Наследница Кодекса Люцифера

– Ты слишком высокого о себе мнения, – возразил старик.

Киприан поднял руку, и Андрей был уверен, что он выдернул бы это отвратительное существо из его одеяла-доспеха, этого панциря из замерзшего кала, если бы оно не вздрогнуло и не заслонило лицо локтем.

– Уйди! – крикнул старик и замахнулся. – Уйди!

Киприан встал и с подчеркнутой тщательностью вытер ладони о брюки. Старик тяжело осел в кресле.

– Ее пепел рассеян по ветру, – пробормотал он. – И как ветер, она возвращается, чтобы преследовать меня. После стольких лет…

– Ты говоришь об Анне Моргин? – уточнил Андрей.

Старик подарил ему взгляд, полный ненависти.

– О чем же еще, хитрец?

– Иезуит тоже спрашивал тебя об Анне Моргин?

– Закрой пасть, – приказал старик, – если хочешь услышать мою историю.

Андрей поднял бровь, но покачал головой, когда Киприан задержал дыхание.

– Я весь превратился в слух, – так любезно ответил он, как будто перед ним на троне сидел император Фердинанд.

Старик смотрел на них. Внезапно он хихикнул.

– Они сожгли ее. Как ведьму! – Хихиканье стало громче. – Как ведьму! Правда, забавно?

– Давно так не смеялся, – согласился Киприан.

К старику вдруг вернулась серьезность.

– Если и существуют бабы, которые не ведьмы, то это Анна. Ведьмы хитрые. Анна была глупа как пробка. – Он почмокал губами. – Единственное, что она умела, – это трахаться. Ты когда-нибудь трахался, дурень? – Вопрос предназначался Андрею.

«Просто чудесно, – невольно подумал он. – Киприан грозится его побить, а дураком он называет меня».

– Ты бы удивился, – ответил он.

– Не трахался, – возразил старик. – Не трахался, если тебе не доводилось трахать Анну. Она пропустила через себя половину Эгера, во всяком случае – весь городской совет. Женщины ненавидели ее. Если у тебя была Анна, то другие женщины для тебя не существовали, потому что они только ложились, раздвигали ноги и перебирали четки, пока их почтенные супруги вяло барахтались. У Анны было три дочери, и ни одна не похожа на другую. И при этом глупая гусыня любила только одного человека – своего Каспара. Она пускала к себе других, чтобы не протянуть ноги, но если к ней заглядывал Каспар, то у ее жалкой лачуги напрочь сносило крышу, можешь мне поверить. Ну как, впечатлен, дурень?

– Я просто в восторге, – ответил Андрей.

Все закончилось так, как и должно было закончиться. Кто-то обвинил Анну Моргин в колдовстве – якобы слышали, как она отреклась от Бога, Пресвятой Божьей Матери и всех святых; видели, как она танцевала со своим любовником Каспаром в полночь, обернувшись волчицей; нашлись свидетели того, как она наколдовывает погоду и творит другую ворожбу, поганит святое причастие и – ага! – нечистыми средствами крутит головы мужчинам. Анну Моргин арестовали, предъявили ей обвинения, рассказали о мучительном допросе и продемонстрировали орудия пыток, а когда увидели, что таким способом признания не добиться, пустили орудия пыток в ход.

– И на все это смотрели те, из кого она выжимала соки всего Я неделю до того, – сказал старик. – Держу пари, что парочка из них во время того действа опростоволосилась, и теперь они спрашивали себя, почему им раньше не пришла в голову мысль вздернуть Анну на дыбе. Эй, дурень, ты когда-то…

– Еще одна подобная реплика, – рявкнул Киприан, и взгляд старика испуганно метнулся к нему, – и я выжму сок из тебя, и от тебя останется меньше, чем тогда можно было выжать из брюк судей.

– Слушаюсь, ваша милость, – сказал старик с искаженным от ярости лицом.

Возможно, Анна думала о том, что после признания смерть на костре будет неминуема – и что тогда станет с ее дочерьми? Возможно, она думала, что информация о ночных пристрастиях половины жителей города дает ей некоторую защиту. Даже после пыток она не призналась.

