Княжий удел

Согнулась яблонька перед князем, словно на ветру, и поклонилась в самые ноженьки:

– Здравствуй, князь всемилостивый.

А слово-то какое приберегла – всемилостивый!

– Здравствуй, Марфа.

Не укрылось от внимательных глаз Ивана Дмитриевича смущение великого князя: видно, девка по сердцу пришлась. Оженить бы! Что еще Софья Витовтовна об этом скажет? Воспротивиться может, горда не в меру.

– А я вот тебе жениха привел, доченька, – говорил Всеволжский, обнимая дочь за плечи.

Марфа стыдливо закрылась платком, только лукавые глазенки на князя поглядывают. Приосанился Василий, ему пришлась по душе шутка боярина.

– Ступай, лебедушка, мне с князем поговорить надобно, – отправил Иван Дмитриевич дочь в девичью.

Василий Васильевич уже справился с хмелем, заел квашеной капустой сладкое вино и поспешил откланяться:

– Идти мне надо, Иван Дмитриевич. После потолкуем, а уговор я запомню.

– Вот и ладненько… – Боярин помог князю надеть кафтан.

– Эй, Прошка! Бес! Где ты там?! – орал из сеней Василий. – Опять девок дворовых щиплешь! Выводи коня к крыльцу!

– Сейчас, Василий Васильевич! Сейчас! Это я мигом! – Прошка Пришелец оторвался наконец от важных дел, а в темном углу слышалось хихиканье молодки.

Ночь на дворе. А стужа такая, что и дьявола заморозит. Сел Василий Васильевич на жеребца, а он не хочет идти – недовольно гривой потряхивает. Ни шагу с боярского двора! Пригрелся в конюшне, здесь ему тепло и сытно. А возможно, и он прознал про печаль великого князя, оттого и не спешит.

Они уже отъехали от боярского подворья за версту, когда Василий Васильевич придержал коня:

– Один во дворец поедешь. Мне к боярину Всеволжскому вернуться надо.

– Оставил чего, князь? – хмыкнул Прошка. – Так, может, я принесу?

Кому надо во двор к боярину Всеволжскому, так это Прошке Пришельцу: в пристройке для дворовых людей его дожидалась сенная девка.

– Не найдешь, – хмуро посмотрел на холопа князь. – И коня моего возьми, обратно я пешком дойду.

– Хорошо, батюшка, как скажешь.

Темна ночь, будто в колодец провалился князь. Постоял Василий Васильевич малость в тишине, только и слышит, как Прошка звонким голосом погоняет хозяйского жеребца:

– Но! Пошел!

Боярский дом спал. Окна черны, и огонек нигде не вспыхнет. Забрехала с перепугу собака и успокоилась. Скрипнула калитка, обернулся князь, а рядом девица стоит:

– Я знала, князь, что ты вернешься, вот потому и во двор вышла, тебя встретить. За мной иди. – Марфа взяла ласково государя за руку. – Да ты не робей. Челядь здесь не ходит, а батюшка с матушкой уже спать улеглись.

Рука девушки была горячая, и теплота от нее, сокрушая стужу, разошлась по его телу успокаивающей волной. На лестнице, ведущей в опочивальню боярина, князь неловко оступился, ударившись коленом, и легкий девичий смех был ему в утешение:

– Тихо же ты, косолапый, дворню разбудишь!

Разве можно обижаться на эти слова, даже если рожден князем. Только крепче стиснул Василий маленькую ладошку, и ночь легла прохладой на лицо.

Без скрипа отворилась дверь в девичью; в свете чадящей лампадки Василий вгляделся в зелень лукавых женских глаз и прильнул к ним губами, словно путник к крынке с холодной водой. Как железо может быть мягким в пламени, так и Марфа сделалась податливой и нежной в горячих и нетерпеливых руках князя. И случился грех.

Едва Василий задремал, а петухи уже горланят, как удалые хвастливые молодцы, извещая округу о наступлении нового дня.

– Идти тебе надо! – тронула за плечо великого князя красавица. – Спал ты крепко, аж будить было жаль. Боюсь, матушка может застать.

Ночь прошла-пролетела, а девичья тайна – останется ли она только между ними двоими?

– Ты женишься на мне? – спрашивала Марфа.

Василий Васильевич вспомнил ее нечаянный крик и лицо, искаженное болью. Плечи еще хранили теплоту ее рук, и князь отвечал искренне:

– Да, женюсь, Марфа!

