Ганнибал. Роман о Карфагене

— Какие тебе мечи нужны? — Проводник кое-как перевел слова кузнеца — приземистого широкоплечего человека с почерневшим от копоти лицом.

Антигон, помедлив немного, вытянул правую руку.

— Примерно вот такой длины, — взволнованно сказал он, — От кончиков пальцев до изгиба локтя. Можно чуть длиннее. И вот такой ширины.

Он растопырит большой и указательный пальцы перед лицом кузнеца.

— Иберийский, да? — на ломаном греческом спросил проводник и, не дождавшись ответа, начал переводить.

Кузнец сделал приглашающий жест и прошел вслед за ними в оказавшуюся довольно просторной кузню, где подручные тут же перестали расплющивать на наковальне раскаленный добела кусок железа и придавать ему форму меча. Клан отодвинул в сторону разливной ковш, повел здоровенными плечами под старой накидкой из овечьей шкуры и бросил короткую фразу.

— Он хочет знать имена людей, которым ты подаришь мечи.

— Вот как? Ну хорошо. Это три сына моего друга Гамилькара — Ганнибал, Гадзрубал и Магон. А также сын еще одного моего друга, Бостара, Бомилькар и мой сын Мемнон. Ну и один меч я хочу оставить себе.

Выслушав перевод, кузнец осклабился, поставил у ног Антигона весы и бросил на одну из чаш большой камень.

— Вот столько золота, — изумленно прошептал проводник.

Антигон усмехнулся, осторожно обошел горны с потрескивающими раскаленными древесными углями, вышел из кузни, через несколько минут вернулся обратно и сыпал монеты на весы до тех пор, пока чаши не оказались на одном уровне.

Кузнец даже попятился от неожиданности и, невнятно пробормотав несколько слов, тяжело зашагал к дверям.

— Он хочет спросить богов, можно ли взять деньги, а уж потом ковать иберийские мечи.

Антигон молча последовал за обоими британцами прямо к урочищу Пляшущих Камней. Однако проводник не позволил ему переступить круг.

— Туда только жрецы, — дрогнувшим голосом пояснил он.

Кузнец, который, очевидно, был также и жрецом, несколько раз прошелся взад-вперед между огромными каменными глыбами, затем на мгновение остановился, вскинул голову, будто вслушиваясь в неведомые окружающим звуки, и перевел взгляд на небольшой ручей, почему-то даже зимой не покрывавшийся льдом. Внезапно вода в нем забурлила, поднимая со дна песчинки и камешки, и озарилась ярким голубым светом, который, однако, очень быстро померк. Антигон взглянул на кузнеца и обомлел. Лицо Илана напоминало застывшую белую маску.

Постепенно оно оживилось и обрело знакомые очертания. Кузнец несколько раз глубоко вздохнул и молча двинулся к кузне.

Внутри уже не было обоих подручных, но наковальня, казалось, еще дрожала, отзываясь от закоптелых стен громким звоном молота. К удивлению Антигона, исчез также запах каленого железа и расплавленной меди. Но Илан не дал ему времени для раздумий. Он рухнул на колени прямо в лужицу растаявшего снега, попавшего сюда через дымовое отверстие, сбросил накидку и сбивчиво заговорил, одновременно снимая с весов монеты и ставя их шестью ровными столбиками.

— Ты приходишь, когда хочешь, — запальчиво твердил вслед за ним проводник. — Хочешь следующий год, хочешь позднее. За меч для тех, кто зачат на звериная шкура, платить не нужно. За меч для тебя только половину и для твоего темнокожего сына — тоже. Он ведь станет правитель.

Антигон от изумления даже закрыл глаза. К его ногам со звоном упал кошель.

Ночь прошла спокойно, но утром налетел ледяной ветер и погнал корабль на запад. Хирам приказал немедленно снять паруса и выбрать весла. Море вздыбилось, и огромные седые волны ринулись на судно, заливая палубу шумными водопадами. Антигон и Тзуниро, обнявшись, лежали в каюте под шкурой тюленя. Из прикрытого зеленой занавеской угла слышалось ровное дыхание Мемнона и громкий храп Мастанабала. Эти баюкающие душу звуки резко контрастировали с доносившимся снаружи разбойничьим свистом ветра, скрипом мачты и хриплыми выкриками Хирама.

