Иван Молодой. "Власть полынная"

Споро работают российские умельцы, будто играючи трудятся. К середине лета в рост человека возвели.

Смотрит молодой князь - мечутся мужики по подмосткам, кирпичи из рук в руки перебрасывают. Тут голос позади раздался. Оглянулся - митрополит Филипп говорит:

- Год минет, и возведут стены. Потом купол поставят, а литейные мастера колокола отольют. И верю я, потечёт святой звон этих колоколов по всей Руси и святое слово у каждого православного не токмо на Устах, но и в деле должно быть. Слово это: «Не хлебом единым будет жить человек, но всяким словом, исходящим из уст Божиих».

Митрополит взял молодого князя за руку, повёл Через Соборную площадь к Чудовому монастырю.

- Ждёшь, сыне, невесту государеву? Иван промолчал.

- Смирись, сыне, я тебе говорю. Станет византийка великой княгиней, и всей Руси от того польза великая. Возвысятся московские великие князья над всеми князьями. И ты, и отец твой, Иван Третий, вознесётесь превыше всех. Я тебе о том сказываю. И утверждаю, по мужскому роду вы не токмо Рюриковичами будете, но и в родство с Палеологами вступите, право на престол византийский обретёте. Я не о том ли сказывал отцу твоему?.. Это, сыне, для Московской Руси благо, но и папа римский это знает, и государи европейские давно смекнули…

Иван Молодой согласен с митрополитом. Правду говорит владыка. Примет Московская Русь и герб византийский, двуглавый, и объявит себя покровителем всех христиан от неверных…

На Думе, когда бояре о Новгороде речь повели и великий князь Иван их поддержал, Иван Третий голос возвысил:

- Чую, придёт час, и смирится Господин Великий Новгород, сломит гордыню свою. Но тот час ещё не наступил…

Чего только не нагляделся Санька дорогой, какой везли государеву невесту: разорённые и покинутые городки и деревни, опустевшие земли, бежавших жителей Южного края, рассказывавших о непобедимых и свирепых турках, которых надо ожидать с Балканских гор…

В пути Санька даже забывал позор в папском дворце, а когда вспоминал, дрожь пробирала: как бы не понести за него ответ перед государем…

Поезд невесты ехал владениями короля Франции и чем дальше удалялся на северо-запад, тем меньше было слухов о нашествии турок-сельджуков, тем спокойнее была жизнь народов.

К началу сентября добралась Софья до Любека, славного города торгового Ганзейского союза. В ту пору Любек процветал, городская казна богатела. При' крытый от азиатских кочевников город жил морской торговлей. Красота Любека поражала. Даже Рим не мог сравниться с Любеком своими постройками. Казённые дома отливали позолотой крыш, точёные камин кирх и храмов, стены и стрельницы удивляли кладкой.

По стенам домов цепко полз вечнозелёный плющ, а по улицам по трубам журчала питьевая вода. В порту покачивались торговые и военные корабли Ганзейского союза.

Ночные улицы нередко шумели до рассвета. Весёлые студенческие гулянки подчас оканчивались драками и бранью. Раздавались окрики бодрствующих стражей. В порту светились фонари и горели факелы. Жили своей жизнью питейные заведения, визжали неугомонные беспутные девки.

В Любеке византийская царевна передыхала. Утомила не только дорога, но и постоянные наставления кардинала. О чём бы ни заводил речь Антоний, непременно сводил к тому, в чём его напутствовал папа. А папа говорил кардиналу:

- Софья мной и унитами воспитана, и тебе, Антоний, семена, брошенные в душу невесты великого князя, каждодневно взращивать, дабы она склоняла митрополита и всё православное духовенство к унии.

Разминая затёкшие от сидения ноги, кардинал выбирался из повозки и шагал рядом с каретой невесты. Та иногда слушала, но чаще, закрыв глаза, делала вид, что спит.

В обозе в последней повозке ехали московские послы. Они не досаждали Софье, и казалось, их совсем нет в обозе. Иоанн Фрязин ни на что не обращал внимания, но Санька всё видел, замечал, как впереди кареты невесты латиняне несли свой латинский крест-крыж, как во встречных деревнях и городках народ встречал Софью, и тогда кардинал выходил к люду и читал какие-то проповеди.

