Тугова гора

— Как, Олександра Ярославич, еще разок купчем? — спросил рыбак с озорными глазами. — Вишь, не остыл еще.

Топорок так и схватился за голову: «Олександра Ярославич! Неужто и князь с ими? Ну, попал!..»

— Княже господине! — выкрикнул он с испугом, разглядывая человека со светлой бородой. — Прости неумного!

— Не серчай, воин, — сказал Невский. — Вели своему товарищу встретить Константина. Жду его в тереме… Гринька! — крикнул он потом стоявшему поодаль отроку. — Проводи Топорка, дай ему переодеться.

Накинув на плечи халат, Александр Ярославич стал подниматься по склону. Топорок растерянно смотрел ему вслед.

— Как же ты нашего князя не углядел? — насмешливо спросил его рыбак с озорным взглядом.

— Углядишь тут, когда вы все одинакие, — сердито буркнул дружинник.

2

Александр Ярославич Невский, великий князь Владимиро-Суздальской Руси, летнее время проводил в Переславле, в вотчине своего отца. Будучи как-то в добром расположении духа хан Батый вручил Александру тарханную— охранную — грамоту, по которой никто из татар не смел вторгаться в его волости. Цены не было такой грамоте! Без догляда ханских лазутчиков здесь устраивались воинские потехи: дружинники учились владеть оружием, — сюда под княжескую опеку стекалось население: пахари, ремесленники, — край процветал. Но во время неудачного восстания Андрея Ярославича, меньшого брата (Невский был тогда в ставке хана Сартака, кочевавшего в донских степях), — татаро-монгольское воинство полководца Неврюя ослушалось запрета своего повелителя: переяславский княжеский дворец был разграблен и сожжен.

Александр Ярославич поставил временный летний терем на берегу Плещеева озера, на Ярилиной горе, полюбил его и все теплые месяцы проводил в нем. Сюда приезжали по своим делам и со своими спорами удельные князья, отсюда в разные города шли распоряжения, частым гостем был здесь митрополит всея Руси Кирилл, муж большого ума, великий рачитель своей земли.

Константина ярославского, своего племянника, Александр Ярославич встречал с высоким почетом. Стоял на крыльце островерхого, легкого, изукрашенного искусной резьбой терема, в кафтане с отложным, алого бархата воротником. Из-под распахнутого плаща, отороченного куньим мехом, виднелся широкий серебряный пояс. Были нарядно одеты и его ближние дружинники, стоявшие по обе стороны князя, в том числе (к удивлению Топорка) рыбак с озорными глазами, оказавшийся лихим дружинником, сотником Драгомилом. Это были боевые соратники, участвовавшие во всех походах: и на задиристых литовцев, и заносчивых шведов, и на злонамеренных немецких рыцарей.

Невский ласково поднял молодого князя, преклонившего перед ступенями крыльца колено.

— Что привело тебя, князь Константин, какая забота? — Невский положил ладони на плечи юноши, пытливо заглянул в глаза.

— Поклон тебе, великий князь Александр Ярославич. Со своей бедой и за советом приехал ныне…

— Добро… — Видно, промелькнуло что-то в ответном взгляде Константина, отчего понял: не при всех разговор должен быть. — Добро, — сказал Ярославич. — Но после скажешь. Не годится сразу за дело, когда гость с дороги.

Вечером, после трапезы, сидя у костра на раскладном легком стуле (Александр Ярославич любил так проводить вечерние часы перед сном), — он расспрашивал Константина. В кружке сидели и доверенные дружинники.

Во время рассказа не проронил ни слова, но по сурово сдвинутым бровям, угрюмой складке на лбу можно было заметить, что известие о замятие в Ярославле сильно встревожило его. Давно ли неуемный, слишком вспыльчивый братец Андрей навлек беду. То же будет и теперь: нахлынет татарва, мстя за избиение баскаческого отряда. Новый разор городов, что так бережно поднимал из руин; вновь по дорогам в Орду потянутся русские пленники. А он не щадит ни бояр, ни смердов, даже с духовенства берет налоги, — все для того, чтобы вырвать пленных, гибнущих в татарских стойбищах. Нет, он понимает лучше, чем кто-либо, что борьба с иноземцами неизбежна, гнев народный не сдержишь, но нужно время, чтобы окрепла Русь. Строить крепкую Русь надо! Воинов растить, чтобы твердо в руке меч держали!

