Жан Баруа

«Я обвиняю подполковника дю Пати де Клама в том, что он был дьявольским вдохновителем судебной ошибки!..

…Я обвиняю генерала Мерсье в соучастии!..

…Я обвиняю генерала Бийо [40]в том, что он, имея в руках неоспоримые доказательства невиновности Дрейфуса, не дал им законного хода!..

…Я обвиняю генерала де Буадефра!..

…Я обвиняю генерала де Пелье!..

…Гнусное дознание!

…Чудовищно пристрастное дознание!..

Я обвиняю военное ведомство в том, что оно вело… разнузданную кампанию в прессе, чтобы сбить с толку общественное мнение и скрыть свою вину!..»

Крестэй. И в конце такой вызов:

«…Выступая с этими обвинениями, я отдаю себе отчет в том, что подвергаюсь ответственности по статьям тридцатой и тридцать первой закона… и так далее.

У меня одно стремление, стремление к истине во имя человечества, которое так много страдало и имеет право быть счастливым. Этот горячий протест – крик моей души. Пусть осмелятся привлечь меня к суду присяжных и пусть следствие ведется совершенно открыто.

Я жду!» [41]

Баруа. И вы полагаете, что какое-нибудь правительство проглотит все это не поморщившись?

Порталь. Во всяком случае, Баруа, хорошо бы, до того как обвинение против Золя будет пересмотрено, публично заявить о том, что готовится подлог.

Зежер. И пусть завтра утром твоя статья разорвется, как бомба!

Баруа. Я сейчас же примусь за нее. Порталь, будьте любезны отыскать мне точный текст закона, о котором вы упомянули.

Порталь. Могу я позвонить в библиотеку Дворца правосудия?

Баруа (открывая дверь).Мадемуазель Юлия!

Порталь. Это для меня, мадемуазель. Соедините, пожалуйста, с номером восемьсот восемьдесят девять – двадцать один.

Баруа (направляясь к письменному столу).Я вас оставляю… Вы будете вечером на бульваре Сен-Мишель?

Несколько голосов. Да.

Баруа. Я принесу свою статью перед тем, как передать ее Роллю. Мы ее вместе просмотрим. До вечера…

Часом позже.

Редакционная комната пуста. Сотрудники ушли.

Служитель, ожидая часа закрытия, подметает пол. Баруа работает у себя в кабинете.

Внезапно дверь отворяется: входит Юлия с бледным испуганным лицом; одновременно в комнату врывается странный гул.

Юлия. Господин Баруа… Бунт… Вы слышите?

Удивленный Баруа идет в комнаты, выходящие на улицу. Открывает окно и вглядывается во мрак.

Неясный шум.

Желтый свет ближнего фонаря ослепляет Баруа. Постепенно его глаза привыкают к темноте: перед ним еще пустынная улица, но вдали, мимо темных домов, течет гудящая черная масса.

Он уже приготовился было выйти на улицу – из любопытства. Шум приближается; слышится пение; отдельные выкрики:

«Дрейфус!..»

Несколько человек, возглавляющих шествие, уже в каких-нибудь пятидесяти метрах от дома. Баруа различает лица и руки, поднятые над головами:

«Позор «Сеятелю»! Позор Баруа! Позор!»

Он поспешно отступает.

Баруа. Ставни, быстрее!

Лихорадочно помогает служителю.

Когда они опускают последний ставень, трость, брошенная в окно, осыпает Баруа осколками стекла.

Толпа шумит под окнами, в четырех-пяти метрах от него. Он различает голоса:

«Сеятель»! Продажная шкура! Изменник! Смерть ему!»

Камни, палки разбивают стекла вдребезги, ударяются о ставни.

Он застыл посреди комнаты, прислушиваясь.

«Смерть Золя! Смерть Дрейфусу!»

В полумраке он угадывает присутствие Юлии, которая неподвижно стоит рядом. Он подталкивает ее к кабинету.

