Королева Жанна. Книги 4-5

— Я приехал из Синаса…

— Что, и в Синасе тоже?! Где читали, в церкви?

— Да, ваше сиятельство, в церкви Святого Жервасия на Горе. Я был при этом…

— Больше вам нечего добавить?.. Покинете карету под аркой.

Лианкар уже ждал его в аудиенц-зале.

— Ваше сиятельство, это я получил только что. Читано в Сепетоке и в Лимбаре три дня назад. — И он подал принцу листочки с уже знакомым текстом.

— Так… — Гроненальдо присел на нагретую солнцем банкетку. — Зверь торжествует на стогнах… Что вы скажете о стиле, герцог?

— Безупречен, — отвечал Лианкар. — Сам дьявол не сочинил бы лучше.

Воистину, Чемий был гениальный демагог. Любое событие он умел вывернуть наизнанку и истолковать в нужном ему смысле. Зверства «голубых сердец» в Кельхе и Остраде зимой и весной — это несомненно проявление Божьего гнева. Он предупреждал, и многократно, против поклонения Зверю — его не слушали. Так вот вам посланцы адского легиона, чтобы мучить и убивать вас. Вы говорите, что они прикрываются эмблемами Лиги, а я говорю: тем хуже для вас. И не ясно ли показала мрежольская казнь, что не Лигой, не Принцепсом они были посланы? Вы говорите, эти душегубы подохли без причастия — как вы полагаете, почему? Да потому, что диавольская их сущность святого причастия не приемлет. Они вернулись в ад, откуда выпущены были на землю. Благословенный небом Принцепс (он так прямо и называл его, мятежника!) потерпел поражение в битве — тем хуже для вас. И виноваты в этом вы сами, ибо вы мало молились, а паче мало сделали, чтобы прекратилось кромешное и блудное царство узурпаторов. И вот выпущены на вас новые диавольские посланцы, на сей раз в обличии фригийских разбойников, чтобы терзать всевозможными пытками бедную Maрву. И они — не расточатся и не исчезнут. Сам король фригийский предложил своих солдат, чтобы покончить с этими исчадиями, и вы думаете, его предложение приняли? Как бы не так! Блудное царство своих не трогает. Так чего же вы ждете, христиане, от толетских антихристиан, этих эпикурейских свиней и свинских эпикурейцев? Будете еще ждать новых знамений? И дождетесь. Дождетесь, говорю вам, что детей ваших будут убивать на ваших глазах, жен ваших будут насиловать на ваших глазах, а затем и вас самих изведут всех до единого — дождетесь, что так все и будет.

Такие и подобные им слова все чаще обрушивались на головы жителей острова Ре, Кельха, Северной Марвы; а теперь уже и Синас получал возможность слушать сочинения понтомского пророка. Канва действительных фактов, с иезуитским искусством подогнанных в нужную рамку, щедро разукрашивалась цветами самых нелепых фантазий: огненные мечи, говорящие рыбы, телята о двух головах и тому подобный вздор, над которым Гроненальдо в другое время охотно посмеялся бы. Но сейчас ему было не до смеха. Сам он был гуманист, просвещенный человек, почитатель Эразма, но ведь все эти выдумки были адресованы не ему, а темной толпе, которая верила им не меньше, чем подлинным фактам. «Да, они верят, ваше сиятельство, — говорил ему на это Лианкар, — ну и что за беда?.. Согласен, что старец настраивает их против властей, то есть и против нас с вами лично. Согласен, он играет в политику, и довольно крупно играет… Ну и пусть его…» — «Как это пусть? — поднимал брови Гроненальдо, — я что-то плохо понимаю, ваше сиятельство…» — «Ах, mon cher ami [32], — доверительно склонялся к нему Лианкар, — ведь это все изящная словесность, это все eloquentia [33]… Это нам с вами ясно, куда он клонит, но его изящные словеса предназначены для каменных мозгов мужичья, до которых когда еще дойдет…» — «Ну а когда дойдет — что тогда?» — сумрачно возражал Гроненальдо. Лианкар прятал улыбочку: «Во-первых, ваше сиятельство, Чемий занимается этим уже добрых десять лет, и что же? Пока еще ничего. Вы не думаете, что это все продлится еще столько же? Капля точит камень — это правда. Я готов даже допустить, что он близок к цели. И все же не настолько, чтобы завтра…» — «Какой же срок вы ему ставите?» — «Его надо считать еще месяцами, — так же серьезно сказал Лианкар, — я бы охотнее считал годами, но не делаю этого единственно из уважения к вашему сиятельству… И уж во всяком случае не сейчас, ваше сиятельство, вы же знаете…» — «Да, — кивнул Гроненальдо, — пшекленты поляци… Я бы их всех узлом связал…» — «Прикажите это Викремасингу, пусть он сделает это поскорее». Гроненальдо промолчал. «Иными словами, герцог, — сказал он, — вы предостерегаете меня против немедленных действий?» — «Да, ваше сиятельство, — столь же официально отвечал Лианкар, — коли вам угодно поставить вопрос именно так — я вас предостерегаю». — «Вы стоите за церковный суд?» — «Это единственный путь, ваше сиятельство», — твердо отвечал Лианкар.