Молва о том, что это поезд воспитанницы самого папы, которая едет в таинственную Московию к князю русичей, опережала Софью. Говорили удивлённо:

- Смотри ты, греческая царевна в такую варварскую страну отправилась!

Слыша такие слова, Антоний гордился собой. Папа послал его на Русь, потому как вверил ему судьбу унии.

- Церкви нашей брак этот выгоден, - говорил кардинал. - Уния способна объединить расколовшийся христианский мир.

Но Санька думал не так, как Антоний. Санька был уверен, латиняне готовы влезть в душу православную. Он ещё не знал, что папа сказал кардиналу:

- Когда ты, Антоний, вступишь на землю русичей, а впереди тебя понесут латинский крест, это будет началом присоединения церкви греческой к Флорентийской унии, к вере нашей истинной.

Кардинал разделял взгляды папы. Уния подчинит православного митрополита верховной власти папы римского, а ксёндзы обретут свою паству на русской земле.

Саньке всё это неведомо, но он догадывается, что посланник папы хитрый и коварный, - не стал бы он злым нунцием при великой княгине Софье…

Настёна ждала Саньку с нетерпением. Хотела порадовать рождением сына. Она и первенца назвала Санькой. То-то будет удивление! Уезжал Санька в Рим, поговаривали о девке, а воротится - Настёна с сыном встречают.

Заходил к Настёне сам молодой великий князь, подержал новорождённого, агукнул, а потом как-то враз погрустнел и удалился.

Зима наступала властно. Сухая, без дождя и сырости. Снег опустился на мёрзлую землю.

Ещё в начале сентября византийская царевна села в Любеке на корабль, чтоб продолжать путь по морю до Ревеля, а уже оттуда снова сушей до самого русского рубежа.

С Чудского озера задули сырые ветры. Они ударялись о замшелые бревенчатые стены и башни Пскова, врывались в город, задирали почерневшую от времени солому крыш, срывали пожелтевшую листву.

С вечера псковичи готовили насады, обитые доской ладьи, устилали корму домоткаными цветастыми холстами, а на насаде, на котором греческая царевна через реку Великую должна переправляться, развернули персидский ковёр.

Поутру бояре московские, прибывшие в Псков сопровождать невесту великого князя, духовенство и псковичи, люди именитые, переправлялись на противоположный берег, всматривались, когда покажется поезд византийской царевны.

Народ одолеваем любопытством, переговаривается:

- Ну-тка поглядим, что за царевну из Рима везут! Впервой великие князья московские из заморских себе жену выбрали, прежде из своих княжон приглядывали…

Вдруг задвигался, зашумел народ. Со стороны рубежа показался конный дозорный с криком:

- Едут! Едут!

Тут же в Пскове ударили колокола, и торжественный перезвон разнёсся по всей округе, поплыл над городом…

Софья услышала колокольный перезвон, увидела вдалеке множество людей. Она знала, что её будут встречать в Москве, но чтобы уже на самом рубеже, за много вёрст от Московского Кремля ей оказывали почести, достойные великой княгини, - это слишком!

Кардинал сказал ей:

- Я вижу православных попов и народ. Они радуются твоему приезду. Их любовь к тебе не первый ли признак, что настанет торжество унии? Быть христианской вере единой.

- Ваше преподобие, коль вы узрели православное Духовенство с хоругвями и крестами, то не выпячивайте вперёд латинский крыж. Не возмущайте люд православный, вы сопровождаете невесту великого князя Московского, не католичку, а православную.

Антоний побледнел, поджал тонкие губы. Думал ли он, что Софья, воспитанница самого папы, ещё не став великой княгиней Московской, посмеет перечить кардиналу римской церкви?

А Софья уже подошла под благословение псковского архимандрита, старого грека, и опустилась на колени к удовольствию народа.

- Дочь моя, - сказал архимандрит, - ты вступила на Русскую землю, и отныне это твоя родина. Пусть она процветает в мире и согласии. Ты обретаешь здесь свой дом и отечество.