Над Кубанью зори полыхают

Из‑за стойки вышел буфетчик:

— Мадемуазель! Петь в буфете не разрешается. Прошу вас!

— Что–о? Что ты сказал? Повтори! — И сестра стала шарить по столу, пытаясь непослушной рукой схватить бутылку.

Сутулый офицер горько усмехнулся, процедив сквозь зубы:

— Эту девчонку я знаю. — Она из хорошей семьи. На фронт пошла добровольно. А во что превратилась! Эх!

Офицер, который предпочитал молчать и только слушал, поднялся и пододвинул сестре милосердия стул:

— Садитесь!

Она попыталась сесть.

Но, видимо, просчитавшись, плюхнулась на пол и заревела в голос:

— Пропала ты, головушка моя неразумная! Растерзана моя единая неделимая Россия! Ох–хо–хо!

Буфетчик пытался поднять её. Но она отбивалась и визжала:

— Не притрагивайся ко мне, лизоблюд! Не притрагивайся!

Буфетчик отступил и смущённо развёл руками. Тогда к ней подошёл молчаливый офицер.

— А мне можно помочь вам? Ну, давайте встанем, сестричка! Поглядите. на себя: ваше платье все в пыли. Как это нехорошо!

Она вытерла подолом фартука глаза и нос.

— Офицерик, отвезите меня домой! — попросила она. — Я тут близко живу. Вы меня не знаете? Тоня я! Отец мой — благочинный в Ново–Троицкой церкви. — Она пошатнулась, схватила офицера за руку и снова всхлипнула. — Напоили меня и бросаете?

— Из какого вы эшелона?

Тоня обозлилась. Она с силой оттолкнула офицера.

— Не из какого! Я домой хочу, до–мо–й!

Офицер усадил её на стул.

— Позвольте узнать, мадемуазель, вашего брата зовут Аркадий? Он разведчик?

— Да–а!

— Тогда разрешите представиться: я друг и коллега вашего брата.

Офицер усадил Тоню в наёмную тачанку, сам сел рядом. Извозчик щёлкнул кнутом, и тачанка покатилась по неровной дороге.

Свежий степной ветер выветрил хмель из головы Тонн.

Теперь ей было нехорошо и совестно. Она старалась не встречаться со взглядом офицера. Но тайком поглядывала на него.

— Вам лучше? — спросил офицер.

— Спасибо… Мне сейчас совсем хорошо! — Тоня наклонила голову и извинилась: — Простите, пожалуйста, мне моё поведение там, на станции.

— Ничего. А смогу ли я видеть Аркадия?

— Брат уехал по своим таинственным делам.

— Давно?

— О нет! Три дня назад. Мы вместе с ним приехали тогда на станцию. Он уехал, а я прозевала эшелон.

Когда тачанка подкатила к дому ново–троицкого благочинного, офицер хотел взять свой и Тонин чемоданы. Но Тоня предупредила его:

— Не надо, не беспокойтесь! — И крикнула выбежавшей Катерине: — Не видишь, что ли? Внеси чемоданы!

Возвращению дочери в доме благочинного очень обрадовались. Батюшка с матушкой долго целовали заблудшую овцу. Офицера тоже приняли с распростёртыми объятиями. Усадили за стол.

Подавая ужин, Катерина метала любопытные взгляды на приезжего. Попадья, перехватив эти взгляды, истолковала по–своему. Когда стряпуха вышла, она сообщила офицеру:

— Непутевая бабёнка, но работница золотая! Потому и держим.

Благочинный вздохнул и примирительно произнёс:

— Один бог без греха. Беженка она. Была замужем за казаком, да вот овдовела. А сынка‑то нашего, позвольте вас спросить, где в последний раз встречали?

Приезжий подробно рассказал растроганным родителям о своей старой дружбе с Аркадием ещё в рядах корниловской армии во время «ледового похода».

А утром офицера в доме не оказалось, исчез и он и его чемодан.

Утром попадья обожгла взглядом стряпуху и прошипела:

— Так я и поверю, что ты не знаешь, куда девался он.

Она надавала Катерине по щекам и велела уходить из их дома.

Вечером, когда Катерина со своим узелком шла к Хамселовке, на её пути в тихом переулке встал человек.

— Здорово, любушка!

— Яшенька! — испуганно и радостно выдохнула Катерина.

— Ну, рассказывай, как твои дела.