Подобные беседы происходили между ними неоднократно.

Никакого не было толку от церковного суда. Обещанные Флариусом обвинительный акт и приговор не были готовы к обусловленному сроку. Гроненальдо ждал, но терпение его истощалось. Неделю за неделей его пользовали отговорками: ищем формулу обвинения. Писались длиннющие письма примасам Фригии и Македонии — Гроненальдо был больше чем уверен, что у тех тоже — у каждого! — найдется своя палка, чтобы сунуть ее в колесо, и без того неподвижное. А Чемий громыхал своими проповедями, словно пророк Иезекииль. Гроненальдо получал все списки с них через своих шпионов, и каждый период физически обжигал его. Медлительность консистории он склонен был объяснять сознательными увертками: попы явно тянули время, ждали какого-то поворота… А узел надо было рубить — немедля, сейчас.

Вильбуа почему-то не спешил рубить. Гроненальдо глубоко уважал политический гений своего предместника, даром что тот был на десять лет моложе его. Нет, Вильбуа не склонен был недооценивать опасность; он готовил процесс над Чемием, но это должно было быть исключительно делом церкви. Странно, почему? Или он знал что-то, чего не знал Гроненальдо?

Или старец вел себя не так нагло? В последние месяцы он как будто с цепи сорвался. Он восхвалял Лигу Голубого сердца и недвусмысленно призывал к бунту. Он стал еще неистовее после дилионского разгрома. Ему следовало заткнуть глотку раз и навсегда, а консистория преступно медлила.

Принц поехал в монастырь Укап, к кардиналу Флариусу.

Князь церкви Виргинской никогда не внушал ему симпатий. Этот жизнелюбивый прелат выработал себе прекрасную позицию: Его Величеству Карлу было угодно сделать меня кардиналом Мури, и вот я — кардинал Мури. Я не хотел этого, и не домогался, видит Бог. Используйте меня как вещь, Ваше Величество, а мне оставьте мои удовольствия. Удовольствия были весьма скандального рода: о метрессах Симона Флариуса распевали куплеты, а Чемий даже не считал его достойным объектом своих инвектив.

Короля Карла такая позиция устраивала, королеву Иоанну — тоже. Гроненальдо предпочел бы другого кардинала Мури, но приходилось иметь дело именно с этим.

— Ваше преосвященство, — спросил он, — какого вы мнения о последних проповедях епископа Понтомского?

— Ваше сиятельство, — сказал на это кардинал, — мы с ним давние знакомцы. Когда-то мы стояли с ним рядом у врат вот этого самого здания, соучаствуя в «чуде каноника Мурда». Он забыл об этом. Недавно я послал ему частное письмо. Аврэм Чемий, одумайся, написал я ему, ты затеял опасное дело… Он ответил мне так: «Я не понимаю тебя, Симон Флариус. Я всегда стоял и теперь стою за праведное дело, ты же — за неправедное. Вот и все, что я знаю о делах. Опасное и безопасное — это мирские слова, мне они не знакомы. Ты мнишь себя Божьим человеком, Симон Флариус, а говоришь, как человек мира сего…» Иначе говоря, ваше сиятельство, я для него просто прислужник Сатаны… Судите сами, какое мнение может быть у меня об его проповедях…

— Но князь церкви — вы, а не он, — нетерпеливо перебил Гроненальдо, — власть у вас, а не у него, так что же?..

Кардинал тяжело вздохнул.