— Клич твой, великий князь, — и поднимутся люди. Невмоготу терпеть басурманское насилие.

С ласковым сожалением посмотрел умудренный полководец на молодого князя.

«Ты славный юноша, — думал он. — Ты родился после Батыева нашествия, еще не видел бед от татар. Тебе грабеж мурзы Бурытая в диковинку. Что ж, выросло новое поколение, которое не ведает страха. Но мало вас… Нет, не раздастся клич, сильно ханское войско, не одолеть его».

Но заметил: старые боевые товарищи сочувственно внимают неопытному Константину.

Как укор, как напоминание о днях молодости, прозвучал голос доверенного дружинника Драгомила:

— Эх, княже! Вспомни, как отроком шел в поход на литовцев, отбивал награбленное добро и людей наших; вспомни, как били свеев на Неве с малой дружиной.

С благодарностью преклонял перед тобой колени народ русский. Видел в тебе защитника…

— Молчи! — осердился Ярославич. — Разорения земли хотите, земли, с таким трудом поднявшейся из пепла? А разорение будет, ежели выступим.

Было долгое молчание после его слов. Слишком велика была вера в Александра Невского, чтобы вот так просто возразить ему, усомниться в его решении. Константин спросил:

— Запрещаешь ли нам защищать город?

— Не могу запретить. Разве ты не знаешь княжеский уряд: каждый в своей вотчине волен. Иное дело, — будет зов великого князя, — ты должен выступить по зову, так деды и прадеды делали, хотя не все нынче так делают… Дерзай, но скорблю: погибель ждет вас.

— Чему быть, того не миновать, — жестко ответил ярославский князь.

3

Гора с горой не сходятся, человек с человеком…

— Михей! Неужто ты? — Дементий радостно протянул руки навстречу знакомцу.

— Свят! Свят! Кого вижу! Не пригрезилось ли?

— Нет, Михей, не пригрезилось.

— А я тебя считал сгинувшим. Вот оно как… Ты же с воеводой Дорожем в передней части был. Он тогда прискакал к Юрию Всеволодовичу на Сить в малой дружине, сказал: «Князь! Уже обошли нас татары, а рать моя погибла».

— Суждено мне было остаться в живых.

Обнялись, похлопали по плечам давние знакомцы; светлели лицом.

— Ну, рассказывай…

— Ты рассказывай…

В темной ночи стрелял искрами костер, искры поднимались к высокому звездному небу. В большом котле поспевало варево из знаменитой переславской ряпушки. Теснее сдвинулись молодые воины вокруг старых, нежданно обретших друг друга товарищей.

— Тьма-тьмущая их была… Сшиблись мы, — рассказывал Дементий, — и быть бы мне порубленным, как многие мои други, но заверещал что-то по-своему их предводитель, оплели мне руки арканом, навалились… А потом Орда… Не признался я, что кузнец, пастухом был. Два года, Михей, у этого мурзы Бурытая рабствовал. Врагу не пожелаю… Только раз случилась у них заваруха, сцепился мой мурза с соседом из-за пастбища. В это время от них я и ушел: словил в степи двух коней и так, о двуконь, и скакал… Сразу-то не хватились меня, не до того им было…

— А мы тогда пробились… Немного нас осталось, до сотни, но все при конях, с оружьем. И решили: уж коли в большой битве не одолели татар, будем нежданными наскоками избивать их. Много их тогда расползлось по нашей земле, считали, что не осталось у русичей сил, не особо береглись. Нападали мы на мелкие отряды, отбивали пленных. Правда, и нелегко было, зимой особо, — ни корма коням, ни теплого ночлега людям. Все в лесах обитались, дичать стали. А тут столкнула нас судьба с княжеским сотником Драгомилом, вон с тем, что с Ярославичем разговоры ведет; собирал он рать на защиту Новгорода от немецких рыделей, нас с собой прихватил… С тех пор в дружине Александра Ярославича.

Отблески огня освещали суровые лица; заново переживали воины выпавшие на их долю испытания. Топорок, уже обсушившийся, потянулся к Михею.