Великий магистр

— Граф! — обратился Гуго де Пейн к Людвигу фон Зегенгейму. — В дальнейшем мы полагаемся на ваше знание местности.

— Я тоже бывал в Палестине, — сказал Милан Гораджич. — Предлагаю двигаться на Смирну и Эфес.

— Но тогда нам придется пересекать пустынную и безводную землю между Никеей и Смирной, — возразил Зегенгейм. — Гораздо удобнее маршрут на Иконию.

— А почему бы не пойти к армянскому городу Марату? — сказал вдруг Роже де Мондидье. — Вы забыли, что я тоже не новичок в этих краях. А оттуда, минуя Коксон, перейти горы Антитавра и спуститься к Эдессе.

— Давайте обсудим это после ужина, — предложил Гуго де Пейн. — Поскольку, как говорит мой друг Бизоль, голос голодного желудка затмевает голос разума.

В это время оруженосец Виченцо Тропези испуганно вскрикнул, притянув к себе всеобщее внимание.

— Простите, — сказала Алессандра Гварини. — Но мне показалось… что там, за окном — лицо этого человека… Чекко Кавальканти!

Виченцо вскочил со скамьи и схватился за меч.

— Пусть только попробует сюда сунуться! — успокоил его Гуго де Пейн. — Не настолько же он глуп, чтобы идти навстречу собственной смерти. Но если это был действительно он, то я запрещаю вам до отплытия покидать гостиницу. Здесь вы в безопасности, чего не могу сказать об улицах Константинополя.

— Конечно! — согласились остальные.

Виченцо Тропези сел на место и положил ладонь на руку девушки.

— И, кстати, — продолжил Гуго де Пейн. — Вы как хотите, но я больше не в силах скрывать то, что, пожалуй, давно всем известно. Поэтому предлагаю выпить за вашу прекрасную супругу!

Рыцари и оруженосцы заулыбались, поднимая вверх наполненные вином кубки и громкими возгласами приветствуя счастливую пару, смущенную столь неожиданным поворотом событий.

— Хоть у меня и один глаз, но я давно разобрался, что это девушка! — воскликнул Роже де Мондидье.

— А для меня, как самого пожилого из вас, это никогда не было секретом! — сказал маркиз де Сетина. — Пью за вас, прелестное дитя!

— Я догадался в Константинополе.

— А я — на Эгнатиевой дороге, — заговорили другие рыцари.

И только Бизоль де Сент-Омер, держа в руке кубок, изумленно таращил глаза, ничего не понимая.

— Черт возьми! — воскликнул он наконец. — Так вы — девушка? Вот ведь сюрприз! Как же я-то так оплошал…

— Ничего, ничего, — стали утешать его рыцари. — Просто тебя больше всего интересуют лошади и оружие… И бараньи ноги… В следующий раз будешь внимательнее…

— Зато вы самый большой, добрый и славный! — мило улыбнулась ему сама Алессандра, и, готовый обидеться Бизоль, тотчас же оттаял.

— А, ерунда! — сказал он, махнув рукой. — По мне, будь вы хоть чернобурым горностаем, главное, что Тропези сделал прекрасный выбор, взяв вас в супруги!

И все рыцари и оруженосцы, поднявшись со скамей и взметнув кубки, еще раз поздравили белокурую, зардевшуюся и бесконечно счастливую Алессандру. Теперь все внимание, во время ставшего вдруг праздничным ужина, было уделено молодой паре, и оживление за столом не утихало. Но в разгар этого веселья в гостиницу незаметно вошел высокий человек, закутанный в темный плащ и направился прямо к Гуго дё Пейну.

— Мессир! — сказал он, склоняясь перед рыцарем. — Можете ли вы уделить мне минуту внимания наедине?

Гуго де Пейн внимательно посмотрел на него, поднялся и отошел от стола.

— Я пришел передать вам, что вас желает видеть один человек самых благородных кровей, встреча с которым представляет для вас интерес, — произнес незнакомец.

— И имя его вы держите в тайне? — уточнил де Пейн.

— Да, мессир. Если вы согласны немедленно отправиться за мной, то я подожду вас на улице, — ответил посланец. И добавил: — Но вы должны быть один и без оружия.

Гуго де Пейн кивнул головой и подошел к столу. Он отстегнул свой меч и передал его Раймонду. В это время около него встал Людвиг фон Зегенгейм и слегка тронул за локоть.

— Я был неподалеку и все слышал, — сказал он. — Друг мой, вы не должны идти с этим человеком. Это ловушка.

— Сомневаюсь, — ответил Гуго.

