Над бездной

— Ее отец…

— Будь он сам диктатор, я не побоялся бы его. Обладать Люциллой или умереть!.. она поклонница мрачного культа пессинунтской Матуты, но ей, говорят, это уже надоело, потому что все быстро надоедает. Когда она, по своей привычке, опять начнет тосковать и искать Бога, ее завлекут в храм Изиды, а там… выпей, Марк Туллий, со мною, сделаем возлияние в честь этой египетской богини за мои успехи в любви!

Веселый Цезарь, забывший все на свете в доме Росции, забыл и то, что его собеседник и хозяйка, стоявшая позади его ложа с новою амфорой родосского вина, — самые близкие люди отца Люциллы.

Цицерон не обратил особенного внимания на восторженные речи смелого юноши, он был уверен, что завлечь куда бы то ни было дочь Семпрония — дело невозможное, как по неусыпному надзору за нею людей, приставленных к красавице ее отцом, так и по самому ее характеру, не способному ни к каким увлечениям, не имевшему ни одной слабой струны, кроме богоискания, а душе, изведавшей все теории философии и все их одну за другою отвергнувшей, культ Изиды не мог понравиться.

Выслушав рассеянно, оратор сейчас же забыл об этом.

Росция вздрогнула, но затем ни один мускул ее прекрасного лица не выдал той бури, которая забушевала в ее сердце; она шутливо сказала обоим своим гостям:

— Выпейте лучше за здоровье ваших верных жен, которые теперь в сладких грезах сна воображают, что и вы спокойно спите и видите во сне сенатские прения.

— Не думаю, чтоб наши верные жены теперь спали, — усмехнулся Цезарь, — обе, вероятно, проводят где-нибудь ночь не скучнее, чем мы у тебя, прекрасная Росция.

— Если твоя Корнелия такова, — возразил Цицерон, — то это не относится и к моей Теренции, потому что она…

— Полно, полно, — перебил Цезарь, — поверь, Марк Туллий, что в большинстве случаев — каков муж, такова и жена. Я сам прежде воображал мою Корнелию строгой матроной старого закала, но…

— Разочаровался? — спросила Росция.

— Я был раз на таком же ужине у твоей соперницы Демофилы; много было там красавиц; я увлекся одною; она сначала была холодна, но потом сделалась ко мне благосклоннее. Вообразите мое удивление! всмотревшись внимательно в ее лицо, измененное рыжим германским париком, я среди самых жарких речей любви узнал мою жену. Зачем здесь ты? — спросил я. «Зачем здесь ты?» — насмешливо переспросила она.

— И ты с нею не развелся после этого?! — воскликнул Цицерон.

— Диктатор хочет, чтоб я ее бросил, потому что она дочь ненавистного ему Цинны, а я этого не хочу.

— Только поэтому?

— Да, отчасти. Но я гляжу на эти дела легче, нежели ты, суровый гонитель порока. По моему мнению, если мы забавляемся, то дадим и женам свободу. Глупо убивать веселому ветренику свою жену из ревности, как два года тому назад убил Фламиний свою прекрасную Валерию.

— Она этого стоила, — возразил Цицерон, — доказательства измены были слишком очевидны.

— Стоила бы она смерти, если б он сам был похож на Помпея с «честным лицом» вошедшим в поговорку… он ей изменил, увлёкся водоворотом удовольствий… как же мог он требовать от нее любви и верности?! Статилия, его вторая жена, не очень тоскует о том, что он теперь здесь сидит подле этой размалеванной Ланассы; но Фламиний ее не убьет, я уверен в этом, потому что в первом случае его спас диктатор от уголовного процесса, но пригрозил на будущее время.

— Это удивительная чета супругов! — сказала Росция. — И муж и жена сорят деньгами без счета, веселятся, как хотят, и… не ссорятся; это всего удивительнее!

— Это одно из грустных явлений, к сожалению, ежедневных в нашем веке, — заметил Цицерон, — оба они молоды и прекрасны; прокутивши все деньги, они ласково скажут друг другу: — прощай, ищи себе богатого мужа; Прощай, ищи себе богатую жену! — поцелуются в последний раз и расстанутся друзьями.

Цезарь и Росция засмеялись.

— Росция, — сказал Цицерон через минуту, — продекламируй что-нибудь.

