Столетняя война (ЛП)

Отец Ральф дал знак Мелисанде продолжать, и его перо вновь заскользило по пергаменту. Снаружи донесся уверенный мужской смех — на площадке сражались еще два латника, в солнечном свете мелькали их мечи.

— Тебе непонятно, зачем переводить ваш рассказ на латынь? — спросил отец Ральф, закончив следующую страницу.

— Нет, святой отец.

— Чтобы христианский мир узнал о кровавых деяниях дьявольского отродья, французов! Твою повесть перепишут сотню раз и пошлют всем епископам и аббатам, всем христианнейшим королям и правителям — пусть знают правду о Суассоне! Пусть знают, как французы обходятся со своим же народом! Пусть знают, что Франция — обиталище сатаны! — с улыбкой заключил отец Ральф.

— Сатана и впрямь обитает во Франции! — раздался резкий голос позади Хука. — И должен быть изгнан!

Развернувшись на стуле, Хук увидел у двери воина в черных латах, но уже без шлема, с влажными каштановыми волосами, чуть примятыми подшлемником. Молодой человек казался знакомым, хотя Хук не понимал, где мог его видеть. Как вдруг, заметив глубокий шрам у длинного носа, лучник бросился на колени перед королем, чуть не опрокинув стул. Сердце бешено колотилось от ужаса, почти как перед суассонской брешью, из всех мыслей осталась одна: вот он, король Англии.

Генрих досадливым жестом велел стрелку встать, хотя Хук не сразу нашел в себе силы подчиниться. Король тем временем, протиснувшись между столом и стеной, заглянул в пергамент отца Ральфа.

— В латыни я не так уж силен, однако суть ясна, — заметил он.

— Подтверждаются все слухи, мой государь, — ответил священник.

— А что сэр Роджер Паллейр?

— Его убил этот молодой человек, государь, — указал на Хука отец Ральф.

— Сэр Роджер нас предал, — холодно обронил король, — у наших людей во Франции есть свидетельства.

— Теперь ему исходить воплями в аду, мой государь, — уверил его отец Ральф. — До скончания времен.

— Прекрасно, — коротко кивнул Генрих, вглядываясь в страницы. — Монахини? Неужто?

— Именно так, государь, — подтвердил отец Ральф. — Христовых невест подвергали насилию и предавали смерти, отрывали от святых молитв и отдавали на поругание. Мы едва верили таким рассказам, однако эта юная особа все подтверждает.

Король взглянул на Мелисанду — та при появлении короля упала на колени вслед за Хуком и теперь трепетала от страха.

— Встань, — велел ей король. Обратив взгляд к распятию на стене, он нахмурился и закусил губу. После короткого молчания он заговорил, в голосе послышалась горечь. — Они ведь монахини! Богу пристало о них заботиться, почему Он не послал ангелов, чтобы их охранить?

— Возможно, Господь желал, чтоб участь монахинь стала знаком, — предположил отец Ральф.

— Знаком чего?

— Порочности французов, государь, и правоты ваших притязаний на корону несчастной французской державы.

— Стало быть, мне назначено отомстить за монахинь?

— Это не единственное ваше предназначение, государь, — смиренно ответил отец Ральф. — Однако такой долг возложен на вас в числе прочих.

Генрих, постукивая по столу рукой в латной перчатке, задержал взгляд на Хуке и Мелисанде. Лучник осмелился поднять глаза и, заметив беспокойство на узком лице короля, удивился: он всегда думал, что монархи не снисходят до тревог и не знают сомнений в собственной правоте, однако нынешний король Англии явно мучился необходимостью постичь Божью волю.

— Значит, эти двое, — Генрих кивнул на Ника и Мелисанду, — говорят правду?

— Готов поклясться, государь, — горячо подтвердил отец Ральф.

Король бесстрастно оглядел Мелисанду и перевел холодный взгляд на Хука.

— Почему выжил лишь ты один? — спросил он неожиданно жестко.

— Я молился, государь, — робко ответил лучник.

— Единственный из всех? — резко бросил король.

— Нет, государь.

— И Господь снизошел только до тебя?

— Я молился святому Криспиниану, государь. — Хук помедлил и решительно добавил: — Он со мной говорил.

Вновь повисла тишина. Где-то каркнул ворон, от Тауэрской башни по-прежнему доносился лязг мечей. Король, помолчав, протянул руку в латной перчатке и поддел Хуков подбородок, чтобы заглянуть лучнику в глаза.

— Он с тобой говорил?

Хук замялся, сердце колотилось где-то в горле. И все же он решил не скрывать правду, какой бы странной она ни казалась.

— Со мной говорил святой Криспиниан, государь. Его голос отдавался у меня в голове.

Отец Ральф раскрыл было рот, однако жест королевской руки в латной перчатке заставил его замолчать. Генрих, король Англии, смотрел в глаза Хуку, и у того от страха похолодела спина.

— Здесь слишком жарко, — вдруг произнес король. — Продолжим во дворе.

На мгновение Нику показалось, что Генрих обращается к отцу Ральфу, однако королю нужен был он, Николас Хук, и лучник вслед за своим королем вышел во двор, залитый послеполуденным солнцем. Королевские латы едва слышно терлись о промасленную кожу поддоспешника. Стражи шагнули было к королю, но тот жестом велел им остаться на месте.

— Как Криспиниан с тобой говорил? — спросил Генрих.

Хуку пришлось рассказать про обоих святых: как они явились, как с ним разговаривали, как Криспиниан оказался дружелюбнее… Рассказывать было неловко, однако Генрих отнесся ко всему серьезно. Остановившись, он поднял лицо — Ник был выше его на полголовы, — пытливо взглянул в глаза лучнику и, по-видимому, остался более чем доволен.

— Тебя благословили свыше. Если б со мной говорили святые!.. — задумчиво произнес Генрих и уверенно заключил: — Тебя оставили в живых ради какой-то цели.

— Я всего лишь охотник, государь, — смятенно признался Хук. Он чуть не добавил, что он еще и преступник, однако из осторожности смолчал.

— Ты лучник, — веско произнес король, — и святые говорили с тобой в нашей земле, во Франции. Ты орудие Божие. — Хук от растерянности не нашелся с ответом. — Господь даровал мне трон Англии и Франции, — резко продолжал король, — и если на то будет Его воля, французский престол вновь станет нашим. Коль мы решим за него сражаться, мне понадобятся люди, к которым благоволят французские святые. Ты хороший лучник?

— Наверное, государь, — осторожно признал Хук.

— Венабелз! — крикнул король, и винтенар, припадая на раненую ногу, перебежал через двор и упал на колени. — Как он стреляет?

Венабелз ухмыльнулся во весь рот:

— Лучше всех, кого я видел, государь! Лучше того, кто всадил вам стрелу в щеку!

Король от такой дерзости только улыбнулся — винтенара он явно любил — и пальцем в латной перчатке коснулся шрама у носа.

— Окажись выстрел посильнее, был бы у тебя сейчас другой король, Венабелз.

— Значит, в тот день Бог явил нам милость, государь, да будет Он благословен!

— Аминь, — заключил Генрих, с мимолетной улыбкой оборачиваясь к Хуку. — Стрела отскочила от шлема, поэтому ударила не сильно, хотя рана и вышла глубокой.

— А все потому, что забрало не опускаете, государь, — попенял королю Венабелз.

— Воины должны видеть лицо своего принца, — твердо произнес Генрих и вновь посмотрел на Хука: — Мы найдем тебе господина.

— Я объявлен вне закона, мой господин, — выпалил Хук, не в силах дольше скрывать правду. — То есть простите, мой государь.

— Вне закона? — бросил король. — За что?

Хук вновь опустился на колени:

— Ударил священника, государь.

Король молчал, и Хук, ожидая расправы, не смел поднять глаз. К его удивлению, Генрих вдруг усмехнулся:

— Уж если святой Криспиниан простил тебе эту немыслимую вину, то кто я такой, чтобы тебя казнить? А в здешней державе, — голос короля сделался жестче, — любой будет тем, кем я скажу. Стало быть, ты лучник, и мы найдем тебе господина.

Генрих, не проронив больше ни слова, зашагал к своим латникам, и Хук облегченно вздохнул.

Винтенар Венабелз, поднимаясь с колен, поморщился от боли.

— Решил с тобой поболтать, да?

— Да.

— Это он любит. Не то что отец. Тот, поди, и не улыбался никогда. А наш Хэл не важничает, всегда перекинется словечком с такими, как ты да я, — добродушно поведал Венабелз. — Что, найдет тебе нового господина?