Окаянная Русь

Хан вытащил саблю, потом, подумав, вогнал её обратно в ножны. Нет, не может великий правитель убить этого соблазнителя даже из ревности.

   — Стража! — крикнул Улу-Мухаммед.

На гневный голос хана вбежали несколько стражников.

   — Куда вы смотрите?! Неужели не видите, что в мой гарем проник мужчина! Хватайте его и отрубите немедленно голову, иначе сами лишитесь собственной!

Евнухи, подгоняя мужчину остриём сабель, вытолкали его из сада. Напоследок незнакомец обернулся дерзко и рассмеялся.

   — Ох и сладкие же у тебя наложницы, хан! Будет что вспоминать на том свете.

И долго его смех преследовал разгневанного хана.

Улу-Мухаммед подошёл к Гайше, девушка по-прежнему стояла на коленях, не поднимая головы. Хан хотел разглядеть в её глазах страх, но увидел только покорность. «Вот как обманывает меня красивейшая из наложниц, а ведь я хотел сделать её женой», — подумал Улу-Мухаммед.

Хан притронулся ладонью к её лицу, и когда она, в надежде лаской вырвать у господина прощение, потянулась к нему всем телом, разорвал на ней атласный халат. Хан смотрел на высокую девичью грудь, которую ласкал не только он один; видел губы, которые целовали чужие губы. В нём поднялось желание, тёмное и непреодолимое, он стал грубо шарить ладонями по её упругому животу, бёдрам, а когда под его ласками Гайша задышала тяжело и благодарно, овладел ею здесь же, в беседке.

Лунный свет падал на красивое утомлённое лицо девушки, под этим серебристым свечением она выглядела ещё прекраснее. Хан поднялся, запахнул свой халат и спросил:

   — Как звали этого юношу?

Трудно было поверить, но в голосе его звучала печаль.

   — Махмед, — отвечала девушка.

   — Где ты с ним познакомилась? Тебе удалось подкупить одного из моих евнухов?

   — Нет, мой повелитель, — отвечала красавица. Она улыбнулась, гроза прошла стороной — хан Золотой Орды простил её. — Ты же иногда отпускаешь нас на базар, чтобы мы могли сами выбрать для себя шелка и платья. Я покупала парчу в лавке его отца.

   — И давно он... посещает мой гарем?

   — Уже с полгода, — был печальный ответ.

   — С полгода?! — поразился Улу-Мухаммед. — Завтра я прикажу казнить всех сторожей, охраняющих мой гарем. Это будет хорошим предупреждением тем евнухам, которые появятся позже.

Хану сделалось вдруг больно, а на лице красавицы Гайши уже играла лукавая улыбка.

   — Ты ведь простил меня, повелитель?

Кому, как не господину, наказывать блудливую женщину. Страстный порыв в тёмной беседке был прощанием. Хан вытащил саблю и коротким взмахом отсёк Гайше голову. Он ещё успел разглядеть всплеск страха в её глазах. Гайша рухнула под ноги своему господину, словно всё ещё молила о прощении. Улу-Мухаммед перешагнул через её тело и пошёл во дворец.

   — Узбек! — позвал он чёрного евнуха. И, когда тот предстал перед повелителем, спросил: — Чем занимаются жёны и наложницы в моё отсутствие?

   — Они с нетерпением дожидаются твоего появления, повелитель, — был немедленный ответ.

   — Перестань мне врать! — повысил голос хан. — Мне интересно знать всё! Кто с кем общается, о чём они говорят, в какие игры играют. Мне надо знать, даже о чём они думают! И самое главное, что наложницы говорят между собой обо мне! Ты не можешь не знать этого. Если ты ответишь на все эти вопросы честно, тогда я сохраню тебе жизнь.

   — Хорошо, хан... Твоя милость не знает границ. Я начну с того, что твоим жёнам не с кем общаться, кроме евнухов, за исключением тех случаев, когда по твоему разрешению они покидают дворец и идут на базар, чтобы выбрать себе драгоценности и шелка для платьев. Но даже тогда их всюду сопровождает стража, и они находятся под наблюдением евнухов. Но разве можно уследить за этими плутовками! Прости меня, мой господин. Может быть, иногда их и посещают греховные мысли. Некоторые из твоих наложниц жили в Сарайчике. Изредка ты разрешаешь им видеться со своими родителями и родственниками. Не обижайся на меня, повелитель, но многие пережили любовь до тебя, и что может помешать им встречаться в отчем доме со своими прежними возлюбленными! Ты знаешь, что у нас произошёл такой случай, когда соблазнитель попытался проникнуть в ханский гарем, переодевшись в женские одежды, но обман сразу раскрыли, и евнухи немедленно изрубили его на части. Поверь мне, повелитель, мы делаем всё, чтобы уберечь твою честь.

