе ты сильно обрадовал афинян, и я от глубины сердца присоединилась к этой радости. Но моя радость была немного уменьшена той скромностью, которая помешала тебе прислать мне описание морского сражения. Вообще, я вполне согласна с тем, что ты в своих письмах не говоришь мне о государственных или военных делах и ограничиваешься только тем, что касается твоей особы, но я слышала, что в этом сражении ты лично принимал большое участие, и сам пустил ко дну корабль неприятельского полководца. Постройка Парфенона подвигается с почти невероятной быстротой, конечно, хорошо строить, когда имеешь деньги, как постоянно говорит Калликрат. Несколько дней тому назад на Акрополе случилось несчастье, возбудившее всеобщее внимание: один работник упал с лесов и разбился почти до смерти, и то обстоятельство, что это случилось как раз на том месте, которое Диопит называет подземным, заставило сильно работать языки всех суеверных людей в Афинах. Непримиримый жрец Эрехтея с торжеством говорит, что исполнилось его пророчество, и предсказывает новые несчастья. Он глядит с порога своего старинного храма все мрачнее и сердитее на мужественного и веселого Калликрата и желает ему солнечного удара, но горячие стрелы Аполлона отскакивают от лба неутомимого труженика, Афина Паллада держит над ним свой щит, которым защищает его. Он же сам раздражает противника своим хладнокровием, и, если сердитые взгляды слишком надоедают ему, то он приказывает своим рабочим поднять целое облако пыли вокруг храма Эрехтея, которое заставляет жреца удалиться в глубину его святилища. В настоящее время в спор между этими людьми вмешался мул: в числе вьючных животных, которые каждый день спускаются и поднимаются вверх и вниз по Акрополю, поднимая камни и другие тяжести, находился один мул, который, частью от старости, частью от увечья, сделался неспособным продолжать работу. Его погонщик хотел оставить его в конюшне, но мужественное животное было этим недовольно, и никакие удары не могли остановить его от того, что он привык делать уже давно вместе со своими товарищами, и он, хотя и ненагружаемый, поднимается и спускается по склону Акрополя и делает это каждый день, так что все узнали наконец «мула Калликрата», как его называют, так как Калликрат взял его под свое особенное покровительство. Вот этот мул, не имея никаких занятий на Акрополе, часто подходит к храму Эрехтея и уже несколько раз пачкал священную траву, растущую в ограде храма, совсем не священными вещами. Поэтому Диопит ненавидит этого усердного работника чуть ли не больше, чем самого Калликрата, и трудно предвидеть, какие последствия будет иметь это дело. Прощай, мой герой, и не думай о рассказе Клейты о Саламинской битве и о Фемистокле, но думай о твоей Аспазии. Ни Гера, ни все павлины Самоса не могли бы удержать меня поспешить к тебе, если бы только ты этого желал».