Позвоните в комиссариат полиции…

Запасы метательных снарядов, должно быть, иссякли.

Крики, сопровождаемые топотом, становятся громче: «Смерть Люсу! Смерть изменникам! Смерть Баруа! – Продажная шкура!»

Баруа. (Очень бледный, служителю.)Заприте дверь на засов и следите за вестибюлем!

Он проходит в свой кабинет, открывает ящик стола, достает револьвер.

Потом присоединяется к служителю.

(С холодной яростью.)Первого, кто посмеет войти, я убью, как собаку!

Звонит телефон.

(У аппарата.)Алло, комиссар? Хорошо… Говорит редактор «Сеятеля». Здесь, на Университетской улице, под окнами, бесчинствует толпа. А, уже? Хорошо. Спасибо… Не знаю; тысяча, может быть, полторы…

Шум продолжается: ритмичный грохот подметок о мостовую, дикие вопли; покрывая их, доносятся пронзительные крики:

«Смерть Дрейфусу! Смерть Золя! Смерть изменникам!»

Вдруг эти крики слабеют, потом и вовсе стихают. Слышится неясный шум: можно догадаться, что появились полицейские.

Затем снова раздаются выкрики, но уже отдельные, разрозненные, все менее различимые.

Топот удаляется.

Толпа рассеяна.

Баруа поворачивает выключатель и замечает Юлию, – она стоит возле него, прислонившись к столу.

Она настолько обезображена волнением, что он секунду смотрит на нее, не узнавая. Черты посеревшего лица искажены судорогой; оно сразу постарело и погрубело, на нем появилось какое-то неистовое, животное выражение. Голый инстинкт… Что-то чувственное, ужасно чувственное.

Он думает: «Вот ее лицо в страсти».

Взгляд, которым он окидывает Юлию, груб и откровенен, как насилие; она выдерживает его, как покорная самка.

Потом – нервная разрядка: она, рыдая, опускается на стул.

Не произнося ни слова, он выходит из комнаты. Руки его дрожат от нервного напряжения.

Он открывает ставни.

Улица спокойна, как обычно, только в окнах и на балконах – группы любопытных.

Под разбитыми фонарями, пламя которых колеблется и тухнет от ветра, прохаживаются полицейские.

Служитель. Сударь, пришел привратник и с ним комиссар полиции: будут составлять протокол…

II

17 февраля 1898 года.

Дворец правосудия: суд присяжных, десятый день процесса Золя.

Заседание прервано.

Зал набит до отказа. Публика, не покидая мест, переговаривается, оживленно жестикулируя. Всюду – мундиры военных, золотые аксельбанты, нарядные платья дам. Люди указывают друг другу на знаменитости: старших офицеров Генерального штаба, известных актрис, журналистов, актеров, депутатов. Заслон адвокатов в черном отделяет всю эту пеструю толпу от возвышения, где стоит судейский стол, над которым возвышается мелодраматическое распятие работы Бонна. [42]

Воздух едкий, удушливый; временами стремительная волна симпатии или ненависти прорезает и сотрясает его, как сильный электрический ток.

В первых рядах кресел группа настороженных людей, беседующих вполголоса: Арбару, Баруа, Брэй-Зежер, Крестэй д'Аллиз, Вольдсмут; среди мужчин – загадочный силуэт Юлии.

Три часа.

Сильное движение распространяется от дверей и охватывает толпу. Поток вновь прибывших с трудом просачивается в зал; студенты в беретах, адвокаты в мантиях взбираются на высокие перила, отделяющие судей и присяжных от публики, устраиваются на выступах, на подоконниках.

Люс настойчиво проталкивается сквозь шумную толпу, провожаемый враждебным ропотом; наконец он достигает места, которое Баруа занял ему возле себя.

Люс (тихо, Баруа).Я оттуда… предстоит бой. Большинство присяжных склоняется к оправданию Золя. В Генеральном штабе отдают себе в этом отчет, они сильно встревожены… Они попытаются нанести удар, сегодня или завтра.