— Да вот выгнала меня попадья. Какой‑то офицер ночевал, да пропал, а я, выходит, виновата.

— Ладно! — прервал её Яков. — Про того офицера мы знаем. Красный он, у нас сейчас…

— Ой! — только и могла произнести Катерина.

Яков наклонил голову к Катерине.

— Теперь у нас к тебе новое дело. Устраивайся на службу к его благородию участковому. Кончать гада нужно. Сколько он наших погубил! Сколько шпионов держит… А сам, как вечер, так дом на запор и без охраны никуда не вылазит…

— Понятно, Яшенька! — ответила Катерина. Устроюсь! Это самое благородие уже не раз меня к себе зазывал…

Катерина с надеждой вглядывалась в лицо своего бывшего полюбовника: может, хоть облачко ревности удастся заметить! Но в темноте ничего нельзя было разглядеть.

— Еще чего? — дрогнувшим голосом спросила она.

— Еще повидайся с атамановой женой и скажи, чтоб об Алешке не тревожилась. И как‑нибудь намекни ей, чтоб отец не разыскивал сына. Да, гляди, себя не подведи. С оглядкой говори, намёками.

-— Не учи! — отозвалась Катерина. — Это я сумею.

— Ну, а как с Аксютой у тебя? Мир да любовь?

Яков резко откачнулся от Катерины.

— Катака, ты же баба умная! — не своим голосом проговорил он. — Не время нам сейчас любовями считаться. Пора такая, или они нас за дыхало возьмут или мы их! Ну, я пошёл. А ты, значит, действуй! Связь наша тебя разыщет. Самое главное, наймись к участковому, благо, он сейчас один, жена с дочерью в Екатеринодар укатили.

На следующее утро Катерина постучалась в дом к Марченко. Конюх провёл её к хозяину.

— Ну, что скажешь, красавица? — ухмыльнулся участковый, ощупывая взглядом ладную, молодую вдову.

Катерина всхлипнула.

— До вас, ваше благородие! Может, возьмёте меня стряпухой? Хоть временно, пока жена ваша вернется…

— Стряпухой? — удивился участковый. — Ты же на батюшку работаешь?

— Выгнали меня! — Катерина залилась слезами. — Я лине старалась, я ли силу жалела! Так нет!

— Повариха мне и вправду нужна. Оставайся, не обижу! А придёшься по сердцу… — Участковый облизал губы, и щёточки рыжих усов запрыгали над большим ртом. — Тогда и после возвращения моей супружницы без работы не останешься…

— Вот спасибочки! — поклонилась Катерина, бросая на участкового бедовый взгляд.

Несколько дней она ублажала участкового—готовила такие вкусные кушанья, что хозяин только крякал от удовольствия.

По вечерам она накрепко запиралась в своей комнатушке и не отзывалась на настойчивые стуки хозяина.

А утром, улыбчивая и ласковая, Катерина снова бросала на него лукавые взгляды.

— Запираешься ты, Катя, напрасно! — заметил он ей. — Я человек такой: как ко мне относятся, так и я… Запомни это!

— Ой, ваше благородие! — всплеснула руками Катерина. — Сон у меня очень крепкий.

— Так вот. Я сейчас уезжаю и вернусь поздно, — предупредил участковый. — Так ты высыпайся днём. Понятно?

— Как не понять! Да разве ж я могла подумать, что такой представительный мужчина на меня, серую, посмотрит!

Очень довольный участковый уехал. Вечером Катерина на славу угостила конюха сдобными пирогами и наливкой.

— Кушайте, кушайте! — угощала, она.

Рябой конюх блаженно улыбался и нажимал на бутылочку.

Катерина тоже улыбалась и все подливала в его стакан хмельную наливку.

Когда конюх захрапел, положив голову на стол, Катерина заперла в сарай злых, раскормленных собак. Было уже совсем темно, когда две тёмные фигуры бесшумно проскользнули в дом участкового. А стряпуха, заперев за ними калитку, принялась готовить на кухне обильный ужин.

Марченко вернулся в полночь. Забрызганный грязью, усталый, он тяжело рухнул на диван и закрыл глаза.

Катерина бесшумно расставила на столе тарелки с едой, открыла четверть с вишнёвой наливкой. Хозяин сквозь дремоту почуял запах жареного гуся, открыл глаза, зевнул и подсел к столу.