Боярский терем Василий Васильевич покинул незамеченным, только раз-другой спросонок забрехала хозяйская сучка и вновь забралась в конуру на теплую подстилку.

Солнце выглянуло из-за Девичьего поля красной короной. Запалив огромные сугробы, оно поднималось все выше и скоро взобралось на маковки церквей.

Новый день наступал.

Послание великого московского князя застало Юрия Дмитриевича в Коломне. Оно пришло после проводов осени, когда святые Кузьма и Демьян, как заправские кузнецы, прочно сковали реку льдами, а в деревенских избах справляли праздник – выставляли на стол курицу, обжаренную в печи.

Юрий Дмитриевич хлебал щи, и густой навар стекал по его русой бороде. Крепок был князь – широкой костью удался в отца, а трапезничал так, что на животе блох давить было можно.

Гонец терпеливо дожидался, когда князь Галицкий закончит трапезу и опорожнит ковш с медовухой, не решался без приглашения переступить порог княжеский. А Юрий Дмитриевич звать не спешит – держит у порога.

Икнув сытно, князь наконец велел кликнуть гонца.

– С чем пожаловал?

– Грамоту я привез тебе от московского великого князя Василия Васильевича.

– От Васьки-то? – нахмурил бровь Юрий. – Тоже мне московский князь! Ему еще титьку мамкину сосать! Князь!.. А ну дай сюда грамоту, что он там понаписал?

Юрий сдернул печать и бросил ее под каблук сапога. Давил брезгливо, словно тварь какую. За чтение принялся не спеша, причмокивал толстыми губами, словно жидкую кашу хлебал. И чем дальше вникал в послание племянника Юрий Дмитриевич, тем складка на его челе становилась глубже. Прочитав, швырнул грамоту в угол.

Из-за стола поднялся невысокого росточка татарин, ухмыльнулся в серповидные усы и кривой пятерней заграбастал брошенную грамоту. Прочитав написанное, он бережно положил свиток на край стола.

– Что скажешь на это, Тегиня? – спросил князь и погрозил кулаком продолжавшему стоять в дверях гонцу. – Передай вот это своему князю, и чтобы я тебя здесь не видел, а то на дворе выпороть прикажу!

Гонец исчез, будто его и не было.

Тегиня улыбнулся причудам князя.

– Соглашаться надо, князь Юрий. Я тебе помогу. Мухаммед Тегиню слушает, как он скажет, так и будет, – успокоил князя мурза.

О тайной силе мурзы Тегини Юрий Дмитриевич был наслышан. Именно его хан посылал в дальние вотчины собирать дань, что доверялось только особо приближенным. В прошлом году взбунтовался Переяславль – укрощать непокорных отправили мурзу Тегиню. Он пользовался особым доверием хана Золотой Орды еще и потому, что приходился властителю молочным братом, и в знак высочайшего расположения тот отдал ему в жены свою младшую сестру. Мухаммед сделал Тегиню первым советником, а когда сам ненадолго покидал Орду, во главе ханства оставался маленький человечек с жестким выражением глаз. Мурзе Тегине завидовали, его ненавидели, но боялись все. А после того как Тегиня породнился с самим ханом, он поднялся еще на одну ступень, оставив позади своих завистливых недругов. Перед мурзой Тегиней трепетали в Орде даже отпрыски Чингисхана. Заискивали эмиры больших государств. Именно к нему сначала обращались князья, когда возникали споры вокруг вотчинных земель.

И вот сейчас знатный мурза находился в Коломне и сидел за столом князя Юрия.

Князь Юрий посмотрел на Тегиню с надеждой. Попробуй пойми ордынца, что у него на уме – в глазах будто бес пляшет. Уж не лукавит ли? Подношения возьмет, а дело не продвинет. Больно золото любит хитрый мурза, да баб ему порумянее подавай!

– Если поможешь, мурза, московский стол взять… золотом с головы до пят обсыплю! – серьезно пообещал Юрий Дмитриевич.

Тегиня квас пьет и будто не слышит обещаний.

– Девка у тебя в горнице прибирает, – мурза стрельнул глазами на краснощекую девицу, которая проворно прибирала со стола чаши. – Дай мне ее! Нет, не в подарок, – замахал рукой мурза. – Я заплачу. Моей женой будет.

Юрий Дмитриевич посмотрел на девку, смахивающую ладонью сор на пол, и грустно промолвил: