Сага о Гудрид

Многие из всадников учтиво приветствовали Торбьёрна и его людей, а Орм сказал тогда Гудрид:

– Это люди из Ската-Фьорда на севере. Вон тот силач в красной рубахе, который скачет впереди всех, – это Халльдор, новый хёвдинг Хова, а тот, в зеленом плаще, его друг, Торфинн сын Торда, который только что вернулся в родные края из дальних стран, куда он плавал купцом. Его мать приходится сестрой Снорри сыну Торбранда, а по отцовской линии род его в Исландии столь силен и могущественен, что таких еще поискать. И он, и Халльдор ведут свой род от Рагнара Кожаные Штаны.

Что до Халльдора из Хова, то Гудрид бросилась в глаза его черная, как уголь, окладистая борода, выделяющаяся на фоне красной одежды. И юный родич Халльдора, Торфинн, посмотрел, в свою очередь, на Гудрид, и глаза их встретились. Лицо юноши было худощавым, потемневшим от загара, он был широкоплечим, а взгляд серьезных синих глаз из-под нависающих бровей был внимательным, изучающим, словно он хотел угадать, кто такая Гудрид и что она таит в себе.

Неизвестно, что бы подумал Торфинн сын Торда, если бы он увидел ее теперь! Дочь богача, спустившего свое состояние, переселенца, о котором в Исландии теперь никто и не вспомнит, с грустью подумала Гудрид. Злость придала ей силы, и она поймала себя на мысли, что обманывается: неужели она могла вообразить, что Торфинн сын Торда заинтересовался ею! Глупо даже вспоминать об этом. Она выпрямилась в седле и шлепнула свою Снефрид по крутому, лоснящемуся боку.

Кобылка много раз возила свою хозяйку в Будир, а потому она резво неслась прямо к пристани, куда приходили торговые суда с железом, рабами, кувшинами вина и меда, с кожаными мешками, наполненными солодом и ячменем, с такими красивыми тканями, что трудно было представить себе, что они сработаны человеческими руками. Но теперь, в конце лета, на причале стоял один лишь корабль Торбьёрна. «Морской конь» выглядел огромным, темным – корабль этот напоминал Гудрид разъяренного быка, которого держат на привязи.

Снефрид поспешно остановилась, словно она ступила в зыбучие пески, и повернулась к кораблю. Жеребенок ее тоже остановился, будто связанный с матерью одной невидимой нитью. Гудрид нагнулась и шепнула на ухо кобыле:

– Ничего не поделаешь, Снефрид. Я позабочусь о твоей дочке, и, может, она найдет себе жеребца в Братталиде, у тамошнего хёвдинга.

Как и предполагал Торбьёрн, помимо Халльдис и Орма, нашлось еще немало людей, пожелавших попытать счастья в Гренландии. Вместе с людьми Торбьёрна, которые захотели остаться у него на службе, и вместе с рабами, у которых просто не было иного выбора, всего на корабле оказалось тридцать человек. Родичи и друзья отъезжавших потеснились на берегу, чтобы не мешать грузить на корабль припасы и вещи. С севера дул холодный ветер.

– Это хорошо, – сказал Торбьёрн. – У нас не будет хлопот с подводными скалами у берега. Только бы не подвел попутный ветер.

Двое из людей Орма приготовились внести на борт огромный булыжник. Гудрид в удивлении спросила:

– Отец, зачем мы берем с собой в Гренландию этот камень?

– Надеюсь, ты сама догадаешься об этом дочка. Теперь, когда мы окажемся в Гренландии, у нас не будет недостатка в камнях.

Гудрид никогда не видела отца таким оживленным. Одетый в платье и штаны из черного домотканного сукна, в прочных башмаках, в конической шапочке без полей, он выглядел лет на десять моложе, и взгляд его скользил по кораблю с выражением гордости и нетерпения. Гудрид знала, что отец ее в молодости прославился в дальних морских походах, и люди от Норвегии до Шотландии и Фарерских островов до сих пор помнят, каким отважным викингом он был. Юность отца прошла на борту больших драккаров, плавающих в поисках приключений и богатства. И теперь все его заботы о хозяйстве остались далеко позади.