– Тогда они приказали ей смотреть, как они будут сжигать ее Каспара, – продолжал старик. – Парень оправдал все ожидания: он очень громко орал. На дыбе ему, наверное, перебили суставы на ногах; как бы там ни было, на место казни его пришлось нести, и когда огонь начал лизать ему пальцы ног, он кричал, как бык во время кастрации. Это заставило Анну задуматься…

Анна потеряла сознание. Варварский спектакль, кажется, привел к желаемому эффекту – и даже больше. На следующее утро Анна Моргин призналась по всем пунктам выдвинутого обвинения. Очевидно, Каспар вторгся в ее сон и приказал ей так поступить; он клялся, что сама Мария, Матерь Божья, сказала ему, что в случае признания ей будет дарована милость.

– Как вы думаете, что из этого вышло? – спросил старик и снова захихикал. – Матерь Божья ошиблась.

Следующим пунктом повестки дня был осмотр Анны на наличие у нее на теле ведьминых знаков. Он производился повивальной бабкой и свидетельницей. Свидетельницей была жена городского судьи; сам городской судья неоднократно пользовался услугами Анны, когда она еще была не ведьмой, а городской проституткой.

– Осмотр все продолжался и продолжался, – вещал старик. – Сначала никто ничего не заподозрил, так как в поисках отметин необходимо осмотреть каждую клеточку тела, и так как господа в зале судебного заседания, наверное, слишком глубоко погрузились в размышления о том, какую часть тела осматривают в данный момент и действительно ли…

– Довольно, – перебил его Киприан. – Мы уже знаем, как цветисто ты умеешь рассказывать.

– Чересчур чувствителен, милейший?

– Я бы сказал, ты чересчур утомил меня. Старик плюнул на пол.

– Значит, ты ничуть не лучше тех ханжей. Ты бы тоже сначала совал свой хвост куда ни попадя, а потом заныл бы, ткнул в Анну пальцем и заорал: «Сожги ведьму!»

– И к какой фракции тогда принадлежал ты? Ты, кажется, находился на передовой.

Старик сверкнул глазами на Киприана. Затем он повернулся к Андрею и открыл рот, однако, похоже, вспомнил о недавней угрозе Киприана. Что касается Андрея, то он слушал со смесью ужаса и благоговения. Подобную историю, пожалуй, мог рассказать только человек, преисполненный такой злости, как старик на троне. Не думал ли он недавно, что старик состоит из грязи и сора? Видимо, в нем есть и третий компонент – злоба, и она служила клеем, на котором держались остальные.

– Однако в результате кому-то все же показалось, что осмотр затянулся, и он заглянул в комнату. Повивальная бабка и старуха судьи лежали на полу, а на лбу у них красовались шишки и синяки. Должно быть, Анна измолотила женщин большим канделябром – он был заляпан кровью и волосами. Окно было открыто. Анна Моргин сбежала.

– Она просила приюта у отшельника в лесу, который появился несколько дней назад и которого заметили в городе, – вставил Киприан.

– Ты почти украл у меня конец истории, – заметил старик и ухмыльнулся.

Идти по следу Анны оказалось легко. Отшельник, к которому она убежала, исходил из ложной веры в то, что его право на предоставление убежища – не пустой звук. После короткого обмена мнениями отшельник уже лежал на земле, а его душа была на дороге в лучший мир.

Андрей наклонился вперед; Киприан махнул рукой, и Андрей закрыл рот.

– Они вернули Анну в Эгер и бросили в комнатушку – в тюрьму. Когда на следующий день ее доставили в зал судебного заседания, чтобы она подписала признание, она внезапно сорвала нож с пояса одного из судебных приставов и вонзила его себе в шею!

Это произошло настолько неожиданно, что всех охватила паника. Наконец палач пришел в себя и вогнал бездыханной Анне иглы под ногти рук и ног, но она даже не вздрогнула. Врач, которого потом вызвали, установил ее смерть. Члены городского совета решили поступить с трупом так, как собирались поступить с живой ведьмой. Палач и его подручные без лишних церемоний выбросили труп из окна на втором этаже ратуши, привязали ее тело к ослиной упряжке и потащили на место казни.

– Они положили ее на костер, среди больших поленьев, которые дают больше всего жара, и подожгли поленницу…

– И? – спросил Киприан, когда старик замолчал.