Дама с камелиями

Я со страхом задавал себе все эти вопросы в пустой комнате, глядя на часы, которые показывали полночь и, казалось, говорили мне, что теперь уже поздно ждать возвращения моей любовницы.

Неужели после выработанного нами сообща решения, после предложенной и принятой жертвы возможно было допустить, что она меня обманывала? Нет, и я постарался отбросить первое подозрение.

Бедняжка нашла покупателя на свою обстановку и поехала в Париж, чтобы заключить сделку. Она не хотела меня предупредить об этом, потому что знала, что хотя я и согласился на эту продажу, необходимую для нашего будущего счастья, но все-таки мне она неприятна, она боялась оскорбить мое самолюбие, говоря мне об этом. Она решила приехать, когда все будет кончено. По-видимому, Прюданс ее ждала по этому делу и сама себя выдала своим вопросом. Маргарита, вероятно, не окончила сделки сегодня и осталась ночевать у нее или, может быть, приедет сейчас, она ведь знает, что я беспокоюсь, и не захочет долго мучить.

Но тогда из-за чего она плакала? Вероятно, несмотря на любовь ко мне, бедняжка не могла без слез расстаться с роскошью, среди которой жила до сих пор и которая делала ее счастливой и вызывала зависть у других.

Я охотно прощал Маргарите эти слезы. Я ждал ее с нетерпением, чтобы сказать, покрывая ее поцелуями, что угадал причину ее таинственного отсутствия.

Однако время шло, а Маргариты все не было.

Беспокойство мое возрастало и не давало ни о чем думать. Может быть, с ней что-нибудь случилось? Может быть, она ранена, больна, умерла? Вдруг придет посыльный и сообщит о несчастном случае? Но может наступить утро, а я по-прежнему буду пребывать в неведении!

Мысль, что Маргарита меня обманывает в тот самый час, когда я ее жду, обеспокоенный ее отсутствием, не приходила мне больше на ум. Только какая-нибудь посторонняя сила могла задержать ее, и чем больше я об этом думал, тем больше убеждался, что этой силой могло быть только несчастье. О, мужское тщеславие! Ты проявляешься во всевозможных формах.

Пробило час ночи. Я решил, что подожду еще час, но в два часа, если Маргарита не вернется, поеду в Париж.

Я взял книгу, чтобы заставить себя не думать.

«Манон Леско» лежала на столе. Мне казалось, что местами страницы были орошены слезами. Перелистав книгу, я закрыл ее, так как через завесу моих сомнений слова казались лишенными смысла.

Время подвигалось медленно. Небо было обложено. Осенний дождь хлестал в окна. Раскрытая постель казалась мне иногда могилой. На церковных часах печально пробило половину.

Теперь я уже боялся, что кто-нибудь войдет. Мне казалось; что только несчастье может меня разыскать в этот час и в этой тьме.

Пробило два часа. Я подождал еще немного. Только часы нарушали молчание своим монотонным, размеренным тиканьем.

Я ушел наконец из комнаты, где все предметы приняли печальный облик, который передается окружающей обстановке печальным одиночеством души.

В соседней комнате я застал Намину, уснувшую над работой. Когда я открыл дверь, она проснулась и спросила, вернулась ли барыня.

— Нет, но если она вернется, скажите, что я не мог справиться с беспокойством и отправился в Париж.

— Так поздно?

— Да.

— Но как? Ведь вы не найдете извозчика.

— Я пойду пешком.

— Дождь идет.

— Ну так что же?

— Барыня вернется, а если не вернется, можно утром поехать справиться, что ее задержало. Вас убьют на дороге.

— Нет никакой опасности. Нанина, прощайте.

Девушка принесла пальто, подала мне его и предложила пойти разбудить вдову Арну и узнать у нее, нельзя ли достать экипаж, но я отказался, убежденный, что потеряю на эту маловероятную попытку больше времени, чем мне нужно, чтобы пройти половину пути.

К тому же мне необходим был свежий ветер и физическое утомление, чтобы пересилить нервное возбуждение, которое меня охватило.

Я взял ключ от квартиры на улице д'Антэн и, попрощавшись с Наниной, которая проводила меня до ограды, ушел.

Сначала я бежал, но земля была вязкая, и я скоро устал. Через полчаса я должен был остановиться, так как весь был в испарине. Переведя дыхание, я продолжал идти. Ночь была такая темная, что каждую минуту я боялся наткнуться на деревья, которые вдруг вырастали передо мной, и казалось, что навстречу мне бегут огромные призраки.

Я встретил одного или двух ломовых извозчиков, которых быстро обгонял.

По направлению к Буживалю проехала коляска. Когда она миновала меня, у меня появилась надежда, что Маргарита сидит в ней.

Я остановился и крикнул:

— Маргарита! Маргарита!

Никто мне не ответил, коляска удалилась. Я продолжал свой путь.

Мне понадобилось два часа, чтобы дойти до заставы.

Вид Парижа вернул мне силы, и я побежал по длинной аллее, по которой столько раз проходил раньше. В эту ночь там никого не было. Как будто я путешествовал по мертвому городу.

Начало светать. Когда я пришел на улицу д'Антэн, город начал уже понемногу просыпаться. В церкви пробило пять часов, когда я входил в дом номер девять.

Я сказал свое имя швейцару — он получил от меня достаточно денег и знал, что я имею право приходить в пять часов к мадемуазель Готье, — и прошел без затруднения.

Я мог у него спросить, дома ли Маргарита, но он мог мне ответить отрицательно, а я предпочитал сомневаться еще две лишние минуты, так как, сомневаясь, не переставал надеяться.

Я прислушался у двери, стараясь уловить какой-нибудь шум, движение, — ничего, буживальское молчание, казалось, переселилось сюда.

Я открыл дверь и вошел.

Все занавеси были плотно задернуты. Я открыл их в столовой и направился в спальню. Я бросился к шторам и сильно потянул за шнурок. Шторы поднялись, слабый свет проник в комнату, я подбежал к постели.

Она была пуста!

Я открывал все двери одну за другой и заходил во все комнаты.

Нигде — никого. С ума можно было сойти!

Я прошел в уборную, открыл окно и несколько раз позвал Прюданс. Окно мадам Дювернуа не открывалось.

Тогда я спустился к швейцару и спросил, приходила ли мадемуазель Готье сюда днем.

— Да, — ответил он, — с мадам Дювернуа.

— Она ничего не велела мне передать?

— Ничего.

— А куда они потом отправились?

— Они сели в экипаж.

— В какой экипаж?

— Собственный.

Что все это значило?

Я позвонил у соседнего подъезда.

— Вам к кому, барин? — спросил швейцар, отворив мне дверь.

— К мадам Дювернуа.

— Ее нет дома.

— Вы наверное знаете?

— Да, барин, вот письмо для нее, оно лежит со вчерашнего вечера, и я еще его не передавал.

И швейцар показал мне письмо, на которое я машинально посмотрел.

Я узнал почерк Маргариты и взял письмо.

На конверте было сказано:

— Это для меня письмо, — сказал я швейцару и показал ему на адрес.

— Ах, вы господин Дюваль? — спросил швейцар.

— Да.

— Теперь я вас узнаю, вы часто бываете у мадам Дювернуа.

На улице я тотчас разорвал конверт.

Если бы у ног моих ударила молния, я бы не так испугался, как прочтя это письмо.

Когда я прочел последние слова, мне показалось, что я сошел с ума.

Одно мгновение я боялся упасть на мостовую. Облако застилало мне глаза, и кровь стучала в висках.