Князья Русс, Чех и Лех. Славянское братство

Лангобарды подошли к вечеру, не спеша расположились недалеко от города, поставили палатки и шалаши, зажгли костры и стали готовить ужин. Конечно, их воины сейчас рыщут по окрестным селениям, угоняют скот, грабят и убивают жителей, забирают в плен, чтобы продать римским купцам в рабство… Лютобор скрипел зубам в бессильном бешенстве, когда думал об этом, и старался отвлечь себя от горестных дум напряженной работой.

Наутро группа нарядно одетых всадников стала объезжать крепостные стены. Они ехали не спеша, останавливались и о чем-то совещались. Люди на стенах внимательно наблюдали за ними. Это военачальники лангобардов во главе со своим конунгом оценивали достоинства и недостатки крепостных стен и башен и намечали, по каким направлениям бросить воинов на приступ.

Однако, вопреки ожиданиям, лангобарды на приступ не пошли. Они плотно окружили город, а, главное, возвели на отмели двойную стену из врытых в песок заостренных бревен и посадили за ними крупный отряд своих воинов. Тем самым они отрезали город от реки. Может, конунгу было известно раньше или кто-то из предателей сообщил, что в колодцах недостаточно воды и жители берут ее в основном из реки. Но то, что враги действовали целенаправленно, со знанием дела, не вызывало у него никаких сомнений. Тотчас ввели строгий учет за потреблением воды, поставив возле колодцев воинов; жители вынуждены были забить почти весь скот; правда, это дало много мяса, тем более что наступали холода и его можно было хранить длительное время.

Наступила зима, порой шел снег, его собирали, расходовали на питье. Но потом установились ясные дни, а колодцы пустели, воды постоянно не хватало, люди страдали от жажды.

Дорож как-то сказал Лютобору:

— Надо пробиваться к реке, иначе без воды не выстоим.

Лютобор и сам понимал, что без реки оборонять город невозможно. И как предков угораздило возвести столицу так неудачно? Но теперь положение не исправить, город не перенесешь на новое место, надо исходить из того, что есть.

Стали готовиться к вылазке. На телеги погрузили бочки, создали группу, которая должна была выкопать бревна и выбросить их в реку. Основные силы направлялись на уничтожение лангобардов, засевших за бревенчатой оградой. Стали ждать лунной ночи. Наконец она настала. Лютобор с вечера предупредил всех участников вылазки, усилили охрану крепостной стены на случай, если враги попытаются воспользоваться моментом и прорваться в город с другой стороны. Когда наступила полночь, дал команду начать боевые действия.

Неслышно открылись крепостные ворота, и из них молча вышли первые отряды бойцов; со стен были сброшены лестницы и веревки, по ним быстро спускались вооруженные люди и бегом направлялись к вражеским укреплениям… И вот уже частокол, на него полезли напористо, с ожесточением.

То ли часовые проспали, то ли поздно были предупреждены лангобарды о нападении, но сопротивление отряда было быстро сломлено, немногим удалось спастись бегством. Заработали ведра, бочки были наполнены, их повезли в крепость; легко вырыли бревна, их бросили в воду, они медленно потекли по течению.

Едва управились, как явились лангобарды. Завязалась ожесточенная схватка. В азарте враг полез вслед за лютичами на стены, кое-где взобрался на площадку, силы прибывали. Может, и удалось бы лангобардам закрепиться и прорваться в город, но не хватало лестниц, поэтому приступ захлебнулся.

Лютобор и его военачальники рассчитывали, что напуганный разгромом конунг не решится поставить новый частокол из бревен, но укрепление на берегу реки было восстановлено, за ним засел еще более крупный отряд, а к нему с той и с другой сторон были ближе подвинуты основные силы, которым вменялось пресекать попытки лютичей прорваться к реке.

Через месяц колодцы опустели, положение стало безнадежным. В самом начале осады Лютобор послал за помощью к Добрану, но гонец вернулся ни с чем. Ему сообщили, что князь уехал на охоту в дальние леса и отыскать его нет возможности. Больше помощи ждать было неоткуда.

На Лютобора жалко было смотреть. Он не спал ночами, пытаясь найти какой-нибудь выход из положения, потерял аппетит и страшно похудел, из темных глазниц отчужденно смотрели на мир воспаленные, лихорадочно блестевшие глаза; окружающие боялись подходить к нему.

Только Херта оставалась возле него.

Как-то, улучив момент, она сказала:

— Тебе надо повидаться с великим князем Руссом.

Он ничего не ответил, но она по его настороженному виду поняла, что он ее слова услышал и запомнил.

Наконец, видя, что люди от жажды начинают умирать, Лютобор приказал начать переговоры. Сам в стан лангобардов не поехал; за него условия мира обговаривал Дорож. А они были жестоки: лютичи вынуждены были платить с каждого двора по десять унций серебра, держать у себя в столице лангобардского наместника и не вступать ни с кем в союзные отношения, не воевать, не заключать мира без разрешения конунга. Такого унижения гордое и воинственное племя в своей истории не знало никогда.

V

— Ну, невольница, можешь выходить на свободу! — весело проговорил Воимир, открывая дверь светлицы. — Хватит с тебя, насиделась в одиночестве!

Неделю продержал он Велину взаперти, лишь служанка приходила к ней, приносила еду и питье и убиралась. Думал, месяцы протомит, так осерчал на нее за своевольство. Однако был князь горяч, но отходчив. Жаль стало родное дитя. И когда во дворце начался очередной пир, не выдержал, взял ключ и отомкнул замок.

Велина сидела у окна и вышивала. Воимир подошел к ней, рассмотрел рисунок.

— Ишь ты, красные розы — цветы любви! — проговорил он снисходительно. — Уж не Руссу ли предназначены?

— Может, и ему! — непримиримо ответила она.

— О Руссе забудь, — строго сказал он. — Я его изгнал из столицы, думаю, к отцу с матерью подался, больше некуда. Отвоевался. Теперь ему за сохой и плугом ходить да по лесам за зверьем скитаться. Ни на что другое не годится.

Воимир прошелся по светлице, продолжал:

— Любовь — явление временное. Приходит — уходит. Я за свою жизнь сколько раз влюблялся — и не упомню. Думаешь, все, лучше и краше не найду. А проходит какое-то время, другая встречается. И снова охи-вздохи, без любимой свет не мил, она одна во всем мире… Так и с тобой, скоро сама над собой смеяться будешь, поверь мне…

Спохватился:

— Да что я, старый дурак, рассусоливаю перед тобой? Вставай, собирайся и на пир. Подруги там заждались тебя, парни, думаю, соскучились!

На пир она не пошла, а на другой день отправилась гулять по городу, потому что действительно соскучилась по людям, по вольному воздуху, по тому, что всегда окружало ее раньше. Навстречу Скрынь, все тот же замкнутый, с испытующим взглядом из темных глазниц. Она тотчас решила узнать от него что-то про Русса.

— И почему ты ходишь по городу без своего начальника, где ты его бросил? — шутливо спросила она его.

— Ты говоришь про Русса?

— А кто еще тобой верховодит?

— Скажи, верховодил. Нет Русса и не знаю, где.

— Даже тебе не сказал, куда уехал?

— Как в воду канул.

— И тебе не хочется его сыскать?

— Для чего?

— Ну да, я забыла. Друзей у тебя нет. У тебя только нужные люди.

Скрынь пропустил ее слова мимо ушей, задал вопрос:

— Куда собралась? Может, по пути?

Велине надоело одиночество, хотелось общения, поэтому ответила:

— По пути, если хочешь прогуляться.

— Посмотреть людей?

— И себя показать.

Они засмеялись, пошли рядом.

— Помнишь, возле этого дома мы играли в дочки-матери? — обратился он к ней. — Мне так не хотелось, было так скучно, но я все равно не уходил.

— Почему скучно? По-моему, была интересная игра.

— Для девчонок. А нам подавай что-нибудь про войну.

— И почему не сбежал?

— Из-за тебя. С тобой хотелось побыть. Мне ты уже тогда очень нравилась.

— Глупенькие еще были. Ничего не понимали.

— Неправда! Я на тебя уже тогда заглядывался.