— Я знаю, что вас не отговорить, но возьмите по крайней мере мой кинжал. Этот стилет не раз спасал мне жизнь, — и граф протянул де Пейну небольшой, обоюдоострый клинок.

— Спасибо, — немного колеблясь, поблагодарил его де Пейн. Он спрятал кинжал за поясом под плащом и, не привлекая внимания веселящихся за столом людей, скользнул к двери.

Гуго де Пейн шел за незнакомцем в темном плаще, а улицы в этот вечерний час были пустынны и молчаливы; лишь кое-где в окнах домов горели огни, да звезды на небе, выстроившись в привычный порядок, холодным светом освещали их путь. После той безумной небесной пляски, они вновь были приведены в повиновение, точно сорвавшиеся с цепи звери — гончие псы, львы, медведицы, скорпионы. Но если бы вся эта свора ринулась вниз, на людей? И начала рвать, кусать, жалить — и правых, и виноватых, не разбирая, где отягощенные злом, а где невинные агнцы? Потому что не бывает ни тех, ни других, когда приходит Зверь. Все становятся виноватыми поровну, и никому не будет спасения. Придет ли это время, о котором были предупреждены люди в летнюю ночь тысяча сто одиннадцатого года?

Незнакомец сворачивал то на одну улицу, то на другую, шел переулками и проходными дворами, словно стараясь запутать следы и сбить рыцаря с ориентира. Три раза рука Гуго де Пейна ложилась на прохладную рукоять кинжала под плащом, когда впереди показывались подозрительные группы людей, и трижды опасность оказывалась ложной. Наконец, незнакомец подошел к стоящему особняком дому, который окружал высокий забор из металлических решеток. Калитка открылась после того, как незнакомец постучал в нее особым способом и произнес особое слово.

— Прошу вас, — сказал он де Пейну, пропуская его вперед.

Войдя в сад, Гуго с удивлением не обнаружил никого, кто мог бы открыть калитку, ни единой живой души, словно между абрикосовых деревьев, источающих пьянящий аромат, витал невидимый дух, прислуживающий хозяину дома.

— Здесь я расстанусь с вами, — негромко произнес незнакомец, почтительно склоняясь перед рыцарем. — Пройдите по дорожке к дому, откройте дверь и поднимитесь по мраморной лестнице на второй этаж. Там вы увидите освещенные покои, где вас будут ждать, — и с этими словами провожатый повернулся и тотчас исчез в тени деревьев.

«Если это ловушка, — подумал Гуго де Пейн, нахмурившись, — то уж больно вычурно задумана, типично в византийском стиле.» Тем не менее, он выполнил все указания своего проводника: подошел к дому, который вблизи выглядел настоящим дворцом с изящными колоннами и лепным сводом, толкнул тяжелую дверь, впустившую его в парадную, слабо освещенную залу и поднялся по лестнице. Вокруг стояла мертвая тишина: ни звука, ни шороха не доносилось ниоткуда. Дом казался совершенно пустым. И в тоже время, в нем ощущалось какое-то тепло, словно источавший его человек присутствовал где-то рядом и даже наблюдал за ним. На втором этаже находились три комнаты, дверь в одну из них была отворена и внутри горел свет. Рыцарь направился туда и переступил порог этой комнаты. Странно, но ярко освещенные покои также были пусты, хотя все здесь говорило об ожидаемом госте: расставленные по углам светильники из бронзы, изысканно сервированный столик на изогнутых ножках с придвинутыми к нему двумя креслами, фрукты и сладости в хрустальных и золотых вазах, даже тонкий, еле уловимый аромат, почувствовав который, Гуго де Пейн улыбнулся и подошел к окну. Там, внизу, среди деревьев, лунный свет скользил среди серебристых листьев, наслаждаясь их прохладным дыханием.

— Не желаете ли подкрепиться с дороги, мессир? — раздался позади него знакомый, мелодичный голос, который столь часто за последнее время звучал в его сознании. Не оборачиваясь, Гуго де Пейн произнес:

— Теперь я понимаю, почему вечера в Византии так опасны — особенно для влюбленных.

Шагнув навстречу Анне Комнин, он взял ее руки в свои и поцеловал каждую из них. Принцесса была прекрасна, как никогда: сияющие вишневые глаза и золотистые волосы, скрепленные тонкой диадемой, удивительное, живое, умное лицо, в котором не виделось ни малейшего изъяна, ослепительный наряд из шелковой ткани с металлическими серебряными нитями и застежками-фибулами из драгоценных камней, легкий парчовый шарф на плечах и пурпуровые туфельки, а главное — ее взгляд — от которого не было спасения. Но никто и не хотел спасаться…