Радость отца передалась и Гудрид: она почувствовала, что сердце забилось сильнее. Девушка стояла возле Снефрид, протягивая каждому руку при прощании, благодаря за добрые пожелания успешного плавания.

Да, в жизни наступили большие перемены: словно это было предзнаменование, признак чего-то нового. Она это должна запомнить, удержать в памяти все, что сейчас происходит. И пусть будет сопутствовать им удача в Братталиде у Эрика… Благословение, благословение, bless – это новое английское слово ей не нравилось; хотя многие начали употреблять его взамен прежнего «прощайте».

Ей стало легче, когда она увидела, что отец подошел к Стейну, Ингвилль и родителям девочки. Она сняла с кобылки седло и отдала его Стейну отнести на корабль. А затем погладила бархатную морду Снефрид.

– Прощай, Снефрид. Теперь ты принадлежишь Ингвилль.

Она отдала сестре вожжи, увидев, что Стейн уже надел на жеребенка недоуздок и отводит его в сторону. Гудрид даже не заметила, как притихли все кругом, когда воздух разорвало отчаянное ржание кобылы. Отец Ингвилль быстро выхватил у дочери вожжи и сказал:

– Прощайся же с Гудрид и Торбьёрном, Ингвилль. Попутный ветер и отлив ждать не будут.

Гудрид обняла и поцеловала свою сестричку, дядю и тетю поочередно, втянула в себя знакомый запах и вгляделась в их лица на прощание, чтобы запомнить родичей получше. А потом отвернулась и быстро пошла вниз по желто-красному, еще зеленеющему берегу и поднялась по трапу вслед за отцом, Ормом и Халльдис. Стоя на корабле, Гудрид все всматривалась в морское дно, в эту толщу воды, в ее неясные очертания и игру теней. Подняв глаза, она заметила, что борты корабля поблескивают от тюленьего жира, а у берега теснятся лодки, и люди в них машут им и кричат прощальные слова. Путешественники стояли у поручней и продолжали махать в ответ своим родичам и друзьям, перекрикиваясь и шутя с ними.

Вступив на палубу, Гудрид сразу же заметила свое седло под парусиной. Ей и в голову не приходило, что корабль может вместить так много. Здесь были и запасы еды, и пожитки. В средней части палубы стоял скот, отгороженный от всего остального, и только собаки и кошки бегали, где им хочется.

Она молча жалась к Халльдис, когда увидела, что отец ее направился к штурвалу. Сняв с себя кожаную шапочку, Торбьёрн оглянулся назад на берег, где над низкими, рваными тучами высился Ледник Снежной Горы. А за ним сияло синее небо, похожее на фиалки, распустившиеся в укромных тенистых местечках. Обратив свой взор к горе, Торбьёрн запел:

На мгновение он застыл в молчании, а затем медленно перекрестился. А Гудрид с болью в душе подумала о том, что отец запел впервые после смерти ее матери.

НА ЗАПАДЕ ПОДСТЕРЕГАЕТ СМЕРТЬ

Попутный ветер надул красно-белый полосатый парус «Морского коня», и корабль, рассекая воины, медленно отошел от берега. Люди в лодках у пристани все еще продолжали кричать и махать им, и праздничное настроение окончательно вытеснило в душе Гудрид печаль. Она помахала остающимся, а потом отвернулась и принялась следить за отцом, который твердо держал в руках резной штурвал и зорко посматривал за парусом и подводными рифами на пути. Рядом с отцом стоял лоцман, Эйольв Баклан. Прошлой осенью он приплыл к берегам Исландии на норвежском торговом судне, проведя пару лет в чужих землях, и теперь решил отправиться вместе с Торбьёрном в Гренландию.

В верхнем правом углу паруса был вышит белый конь, и сама парусина была плотной и надежной. Почти двести локтей такой же парусины были аккуратно уложены среди прочих узлов и тюков: Гудрид сама помогала ткать ее из крапивного волокна и шерсти. Девушка надеялась, что в этом морском путешествии парусина больше не понадобится, а на новом месте найдутся другие дела, так что не придется подолгу сидеть у ткацкого станка.