Над бездной

— Отчего же?

— Оттого, что вино уж больше не веселит моего сердца… ах!.. каждый день, каждый вечер одно и то же вино, одни и те же кушанья, одинаковые залы, одни и те же друзья, куда ни поди!

— Одна и та же Ланасса, которая любит тебя до безумия, — договорила гречанка с ревнивым укором.

— И которая, несмотря на это, изменяет мне двадцать четыре раза в сутки, — прибавил красавец с горькой усмешкой.

— А ты мне — сорок восемь, — сказала гречанка, надувшись, — не надо ли тебе денег, Фламиний? если надо, не бери у отвратительной жидовки, которая никогда не даст никому даже двух динариев без брани. Возьми у меня; мой отец гораздо терпеливее Натана и Иохая. Надо?

— Нет, не надо, — ответил Фламиний и лениво зевнул.

В эту минуту Росция начала свой трагикомический монолог.

— Что же ты не смеешься? — спросила Ланасса.

— Да потому, что не смешно, — ответил Фламиний, — я уже много раз слышал нечто подобное.

— Прекрасная Росция, — обратился к актрисе молодой весельчак Лентул Сура, когда дружный общий хохот смолк, заглушив конец монолога, — представь нам, как Сервилий декламирует стихи своего сочинения, — потешные стихи деревенского поэта-отшельника, который тщетно силится вскарабкаться на Парнас, сидя на бескрылом Пегасе старческой фантазии… ха, ха, ха!..

Лицо актрисы омрачилось, точно темное облако сошло на ее чело и затемнило веселый блеск ее глаз.

— Я тебя много раз просила, Лентул, не произносить в моем присутствии имени этого человека иначе, как с уважением, — ответила Росция с заметною строгостью и недовольством.

— К его поэтическому таланту?

— Его талант невелик, но его добродетель выше нашей; не будем о нем говорить.

— Ха, ха, ха!.. ты и теперь еще любишь его!

— Тебе нет дела до моих чувств, как и мне до твоих.

Сказавши это, Росция отвернулась и отошла на другой конец залы. Через несколько времени она обратилась к гостям:

— Друзья, наш ужин кончен; завершим его веселою песнью в честь Афродиты-Венеры. Милая Фульвия, не споешь ли ты нам какой-нибудь гимн?

— Охотно, — ответила нежная красавица, радостно улыбаясь.

Фульвия очень любила щеголять своим голосом.

Грациозно встала она со своего места, взяла у слуги красивые гусли с золотыми украшениями, поместилась среди залы, приняв живописную позу, и сказала:

— Прошу всех желающих подпевать мне хором припев.

Взяв несколько звучных аккордов прелюдии, Фульвия запела страстную песнь греческой поэтессы Сафо:

Многие подхватили и повторили последнюю строфу как припев:

Душа Фульвии, нежная и любящая, в эту минуту искренно взывала к богине любви. Ее сердце билось сладостным трепетом блаженства любви и свободы, которых она достигла, разрушив все преграды, воздвигнутые жизнью. Ее серебристый голос лился, точно мелодичное журчанье ручейка в лесной глуши.

Все гости с восхищением взирали на эту чудную певицу; их припев под влиянием чар голоса Фульвии невольно звучал также искреннею задушевностью. Даже насмешливое лицо Лентула приняло более серьезное выражение.

Может ли беспощадный топор Судьбы вырубить блаженную чащу леса грез, осеняющую этот мелодичный источник, журчащий среди гиацинтов, и безжалостно замутить его тихие струи мусором горя? — Гости не трудились над решением подобных вопросов. Одна только Росция, верная в каждую минуту жизни своему трагическому амплуа, глубоко вздохнула и прошептала сама с собой о Фульвии:

— Несчастная, она скользит над бездной!..