   — Чем жёны занимаются в моё отсутствие?

   — Повелитель, Хавва — прародительница всех жён на грешной земле. Она была сотворена из ребра Адама, и, видимо, далеко не из лучшего. Если это не так, тогда зачем ей было поить Адама вином и заставлять вкушать запретный плод? Так и жёны твои, повелитель, сколько бы ты их ни ласкал, всё им кажется мало! Я часто вижу, как некоторые переодеваются в мужские одежды и ласкают твоих других жён.

   — Хорошо... иди, — сказал хан. — И позови ко мне лекаря.

   — Слушаюсь.

Правда, высказанная Узбеком, больно ранила Улу-Мухаммеда, но он сумел сохранить спокойствие. Тело его по-прежнему оставалось сильным, глаз, как и в молодости, зорок, однако он уже не ощущал того большого мужского влечения к женщинам, которое, он помнил, владело им с юношеских пор. Тогда достаточно было представить красивую девушку, чтобы почувствовать желание. До женитьбы было далековато, и его отец, великий Джеляль-Уддин, замечая в сыне томление, позволял ему пользоваться родительским гаремом.

   — Пожалуйста, сынок, можешь заходить в этот заповедный сад. Дорога сюда для тебя всегда открыта. В жизни это не последнее дело, поверь мне, старику. Посмотри, что да как, чтобы во время брачной ночи не чувствовать себя глупцом, — громко хохотал Джеляль. — Помни, у тебя есть отец, который всегда сможет понять твои надобности, он-то уж никогда не закроет гарем для своего сына. Ну, а как женишься, так сможешь завести собственный гарем из молоденьких наложниц, тогда в спальные покои будешь пускать своего престарелого отца.

Джеляль-Уддин снова захохотал. Худое, загорелое до черноты лицо хана при смехе становилось похожим на печёное яблоко.

Улу-Мухаммед вдруг подумал, как могуч был его отец, если незадолго до смерти позволял себе размышлять о женской плоти. Мухаммед никогда не сможет забыть того дня, когда Джеляль-Уддин, поражённый смертельной болезнью, повелел привести евнухам свою любимую наложницу Гульнар.

   — Пусть она разденется.

А когда Гульнар разделась донага, обессиленный правитель долго любовался её красивым телом, потом тихо произнёс:

   — Уведите её... не хочу больше смотреть. Она меня волнует, хочу умереть спокойно.

С тем и почил старый воин.

Улу-Мухаммед всегда был желанным гостем в отцовском гареме. Страстные ласки красивого и стройного юноши хотели получить даже увядающие без мужских объятий многоопытные жёны. Кто, как не они, больше всего разбираются в любви. Это с возрастом Мухаммед стал засматриваться на молодость, а тогда его больше привлекала зрелость.

Перемену в себе Улу-Мухаммед обнаружил не сразу, и равнодушие к цветущему гарему он воспринимал как обычную усталость, находил радость в разговорах с сыновьями и в долгом общении с мурзами. Это потом пришло сомнение, а вместе с ним в нём поселилось и беспокойство.

Сейчас же Улу-Мухаммед обратился за помощью к придворному лекарю. Старый, высохший, словно кора дерева, лекарь, который поддерживал мужскую силу ещё у великого Тохтамыша, на всех во дворце одним только своим видом наводил страх.

Старик терпеливо выслушал господина и улыбнулся. Казалось, от его внимательных и умных карих глаз не способен укрыться даже ничтожный недуг.

   — Я приготовлю тебе капли, повелитель. Это старый испытанный рецепт, настой из целебных трав и корня жизни. Он применяется с начала сотворения мира, и, мне думается, к нему прибегал даже Адам. Обещаю тебе, повелитель, ночь ты захочешь провести в гареме. Это снадобье помогало и твоему отцу, и до последнего дня он звал к себе в ложницу юных прелестниц. Грешно говорить, я, хоть и стар, как труха древнего дерева, однако и сам частенько прибегаю к этому средству. Не могу равнодушно проходить мимо молодости. Кто знает, может, поэтому я ещё и жив, что девушки дарят мне свою любовь. — Лекарь беззубо скалился. — Можешь не сомневаться, повелитель, я сумею сделать так, как нужно.