— Мое искусство, наш Демосфен, не подходит к общему веселью моих гостей; драматизм…

— Декламируй, Росция! — закричал Цетег, отвернувшись от Преции.

— Декламируй, декламируй! — раздались возгласы гостей.

— Хорошо, — ответила актриса, засмеявшись, — но я вам продекламирую трагический монолог так, что вы будете хохотать. Я вам представлю, как Демофила жестикулирует в роли Медеи Эврипида. Слушайте и глядите!

Ставши среди комнаты так, чтобы все ее видели, Росция сморщила свой лоб, перекосила губы, закатила глаза и подняла руки кверху, так что ее прекрасное лицо моментально превратилось в подобие самой смешной комической маски. Резким, крикливым голосом она начала монолог:

— Да не сочтет меня никто смиренной и слабою сердцем или добродушной!.. мой нрав не таков: я благосклонна к друзьям, но грозна для врагов!

Гости захохотали, хоть настоящего сходства с манерой Демофилы не было в этой карикатурной пародии знаменитой актрисы на ее достойную соперницу, и неизвестно, что больше рассмешило слушателей — карикатурная ли поза и гримаса Росции или ее тщетное желание унизить соперницу в глазах публики, любившей одинаково обеих актрис.

Из всех гостей не смеялся только один: это был Квинкций Фламиний, сидевший подле Ланассы, — очаровательный юноша с темно-русыми кудрями, перехваченными широким золотым обручем, одетый в богатую пурпурную одежду. Выражение его глубоких, темно-голубых глаз, осененных длинными ресницами, было полно мечтательной меланхолии.

Характер Фламиния был добрый, но слабый и скучливый у Юноша постоянно грустил, уже пресытившись всеми забавами богатства и моды, с трудом отыскивая себе новые диковины. Равнодушно слыша и видя, как его друзья и знакомые чуть не распинаются ради наживы, Фламиний готов был бросить последние деньги, чтоб достать себе что-нибудь удивительное, потешить свои взор, вкус, или слух часа три новым предметом, а потом опять впасть в безвыходную тоску о том, что для него ничто не ново под солнцем. Его душа жаждала себе чего-то дивного, особенного; стремилась к какому-то идеалу, нередко носившемуся пред ним в грезах, но его ум, постоянно отуманенный кутежом и сбиваемый с толка друзьями, не мог разъяснить этих таинственных стремлений души грустного мечтателя.

Давно Фламиний видел ее, но она была неуловима, как эфир, недостижима, как звезда.

Кто она? как ее имя? на какую девушку или женщину похож образ этого таинственного идеала?

Фламиний думал найти ее в Валерии, любил, надеялся, но Валерия изменила ему. Коварный друг вложил в его руку кинжал; коварный друг привел его неожиданно в покой его жены, ласкавшей другого; коварный друг зажег пламень мести в его добром сердце… Фламиний убил Валерию…

Он думал найти свой идеал в Статилии, любил, надеялся… Статилия оказалась ветреницей, хуже первой жены, расточительницей, хуже своего супруга. Фламиний стал глядеть равнодушно на ее измены и мотовство. Не находя нигде себе точки опоры, он упал в бездну, которой имя — порок.

Но душа идеалиста не удовлетворялась забавами кутежей. Фламиний искал ее — свою мечту; она носилась пред ним в облаках ароматных курений, в запахе роз и в звуках гусель… она протягивала ему свою руку, манила его за собою в область чистого блаженства, идеальной любви… Кто она? Куда она зовет своего избранника? — На золотые облака, плывущие по высям лазурного неба, туда, где Аврора отворяет врата солнца, или — в таинственную глубь моря, в перламутровые чертоги среди подводных лесов из водорослей, где резвятся ундины и нереиды? куда? куда?.. создав себе идеал, юноша грустил, не находя его нигде.

Бесхарактерный мечтатель был истинным кладом для плутов, учивших его добывать деньги, чтоб немедленно, благополучно переправлять их из его кошельков в свои, разыгрывая с несчастным известную басню о каштанах и обезьяне.

— Что же ты не пьешь, мой Адонис? — спросила Ланасса своего грустного кавалера, глядя на него с томной нежностью.

— Не хочу, моя Венера, — ответил юноша с саркастическим ударением на последнем слове.