Тзуниро обняла Антигона за шею, припала заплаканным лицом к его бороде и прошептала:

— Уж не знаю, как сказать… После той ночи в Вектисе… Я, правда, не уверена…

— В чем?

— Наверное, я беременна.

— Чудесно! — Антигон еще крепче прижал ее к себе.

Когда Тзуниро заснула, он поднялся. Раскачивающийся светильник отбрасывал на стене огромную мечущуюся тень. Антигон снова и снова повторял про себя слова Илана, воспринимая их сейчас как скрытую угрозу. Его будущий темнокожий сын мог стать вождем только одного из ливийских племен. Оказывается, какие-то неведомые силы уже все решили за него. Антигон медленно опустился за прикрепленный к настилу стол, ткнулся головой в гладкую доску и попытался забыться. Но сквозь туманную пелену ему все время мерещились пляшущие камни и окровавленные мечи.

К утру ветер ослаб и переменил направление. Хотя горизонт был еще затянут мелкой водяной пылью, но тучи уже утратили грозный штормовой облик, и сквозь них узкими полосками пробивалось солнце, высвечивая сквозь затейливое кружево пенных кружев яркую голубизну воды. Антигон медленно вышел на палубу и тут же столкнулся с измученным, едва стоявшим на ногах Хирамом.

— Ничего не получится, мой господин Тигго. — Он вскинул руку жестом человека, умоляющего о пощаде. — Слишком сильный ветер и слишком большие волны. Корабль крутится на месте словно пес с перебитым хребтом.

— Я понимаю, мой друг, — дрогнувшим голосом откликнулся Антигон, глядя прямо в его покрасневшие от усталости глаза, — Придется на зиму остаться в Вектисе.

В Гадир они попали только в середине весны. Завидев лепившиеся к берегу белые дома и серебряный купол храма, Антигон весело рассмеялся. Но больше всего он обрадовался, глядя на стоявшие рядом с утлыми рыбачьими лодками корабли. Он понял, что здесь собирается флот для отплытия в Карт-Хадашт. Вся набережная была заполнена воинами в полотняных панцирях. Их сопровождал суффет Гадира, с гордостью сообщивший Антигону, что древнейшая финикийская колония отправляет на помощь городу восемь тысяч иберийских наемников. Этот пожилой человек с острым проницательным взглядом пригласил грека вместе с Тзуниро в свой двухэтажный, окруженный большим садом дом, угостил жареной дичью и терпким вином и предложил присоединиться к флотилии. Антигон, никак не ожидавший такого удачного стечения обстоятельств, немедленно согласился.

Однако вскоре выяснилось, что он слишком рано обрадовался. Несмотря на сравнительно небольшое количество людей на борту и довольно легким груз, «Порывы Западного Ветра» постепенно начал отставать от каравана. Выяснилось, что судно дало течь. Антигон, нырнув вслед за Хирамом в чернеющий прямоугольный проем трюма, невольно вздрогнул, увидев залитый водой настил пола. Матросы вычерпывали воду под доносившиеся откуда-то снизу непрерывное журчанье и хлюпанье. Грек понял, что отныне можно забыть о вещах и съестных припасах.

— О мой господин Тигго, — от напряжения голос капитана стал еще более хриплым, — Нам придется сделать остановку в Игильгили. Там мы сумеем починить корабль. Он станет почти как новый. Их судостроильня славится своими мастерами.

— Сколько это продлится? — озабоченно спросил Антигон.

Хирам на секунду замер, собираясь с мыслями, а потом нехотя ответил:

— Дней десять — пятнадцать.

— Так, — печально произнес Антигон, — Тогда нам придется расстаться. В Игильгили на берег сойдут только Тзуниро и Мемнон.

Он ободряюще похлопал Хирама по плечу и полез по крутой лестнице на палубу.

В полдень под сильными ударами ветра судно еще больше накренилось на правый бок. Антигон подвел Тзуниро и Мемнона к борту в надежде, что на чистом и свежем воздухе прощание покажется не таким безутешным. Однако взгляд грека уперся в широко раскрытые, полные слез глаза эфиопки.

— О завладевший моим сердцем, неужели?.. — Тзуниро нежно коснулась его лба. Мемнон непонимающе смотрел на них и тоже готов был разреветься. Антигон взял сына на руки.