После пения Фульвии гости перешли из столовой в залу, Дионисия выступила на средину, подавая этим сигнал к началу танцев. Несмотря на свой юный возраст, она уже была первою балериной сцены и получала 160 000 сестерций жалованья. Ее костюм был не таков, как у Росции. Она была одета в легкую, почти прозрачную, короткую тунику с широким поясом, похожим на баску, спускавшуюся спереди и сзади ее талии почти до колен и состоявшую из жемчуга и золотых блесток. Ударяя в маленький тамбурин, украшенный лентами, Дионисия стала выделывать грациозные па. К ней присоединились ее подруги из кордебалета. Их танец, сначала тихий, мало-помалу перешел в быстрый, вакхический экстаз. Они, как вихрь, понеслись с бубнами и тимпанами по зале. Молодые мужчины и женщины из гостей с увлечением присоединились к танцующим. Вся толпа закружилась, не исключая сенаторов, забывших и свой сан, и предков, и славу своих подвигов.

Через час после открытия бала гости веселыми парочками начали одни за другими исчезать в дверях залы, выходя в густой сад, роскошно убранный цветами, статуями, фонтанами, беседками и гротами, освещенный разноцветными фонарями.

Одни искали уединения для своих признаний в любви; другие спешили к готовым столам играть в кости; многие завладели красивыми гондолами, качавшимися на волнах Тибра, и поплыли с пением и музыкою.

Росция также вышла из залы и стала осторожно следить за молодым человеком, одиноко и робко пробиравшимся в самую отдаленную часть сада, — в рощу из тенистых старых платанов и мирт. Это был Фламиний.

Росция, притаившись за деревьями, увидела, как юноша упал на траву и горько заплакал.

— О, боги!.. как скучно!.. как скучно! — повторял он с тоскою.

Росция переломила ветку и кашлянула. Молодой патриций испуганно оглянулся и хотел убежать.

— Фламиний! — тихо позвала актриса.

— Это ты, божественная жрица Мельпомены, а я думал…

— Что это твоя Ланасса?

— Ах, избавь, спрячь меня от этого чудовища хоть ненадолго!.. я никуда не могу от нее скрыться.

— А ведь есть верное убежище от таких особ.

— Где, Росция?

— У Гименея. Покинь твою ветреную Статилию и женись нерасторжимым браком на хорошей девушке из уважаемой семьи.

— И видеть каждый день одну и ту же важную матрону, которая утром спрашивает о том, что мне приснилось да не хочу ли я завтракать, а каждый вечер осведомляется, не устал ли я да не оскорблен ли кем-нибудь на форуме? — пытка!

— Неисправимый!.. неукротимый!.. мне больно видеть, как ты тоскуешь во время общего веселья и плачешь тут на траве.

Росция села подле Фламиния.

— Росция, — сказал он, — если б я даже этого хотел, то не мог бы… ты знаешь… моя клятва… он любит Ланассу за то, что имеет широкий кредит у ее отца… я не могу вырваться из ее когтей. Стоит ей сказать слово, и мне будет приказано не покидать ее. Ты знаешь наши уставы: брак позволен только гражданский и то не всем, а кому он разрешит и на сколько времени.

— Я люблю тебя, Фламиний, как сына… ты знаешь причину этого. Образ твоей грустной матери виден мне в твоем лице. Ты очень похож на несчастную Рубеллию. Она и я… одного мы любили… потом один и тот же человек, твой ужасный отец, увлек нас обеих и обеих бросил… ограбленная и покинутая, разлученная с ребенком, она пришла ко мне… она меня часто посещала, пока смерть не сразила ее. Ты тоскуешь, тебе все надоело…

— О, да, да!.. мне все надоело; я сам не знаю, чего хочу; сам не знаю, как выйти, как подняться из бездны, в которую я упал. Росция, когда упал я в эту бездну? когда я очутился в этом вихре опротивевших мне наслаждений?.. с малолетства все это носилось вокруг меня по воле моего отца. Он был его другом.

— Знаю. Катилина…

— Тс!.. не называй его по имени… самые звезды могут подслушать… я скоро кончу мои счеты с жизнью, уже не дающей мне больше ничего нового.

— Я могу указать тебе на одну, невиданную тобою драгоценность — феномен красоты.

— Развлеки меня чем-нибудь, Росция!.. я страдаю невыносимо.

— Это девушка.

— Ну!

— У нее природные волосы так густы и золотисто-белокуры, что нет ни одного галльского парика красивее их. Ее глаза так лучисто-блестящи, что светлая звезда Сириус может позавидовать им. Она высока, подобно мужчине; стройна, как пальма; быстронога и резва, точно горная серна, умна, как мудрец Эллады; бесстрашна, как храбрый воин.